|
"Работаем тихо, аккуратно, чтобы не поднимать волны" |
 |
| Фото: ВАСИЛИЙ ШАПОШНИКОВ, "Ъ" |
— Что изменилось за прошедший год в российской банковской системе?
— Главное, что хотелось бы отметить,— продолжение позитивного роста количественных показателей: у нашей банковской системы увеличилась капитализация, увеличилась прибыль, причем прибыль была в прошлом году рекордная за все время существования банковской системы. Сократилось число проблемных банков, мы постепенно разбираем старые завалы — уменьшилось количество банков, которые ранее были лишены лицензии, но до сих пор не обанкрочены. Государство, в свою очередь, подготовило поправки, уточнения в стратегию развития банковской системы, которая сейчас уже отражает большую часть предложений и идей самого банковского сообщества, ЦБ принял несколько существенных документов, связанных с регулированием банковской деятельности. Кроме того, основная идея, с которой мы выступали год назад — введение системы гарантирования вкладов,— тоже продвигается. Написан соответствующий закон, который вполне работоспособен, он внесен в Думу; 4 июня должно пройти первое чтение, хотя, конечно, основные дебаты еще впереди.
— Вы начали перечисление достижений банковской системы с роста прибыли банков. За счет чего она увеличилась?
— За счет нормальных банковских операций. И в этом смысле ситуация сильно изменилась по сравнению с периодом пяти-шестилетней давности, когда банки зарабатывали в основном за счет спекулятивных и "серых" операций. Сейчас банки в основном полагаются на получение доходов от традиционных банковских операций, таких, как кредитование, финансовое посредничество, расчетно-кассовое обслуживание, то есть доля в их доходах, скажем так, шальных денег — она уменьшается.
— В предыдущем интервью в рамках нашей рубрики председатель ФКЦБ Игорь Костиков утверждал, что наши банки не приносят пользы экономике, поскольку не занимаются кредитованием, а отправляют большую часть средств на фондовый рынок. Вы согласны с этим?
— С моей точки зрения, это не совсем так. Наша статистика показывает, что кредитный портфель банков растет темпами, превышающими темпы роста ВВП в пять-шесть раз. Это реальные, нормальные кредиты, а не созданные, показанные для каких-то там хитрых целей. Конечно, банки одновременно работают на финансовом рынке, потому что объем денежных средств, вовлекаемых в банковский оборот, большой и банкам нужно работать не только с клиентами, но и как-то управлять своей ликвидностью. Кроме того, если уж речь зашла о тенденциях, я бы хотел отметить еще одну — это начало добровольной специализации банков. У нас появились банки, которые сознательно сужают нишу своей работы и одновременно углубляют ее. Скажем, на рынке ипотечного кредитования в Москве уже есть два банка, которые сознательно концентрируются только в одном этом секторе,— "Московское ипотечное агентство" и "Дельта-кредит". На рынке потребительских кредитов также появились банки, которые сознательно вошли в эту сферу достаточно глубоко.
— Развитие узкой специализации — это хорошо или плохо?
— Это хорошо.
— С точки зрения кого?
— И с точки зрения бизнеса, и с точки зрения банков, и с точки зрения регуляторов. С точки зрения бизнеса это хорошо, поскольку есть прописная истина: если банк или любая компания хочет достичь конкурентного преимущества, она должна постараться быть лучше в какой-то достаточно узкой сфере бизнеса и вложить все свои ресурсы, весь свой потенциал именно в эту сферу. Там она становится лучшей, завоевывает значительный сегмент. Кроме того, с общей точки зрения это хорошо, потому что специализированные организации лучше знают соответствующие рынки, предоставляют клиентам услуги лучшего качества, причем это у них получается дешевле. Кроме того, в целом капитализация российской банковской системы невелика, больших универсальных банков, которые умеют делать все и для всех, в России не может быть очень много, поэтому наши банки де-факто должны специализироваться.
— С другой стороны, специализация означает потерю диверсификации вложений...
— Да. Есть и такие риски. Если соответствующий сегмент рынка начинает стагнировать, то и банки, работающие на нем, начинают стагнировать. Но, с другой стороны, любой банк, вне зависимости от специализации, еще работает на рынках финансовых инструментов, для того чтобы грамотно управлять своей ликвидностью. Кроме того, это уже зависит от конкретного коммерческого банка, какой сегмент выбрать. Я неспроста заговорил именно об ипотеке. Это растущий сегмент рынка, я не думаю, что он будет стагнировать. И банки, которые там работают, имеют большие перспективы. Та же ситуация с рынком потребительского кредитования — я пока не вижу причин, почему этот сегмент может стагнировать, а значит, банки, работающие там, будут развиваться. Проектное финансирование для российских компаний — пример более рискованного сегмента рынка, хотя он более интересный и потенциально более доходный. В зависимости от того, как будет развиваться отечественное машиностроение, производство машин, оборудования и продукции высоких степеней переработки, этим отраслям нужно будет построение грамотного финансирования. Там есть возможность зарабатывать большие деньги — для тех финансовых посредников, которые это умеют делать. Но будущее этого сегмента российской экономики пока еще неоднозначно.
— В каком смысле? Что вы думаете о будущем нашего машиностроения?
— Ничего не думаю. Я профессионал в другой области. Я стараюсь не комментировать те вещи, которые выходят за пределы моей профессиональной компетенции, в том числе потому, что в ЦБ есть жесткое распределение ответственности.
— А в рамках банковского надзора вы не определяете риски кредитования отдельных отраслей?
— Нет. Учитываются риски конкретных предприятий. Когда наши сотрудники изучают кредитный портфель банка, они смотрят, во что вложены деньги, каков риск каждого заемщика, но они не анализируют риски той или иной отрасли, потому что даже в одной и той же отрасли состояние заемщиков может быть совершенно различным и диверсификация предприятий по рискам внутри отрасли, как правило, больше, чем между отраслями.
— А что в данный момент наиболее сложно в надзоре за банками?
— В надзоре за банками две основные сложности, и обе связаны с преодолением не самого благоприятного наследства первых десяти лет развития банковской системы. Первая сложность заключается в том, что в начале 90-х годов большая часть банков начинала свою деятельность часто не с развития традиционных банковских операций, а работая на сомнительных краткосрочных сегментах рынка.
— Что вы имеете в виду? Обменные пункты создавали?
— Да, те же самые обменные операции, к примеру. Или валютный рынок — сегодня там хорошая конъюнктура, завтра может испортиться. Кроме того, банки создавались особым, часто хитрым способом — неправильно показывались активы, собственность банков была непрозрачной, владельцы прятались за несколькими промежуточными слоями компаний, включая офшорные, информация о банках была неполной, недостоверной. И это наследство мы сейчас вынуждены как-то разбирать, подталкивая банки к расчистке своих капиталов, к усилению прозрачности, но это идет болезненно. И отказ банковского сообщества от использования этих устаревших бизнес-технологий мы считаем одной из самых сложных задач.
— А чем вам не нравится "офшорность" банковского бизнеса? Какая разница, кто владелец бизнеса?
— Если бы речь шла об обычных компаниях, то, может быть, это и не имело бы большого значения. Для банка же очень существенная вещь — кто владелец. Потому что в случае кризисной ситуации в банке, который работает не столько со своими деньгами, сколько с деньгами заемщиков, надо всегда понимать, кто же реально принимает участие в решении вопроса о судьбе банка. Может ли он оказать финансовую помощь своему банку, если тот попадает в тяжелую ситуацию? И как он будет распоряжаться банком в случае, если тот окажется в тяжелой ситуации? Например, во время кризиса 1998 года многие банки свернули свои операции и были пожертвованы своими владельцами в пользу других бизнес-интересов. В результате мы оказались с огромным количеством вкладчиков, которые пострадали от того, что дали деньги банкам.
— И что бы вы смогли сделать для исправления ситуации, если бы знали имена владельцев банков? Ну не захотел я помогать банку, решил обанкротить — что дальше?
— Вопрос, кому принадлежит банк, важен не только нам. Это важно и широкой публике для того, чтобы оценивать возможность партнерских отношений с банком. Можно или нельзя давать этим людям деньги, за сколькими слоями промежуточных формальных собственников они бы ни прятались,— это решают потенциальные клиенты. Кроме того, сейчас во всем мире идет борьба за усиление прозрачности финансовых потоков, против отмывания денег, и общая тенденция состоит в том, что из состава собственников, принимающих решающее участие в управлении банками, вымываются организации и люди, имеющие сомнительную деловую репутацию. Где-то это происходит путем саморегулирования, то есть некоего естественного процесса, но в большинстве стран, в том числе в России, это происходит при активном участии государственных органов — мы тоже этим сейчас занимаемся.
— Хорошо. А какая вторая основная сложность?
— Вторая сложность заключается в обновлении и изменении подхода к надзору за банками. У нас сейчас значительная часть надзорных процедур направлена на то, чтобы обеспечить соответствие между формальными отчетами банков и каким-то заданным фиксированным критерием, то есть сейчас больше внимания обращается на форму отчетности, а не на содержание. Цифры должны быть правильными, баланс должен сходиться, коэффициенты должны выполняться... И это без того, чтобы глубоко разобраться в бизнесе банка, в понимании, куда он движется, в оценке активов и пассивов банка, не исходя из узкого набора критериев, а исходя из понимания, сколько стоят активы, сколько стоят пассивы, какова перспектива заемщиков. И изменение психологии, переход от формального надзора к содержательному надзору — это тоже большая проблема, в основном ментальная.
— Практически то же самое вы говорили год назад. Что изменилось за прошедшее время?
— Прежде всего мы начали постепенно внедрять метод содержательного подхода. Самое известное наше действие — это изменение инструкции по расчету капитала. У нас есть новая инструкция, вводящая понятие "ненадлежащие активы", которые определены не как жесткая формула соотношения тех или иных балансовых счетов, а исходя из принципа формирования активов. То есть, если активы сформированы по неправильному принципу, мы их априори, независимо от техники операции, считаем ненадлежащими и вычитаем из капитала. И этот содержательный, а не формальный подход мы в данной инструкции применили.
— Что показало применение нового подхода? Капиталы банков начали сжиматься?
— Пока еще не начали, но будут сжиматься после вычета ненадлежащих активов. Мы пока работаем с несколькими банками, чтобы опробовать эту методику. Работаем тихо, аккуратно, чтобы не поднимать какой-то волны, учим заодно и своих людей, потому что проблема содержательного подхода — это проблема еще и ментальности наших надзорных органов, наших надзорных специалистов. Одно дело, когда с них требуют отчет по количеству поставленных галочек и у банка якобы нет проблем, если формально показатели в пределах нормы. И совсем другое, когда надо анализировать состояние банка по существу.
— По поводу специалистов. Был проект создания института индивидуальных кураторов банков...
— В конце осени прошлого года мы начали этот эксперимент. У нас приготовлен проект инструкции о кураторе кредитной организации, и постепенно в течение этого года мы в каждом нашем главке этот институт будем внедрять.
— Что будет делать куратор? Сидеть в каждом банке и наблюдать за процессом изнутри?
— Он будет сидеть у нас в ЦБ, и к нему будет стекаться вся информация о банке. Если надо, он будет просить инспекторов пойти и проверить. Если надо, он будет запрашивать в банке какую-то информацию, если надо — будет просить прийти к себе сотрудников банка или сам приходить к ним — не в плане проверки, а для беседы со специалистами. Он должен будет знать про банк все. И он должен готовить решения по этому банку, если Центробанк должен что-то предпринимать.
— Если вернуться к предстоящей "расчистке" банковской системы, существует ли какая-либо программа уменьшения числа мелких банков?
— Если у них плохие финансовые показатели, то будем их в соответствии с законом прикрывать. Но специальной задачи закрыть мелкие банки мы не ставим. Если мелкий банк себя хорошо чувствует — пожалуйста, пусть работает.
— Вы говорили о росте кредитования. Будет ли ЦБ предпринимать что-либо для поддержания этой тенденции?
— Если говорить о надзоре, то мы будем оптимизировать наше регулирование и снижать административные барьеры в сфере, например, ипотечного кредитования и кредитования малого бизнеса. Полтора месяца назад мы издали инструкцию-разъяснение, которая практически придает нормативу общей ликвидности оценочное значение. Мы это сделали для того, чтобы банки, у которых долгие активы и долгие пассивы, а именно ипотечные банки, себя нормально чувствовали, не были ограничены в работе на ипотечном рынке. Вот такого рода решения, которые облегчат банкам работу в новых нишах, мы и будем принимать.
— Какие еще ниши кроме ипотеки вы бы выделили?
— Малый и средний бизнес, розничное кредитование — это то, что хотелось бы развивать. Правда, рост кредитов за последний год был в основном в области среднего и большого бизнеса.
— А что конкретно значит — среднего и большого?
— Традиционные отрасли российской экономики.
— То есть в основном нефтегазовая?
— Да, например.
— Как вы считаете, концентрация деловой активности в этой отрасли — это правильное направление развития для экономики страны?
— С точки зрения страны этим Минэкономразвития занимается, оно должно определить, какие отрасли развивать в первую очередь, какие — во вторую. С нашей точки зрения, если кредиты, выдаваемые нефтяной отрасли, здоровые, нормальные, обслуживаемые и не несут повышенную угрозу невозврата, то это нормально. А структурной политикой ЦБ не занимается.
— Вы лично, как человек, имеете какое-то мнение?
— Имею. Но в данном случае выступаю как представитель Центрального банка. Если бы вы меня на улице остановили и спросили и я бы был просто прохожим, то с удовольствием высказался бы, а так вот не могу. Должность обязывает.
— Давайте представим, что мы встретились на улице и вы на секунду забыли, где работаете...
— Ну ладно. Как человеку, мне все-таки интересно, чтобы развивались те самые отрасли банковского кредитования, которые я перечислил,— ипотека, малый и средний бизнес и розничное кредитование. Потому что это некоторая альтернатива для банковских портфелей, это дополнительные рабочие места для экономики, это диверсификация экономической базы и опора не только на традиционные отрасли сырьевой экономики, но и на новые отрасли. И надо, чтобы эти новые отрасли возникали, чтобы экономика не была монокультурной.
— С точки зрения надежности банковской системы ей это тоже выгодно? Например, для дифференциации рисков?
— Я бы так не сказал. Дело в том, что технология работы с крупными предприятиями не та же, что технология работы с малым бизнесом или с частными лицами. И банкам для того, чтобы заниматься всем, нужно вкладывать отдельно большие деньги в каждое направление. Например, чтобы раскрутить розничное кредитование частных лиц, нужна одна абсолютно определенным образом поставленная инфраструктура. С малым бизнесом — другая, другие технологии, другие специалисты. Управлять всем этим сложно. Поэтому не всем банкам возможность работы на всех рынках подряд дает возможность дифференцировать риски, они могут запутаться, как сороконожка в своих ногах.
— А сильно ли, например, на тот же розничный рынок повлияет принятие закона о гарантировании вкладов?
— Я думаю, сильно. Может быть, не с самого момента принятия закона, а в течение первого года-полутора. При этом не просто сам по себе закон важен, важно то, кого пустят в систему страхования вкладов. Если члены этой системы зарекомендуют себя как надежные, аккуратные, кредитоспособные организации, то тогда и граждане будут им доверять. И, кстати, речь идет не столько о тех деньгах, которые сейчас находятся под матрацами, сколько о тех, которые еще будут зарабатываться. Вот их куда люди понесут? Снова под матрац? Или в банковскую систему? Если в банки, тогда и банкам будут доверять больше — и с точки зрения того, чтобы дать им деньги, и с точки зрения того, чтобы взять у них деньги на какие-то нужды.
— Скажите, как по-вашему, государство будет способно обеспечить честность отбора банков для участия в системе гарантирования?
— Данный вопрос, наверное, не к государству, а к ЦБ, который сейчас говорит, что он возьмет это на себя. Мы, по крайней мере, намерены приложить все усилия, чтобы все было честно. То есть наша внутренняя мотивация, наша внутренняя настройка самих себя и то, как мы к этому готовимся,— я думаю, что это обеспечит честный отбор.
— Мне кажется, что "внутренняя мотивация" — это не совсем убедительный аргумент, потому что сегодня в ЦБ одни люди работают, завтра — другие...
— Вопрос не только в понимании одного или даже каждого конкретного человека, а в тех подходах, в той корпоративной культуре, которая есть у наших надзорщиков, какие задачи перед ними ставят и что они считают своим профессиональным долгом. Если они будут считать своим профессиональным долгом (а мы на это их настраиваем), что нужно принимать только добросовестные решения, потому что мы отвечаем перед людьми, с которыми живем в одной стране, тогда все будет нормально. Кроме того, конечно, важны инструкции, инструментарий, профессиональное обучение. Вот мы тех же кураторов повышенной квалификации сейчас готовим.
— А если говорить в целом о рисках в российской банковской системе, они за последние несколько лет возросли или уменьшились?
— Я считаю, что наша банковская система стала сейчас менее рискованной. И она развивается в сторону укрепления.
— Несмотря на ускоренный рост кредитования?
— Объем кредитования по отношению, скажем, к ВВП у нас гораздо меньше, чем даже в странах с развивающейся экономикой в Восточной Европе. То есть мы еще не доросли до того уровня, на котором надо действительно серьезно беспокоиться о влиянии кредитных портфелей на надежность банковской системы. Кроме того, совсем недавно был завершен обзор совместной миссии Мирового банка и МВФ, в работе которой мы принимали участие. Основной вывод — нынешняя банковская система выдержит даже кризисные условия 1998 года.
— Что конкретно имелось в виду под "кризисными условиями 1998 года"?
— Неплатежи, крах рынка госбумаг, девальвация — в рамках проводившихся тестов проигрывали сценарные условия аналогичные, а кое-где даже жестче, чем в 1998 году. И оказалось, что банковская система в целом выстоит. Конечно, капиталы сократятся, активы сократятся, некоторое количество банков из системы уйдет, но в целом банковская система устоит. И более того, это ухудшение состояния банков не повлияет отрицательно на состояние экономики. В 1998 году были задержки в платежах, были сбои в кредитовании экономики и т. д. Тогда на экономику банковская система оказала отрицательное воздействие. Сейчас в случае подобного кризиса такого не случится.
— А в целом банковская система сегодня справляется со своей задачей?
— Какой задачей? Задачей, которую ставят перед ними клиенты? Не до конца. Месяца два назад мы проводили семинар с приглашением некоторых крупных российских банкиров и консалтинговой компании McKinsey. В рамках семинара анализировался как раз этот вопрос, только по-другому заданный: как российские банки обслуживают российских клиентов? Оказалось, что во многих секторах банки не могут сейчас предложить те услуги, которые востребованы клиентами, за которые клиенты готовы платить.
— Не могут из-за своих финансовых масштабов?
— Где-то из-за финансовых масштабов, где-то — из-за нехватки квалификации, где-то — потому, что клиент просто не знает, что можно получить такого рода услугу. И значительное количество спроса на банковские продукты не удовлетворяется российской банковской системой. Поэтому можно говорить, что банковская система не до конца еще выполняет свою функцию.
— Через пару дней открывается очередной Международный банковский конгресс в Санкт-Петербурге. Насколько я понимаю, вы, как и в прошлом году, будете читать доклад от имени ЦБ. О чем расскажете?
— Я предполагаю, что конгресс должен быть построен несколько по-новому. Традиционно это было так: ЦБ, государственные учреждения и ведомства рассказывали, как они видят те или иные направления. Потом проходили три секции, устроенные как пресс-конференции,— банкиры что-то спрашивали представителей ЦБ, те им отвечали. В этом году будет не так. Будет не три секции, а шесть, и идеи на каждой секции будут формироваться не ЦБ, а сотрудниками и руководителями коммерческих организаций и банков. Мы их на это нацеливаем. Поэтому задача ЦБ — выступить правильным модератором. И моя задача — определить основные темы и обозначить самые больные вопросы, на которые нужно найти ответ. Поэтому доклад будет коротким.
— И какой главный больной вопрос?
— Главный — это позиционирование российской банковской системы в системе международного разделения труда. Это вопрос сейчас пока еще скорее философский, но надо искать на него ответы, надо думать, какой мы видим нашу банковскую систему через десять лет, что мы от нее хотим в перспективе.
— Что вы имеете в виду под местом в системе международного разделения труда?
— Представьте, что, например, принимается новый закон о валютном регулировании. И начинается борьба за российских клиентов со стороны иностранных банков — прямо из-за границы, без открытия "дочек" в России. Значит, у российских клиентов возрастает выбор. И для российских банков это расширение конкурентного поля. Они оказываются на одной площадке с настоящими монстрами, находящимися в лучшем положении и по финансовым условиям, и по истории, и по брэнду и т. д. Возникает вопрос — что делать в такой ситуации? Такая маленькая страна, как Южная Корея, например, говорит так: мы хоть и маленькие, но у нас в стране должно быть несколько банков на уровне глобальных игроков, то есть банков, которые должны быть видны на международной арене. России тоже нужно сделать свой выбор. Хотим мы ставить на развитие своих банков или экономике выгоднее, чтобы отечественные предприятия перешли на обслуживание в западные банки? Как должны выглядеть российские банки на международной арене через 10-20 лет и что для реализации выбранной стратегии может сделать государство?
— А у нас есть банки, которые способны работать на международной арене?
— Есть банки с потенциалом играть видную роль в международной финансовой системе. Но пока еще не готовые. Это любой из российских банков с капиталом больше $100 млн. Они, конечно, могут пытаться играть заметную роль. Возникает вопрос — получится ли у них это: профессионально, организационно и т. п.? Я только задаю вопросы, я не даю на них ответы. И я хочу, чтобы банкиры сейчас вместе с нами эти ответы искали.