По поводу Московской декларации 1956 года о восстановлении дипотношений между Японией и СССР в последнее время часто говорят. Однако далеко не все детали, связанные с этим событием, известны. «Огонек» обнаружил новые — в массиве рассекреченных документов из архива Политбюро ЦК КПСС.
Премьер-министр Японии Итиро Хатояма и глава советского правительства маршал Булганин (справа)
Фото: Keystone Pictures USA / ZUMAPRESS / DIOMEDIA
Забота о гостях
31 августа 1956 года Президиум ЦК КПСС шлет главе советской миссии в Японии Сергею Тихвинскому шифровку, в которой дает добро на приезд японского премьера в Москву во второй половине октября (см. прилагаемый документ). В ней и установка по территориальному вопросу: если в ходе визита будет подписан мирный договор, то СССР готов передать Японии два острова. По принципу: утром — мирный договор, вечером — острова. Если же договор подписан не будет, то тогда согласуется совместный документ о прекращении состояния войны и о восстановлении дипломатических отношений. В таком случае передача островов отодвигается на неопределенное будущее, до подписания договора.
Шифровка Президиума ЦК КПСС в Токио Тихвинскому
Программа визита была тщательно продумана и подготовлена советским МИДом и к началу октября представлена на утверждение Президиума ЦК КПСС. Делегацию из Стокгольма в Москву доставляет рейсом «Аэрофлота» специальный самолет. Доставку этого ценного груза обеспечивает лично маршал Жаворонков, начальник Главного управления гражданского воздушного флота. В свите японского премьера числилось 27 человек основного состава, в том числе 13 сотрудников МИДа и пять сопровождающих. Размещением делегации в Москве, ее охраной и обслуживанием занимается КГБ и персонально его председатель — генерал армии Серов при поддержке управления делами Совета министров. Все расходы покрываются за счет правительственного резервного фонда.
Любопытен и пункт № 10 в утвержденной программе: «Поручить Министерству связи СССР (т. Псурцеву) обеспечить связь японской делегации с Токио шифром». Разъяснений в тексте документа нет, но, надо полагать, сталинско-брежневский нарком связи генерал-полковник Николай Псурцев прекрасно понимает поставленную перед ним боевую задачу.
Серьезной проблемой для организаторов оказался медицинский фактор. В Москву прилетал не просто глава японского правительства 73 лет от роду — Хатояма был серьезно болен.
Президиум ЦК знакомится с информационной справкой политического характера о состоянии здоровья премьера. В ней говорится, что в 1952 году в результате кровоизлияния в мозг у него была парализована часть тела. В настоящее время, отмечает представленная Президиуму ЦК справка, Хатояма, «как правило, передвигается с помощью двух сопровождающих или на коляске. Передвигаться своими силами почти не может»; премьер «находится под постоянным наблюдением своего врача». Все верно, со списком японской делегации сходится: врач Хадзимо Нагай и медсестра Кинуэ Ямазаки фигурируют в свите премьера.
Обеспечение визита по «медицинской части» в ЦК КПСС прорабатывают с особым тщанием по понятным причинам: всего за несколько предыдущих лет во время или сразу после пребывания в Москве поочередно умерли видные иностранные гости — лидеры Болгарии (Димитров), Монголии (Чойбалсан), Чехословакии (Готвальд) и Польши (Берут). Сам по себе этот печальный фон требовал от принимающей стороны чрезвычайной бдительности и внимания к каждому нюансу. Под особенности состояния гостя подстраивали протокол буквально с первого момента до последней минуты визита. Директивные документы предписывали, например, «предусмотреть возможность выступления Хатоямы перед микрофоном, а также предоставление ему открытой автомашины для приветствия почетного караула и дипкорпуса» (позиция содержала уточнение: «имеется в виду инвалидность Хатоямы»).
Действовали по прецеденту 1945 года: кинохроника о встрече Хатоямы в московском аэропорту местами буквально покадрово напоминает прилет страдавшего полиомиелитом и прикованного к инвалидному креслу Франклина Рузвельта в аэропорт Бельбек под Севастополем перед Ялтинской конференцией и осмотр им (сидя в джипе) почетного караула. Отличия, впрочем, были: спустившись с борта самолета «Аэрофлота», Хатояма при поддержке охранников скажет пару слов в микрофон и проедет в открытом ЗИСе стоя, держась здоровой рукой за поручень.
Других параллелей решительно избегали — в Кремле не забывали, что две страны формально находились в состоянии войны. Поэтому на аэродром не вызывали группу встречающих трудящихся города Москвы в составе 500–600 человек. По ходу следования кортежа не выстраивали радостных москвичей с флажками. На фонарных столбах не вывешивали флагов двух стран и лозунгов с типовыми текстами на двух языках: «Да здравствует дружба между советским и японским народами!» и «Добро пожаловать, господин премьер-министр!», а в Колонном зале не организовывали митинга дружбы. Более того, ТАСС, радио и газетам не дали указания широко освещать визит: не тот случай.
Советская делегация
Если состав японской делегации тайной не был, то вот с советской, как выясняется из рассекреченных недавно документов, без интриги не обошлось.
Только сегодня становятся известны удивительные детали: список советской делегации, представленный МИДом на утверждение в ЦК, подвергся радикальной правке.
Первоначально в нем значились: премьер и маршал Булганин (глава делегации), первые вице-премьеры Микоян и Первухин, министр внешней торговли Кабанов и замминистра иностранных дел Громыко. Но переговорная команда в таком составе в Кремле устроила не всех: в списке переговорщиков не увидел себя… первый секретарь ЦК КПСС и член Президиума Верховного Совета СССР Никита Хрущев. Не увидел в буквальном смысле этого слова, потому что руководимый Дмитрием Шепиловым МИД не включил «нашего дорогого» Никиту Сергеевича в состав советской делегации. Сегодня в это трудно поверить, но архивные документы — упрямые тому доказательства: на иллюстрации отчетливо видно, как кто-то (догадайтесь сами, кто) перечеркнул не только проект списка, но даже перечень других документов к саммиту (см. черно-белую фотоиллюстрацию), то есть дорожную карту. Поставил на ней крест. Понимать надо однозначно: «поедем» без всякой карты.
Список после этого немедленно перетасовывают. Что весьма занятно — без участия составителя: Шепилов в момент внесения кадровых поправок находится за границей (на конференции по Суэцкому каналу). На хозяйстве в Москве — Андрей Громыко, который предлагает убрать из списка министра внешней торговли (вместо него включить замминистра иностранных дел и востоковеда Николая Федоренко), а главное — добавить в подмогу маршалу Булганину самого товарища Хрущева (назначение получается, как в былые славные времена,— в качестве главного комиссара или члена Военного совета во фронтовой штаб).
Громыко при этом подчеркивает:
«Предлагая включить в состав делегации товарища Н.С. Хрущева, МИД исходит из того, что в случае затяжки переговоров с Хатоямой товарищ Н.С. Хрущев будет в Москве до завершения переговоров и, таким образом, сможет принять в них участие. Проект постановления прилагается. Прошу рассмотреть». (Меморандум № 534/АГ от 10 октября 1956 года.)
Какая «затяжка», если восьмидневный визит был расписан чуть ли не по часам, а документы готовились в течение полутора лет? Если Хрущев «будет в Москве до завершения переговоров», то куда собирались уезжать другие члены делегации? В анналах Президиума ЦК мы никаких планов путешествий и маршрутов на эти дни не обнаружили. Все это видится отговоркой. Просто в состав делегации самоназначился идейный и политический руководитель страны — Никита Сергеевич — лично. Который, к слову, в исходе непростых переговоров осенью 1956-го сыграл ключевую роль.
Директивные маневры
Отвергнутый проект постановления Президиума ЦК КПСС о визите японской делегации
Фото: РГАНИ
То, что именно первый секретарь Хрущев добивается в свою пользу пересмотра состава делегации, возможно, объясняет и другие аномалии, отличавшие советско-японский саммит от других подобных мероприятий той поры. Речь прежде всего идет о невероятном с точки зрения аппаратной культуры прецеденте — непринятии Президиумом ЦК так называемых Директив советской делегации для ведения переговоров, что было существенным отходом от установившейся практики.
Дело в том, что после смерти Сталина «коллективное руководство» старалось не допускать сюрпризов на важных международных переговорах, советские руководители, в них участвовавшие, должны были следовать установленному и заранее согласованному группой руководящих товарищей сценарию. Так вот, проект Директив по бумагам проходит, а утвержденного Инстанцией документа по советско-японскому саммиту в Москве пока не обнаружено.
Между тем очевидно: его отсутствие развязывает руки, расширяет горизонт и дает свободу маневра (вспомнить хотя бы упомянутую уже перечеркнутую дорожную карту) — возникающие проблемы можно теперь решать в рабочем порядке, по ходу дела, тогда как Директивы четко и недвусмысленно очерчивали для делегации переговорные рамки. Эти самые рамки по ходу дела члены советской делегации неоднократно преодолевали: сначала по инициативе Булганина было внесено предложение подписать по итогам переговоров совместную декларацию, подлежащую ратификации обеими странами, далее на нескольких личных встречах Хрущева с членом японской делегации и доверенным лицом премьера Итиро Коно (организованных экспромтом — по просьбе японского политика) рихтовалась итоговая формулировка упоминания территориального вопроса, которая отлилась потом в знаменитую статью № 9 декларации.
Мы внимательно прочитали и перечитали Приложение № 2 к пакету документов — проект «Совместной декларации о результатах переговоров между Правительственными делегациями СССР и Японии». Это черновик той самой Московской декларации, которая у всех на слуху. Искали там следы Курильских островов и… не нашли.
Описки нет: во втором абзаце статьи 10-й советского проекта нашли лишь это: «Стороны согласились на продолжение после восстановления нормальных дипломатических отношений между СССР и Японией переговоров о заключении Мирного Договора, включающего и территориальный вопрос». Дальше в тексте стоит жирная точка. В проекте нет никаких отточий для возможной редактуры или разночтений. Курилы не упомянуты ни разу. Ни скопом, ни отдельные острова.
Между тем в итоговом тексте (подписанном и позже ратифицированном обеими сторонами) записано: «Союз Советских Социалистических Республик и Япония согласились на продолжение после восстановления нормальных дипломатических отношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Японией переговоров о заключении Мирного Договора. При этом Союз Советских Социалистических Республик, идя навстречу пожеланиям Японии и учитывая интересы японского государства, соглашается на передачу Японии островов Хабомаи и острова Сикотан (Шикотан.— "О") с тем, однако, что фактическая передача этих островов Японии будет произведена после заключения Мирного Договора между Союзом Советских Социалистических Республик и Японией».
В развитие сюжета — еще одна занятная деталь, позволяющая оценить глубину редактирования текста проекта. Оказывается, в проектной версии статья № 9 была совершенно иной. Вот как она выглядела: «9. Делегации с удовлетворением отмечают, что их Правительства имеют общие точки зрения по ряду важнейших проблем современного международного положения. Оба их Правительства, в частности, отражая жизненные интересы своих народов, и в интересах всеобщего мира и безопасности будут прилагать усилия, направленные на запрещение производства, испытания и применения ядерного и термоядерного оружия, будучи уверенными, что это создаст самые благоприятные условия для применения атомной энергии в мирных целях и для устранения угрозы атомной войны». В итоговом и подписанном варианте декларации «атомного сюжета» просто нет — выпал.
В проекте Директив, подготовленных для членов советской делегации к переговорам, содержался пункт о том, что допустимы «изменения и дополнения в декларацию, не имеющие принципиального значения», они не требовали решения Президиума ЦК. В остальных случаях санкция Президиума была обязательна. Но, как мы помним, Директивы приняты не были, стало быть, и дополнительных согласований — никаких. Хотя аппаратная формальность все же была соблюдена: после встречи с Коно 16 октября Хрущев направил записку членам Президиума ЦК КПСС с формулировкой «для включения в декларацию».
На добрую память
Помимо текста декларации с упоминанием территориальных проблем японские гости увозили из Москвы дорогие сувениры, подбор которых составлял особый ритуал, обросший засекреченными документами. Что было в «корзинке», широкая публика получила возможность узнать только теперь.
Премьеру Хатояме была положена картина советского художника, ларец из уральских камней и кинофильм о пребывании в Москве японской делегации.
Супруге премьера — накидка из норки и кружевная скатерть ручной работы. Министру сельского хозяйства и лесоводства Коно решили подарить картину советского художника и золотой портсигар, а его супруге — норковую накидку. Депутату Сюнъити Мацумото — золотой портсигар и пелерину из голубых песцов для жены. Заместителю начальника кабинета премьера Такидзо Мацумото — золотые часы с браслетом. Всем перечисленным товарищам (уже без жен) добавляют по фотоаппарату «Киев-3». Такая же модель фотоаппарата полагалась японским участникам переговоров рангом ниже — замначальника законодательного бюро, секретарю премьера, зам. зав. отделом договоров МИДа, двум советникам по делам Европы МИДа и миссии Японии в Швеции, зав. первой секцией отдела печати и начальнику секретариата министра земледелия и лесоводства. Фотоаппарат подешевле, «Зоркий-3с», соответствовал рангу секретарей МИДа — они и получили. Кроме того, сопровождающим лицам достались наручные часы.
У «подарочной» архивной папки только один изъян: к постановлению Президиума ЦК «О подарках японской правительственной делегации» № П47/58 от 18 октября не приложен ценник на все эти дары, оплаченные из резервного фонда Совета министров.
Благодаря приоткрытым архивам общая картина и атмосфера японо-советского саммита в Москве стала яснее. Она еще более прояснится, когда появятся недостающие архивные лакомства. Например, спецсообщения главного куратора визита — генерала Серова. Да и сводки о перехвате японских шифровок другим сталинским генералом, Псурцевым, будут кстати. Подождем.
Остается добавить, что включенного в советскую делегацию после аппаратных битв Никиту Сергеевича не заметили ни на церемонии подписания советско-японских документов, ни на грандиозном приеме в честь события в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Главный переговорщик был занят разруливанием уже других острых сюжетов: в разгаре был кризис партийного руководства в Польше, начинались неприятные события в Венгрии, Израиль готовился напасть на Египет…