Юрий Михайлович Рост тихо подкрался к своему 80-летию. Никто не ожидал. За эти годы он создал собственную страну друзей. Описал ее и подружил с нами — своими читателями.
«Когда-то мой приятель, сидя в одесском ресторане, написал девушке записку: "Приходи к нам за стол, у нас весело и есть что выпить". "От того не зависит, за каким столом",— написала она в ответ… Права была одесская красавица. Не так важно где, важно —– кто, с кем и зачем».
Бесспорно, главный для Юрия Михайловича вопрос: с кем?
У журналистов обычно так: написал, потом с кем-то из героев подружился. Рост сначала выбирает, потом дружит и лишь после этого пишет.
От людей устает и порой пропадает. Иногда надолго. Он, кажется, привык жить в дружеском кругу своих фотографий. Они же, конечно, и люди: Слава Францев, великий сердечный хирург, художник Мишико Чавчавадзе, Андрей Дмитриевич Сахаров, Сергей Параджанов, рядовой войны Алексей Богданов из Каргополя и гениальная художница из-под Чернобыля Мария Примаченко, Булат Окуджава и Раневская, алтайский метеоролог Анатолий Дьяков, Сарьян, Марина Неелова, Лосев, три белгородские свинарки, любитель кофе в Батуми, «золотой пацан» Боречка Литвак из Одессы, Галина Уланова, пинежские бабушки Уля и Дарья…
Это не я, а он расставил почти так своих друзей. Представляю, как он прочтет и спохватится: а Гия Данелия, а Голованов, Юрский, а Владимир Белаевич Иллеш?!
Снимки свои Рост делит на «подсмотренные» и «договорные». Подсмотренные — значит он подсмотрел за человеком и снял его неожиданно. Но главным образом он с людьми договаривается, и они ему позируют. Кто как сможет. Вот мои любимые насупленные десять братьев из украинского села Бровахи: все ушли на фронт и все вернулись живыми.
В 1946-м дядя привез Юрке немецкий трофейный фотоаппарат. Первой он снял маму в коридоре киевской коммуналки (карточка вышла темной — они могли зажечь только одну лампочку от собственного счетчика), вторыми пацанов — друзей по двору. Юрину маму я знал. Он всегда представлял ее: «Моя мама — красавица». И действительно она была красавицей, актрисой. А папа пришел с фронта раненый и выступать уже не мог, зато на радость Юре вел с «Динамо» футбольные радиорепортажи на украинском. В употреблении от родного языка у Роста осталась ария из «Запорожца за Дунаем». Если он в компании вышел с арией, значит, ему уже не наливать.
Вскоре после февральского юбилея у Юрия Михайловича еще одна дата — 30 лет назад, 9 апреля 1989 года, он снял репортаж о событиях в Тбилиси, когда армия жестоко подавила мирное гражданское выступление. Никто не знал, что там происходило, а его родная газета отказалась репортаж печатать: «Есть мнение ЦК — не привлекать внимания». Тогда он опубликовал свои снимки в «Молодежи Грузии», а позже в «Московских новостях», где и я тогда работал. Позже ради этой газеты Юрий Михайлович совершил просто немыслимое для него чудо-пунктуальности: два года из номера в номер рассказывал о своих друзьях и встречах под рубрикой «Люди». Друзья не могли поверить, да и сам Рост, кажется, не верит в эти 100 номеров без перерывов и до сих пор.
Неважно, кем Юра сам себя ощущает: фотографом, публицистом, телеведущим, актером, тамадой, воздухоплавателем… Уже не одно поколение журналистов не представляет себе профессии, если в ней нет Юрия Михайловича. Мы смотрим в мир будто через его окно. Сам он иногда болезненно реагирует на происходящее: «Сегодня, слава богу,— говорит,— речь не идет о потере жизни. Только о потере лица».