Писатель-сатирик Михаил Жванецкий
Фото: Иван Коваленко, Коммерсантъ / купить фото
Через унижение.
А кто из нас не проиграл?
Ты своё унижение сначала должен проглотить, а потом переварить.
Это длительный процесс.
Затем ты привыкаешь унижение не проглатывать, а выплевывать в лицо.
Ты уже знаешь, в чье.
Этот процесс короче.
И заключительный процесс — самый длинный.
Выработанный новый характер.
Зубы спереди и сзади.
Унижений не замечает.
Железной рукой набирает, увольняет.
Просьбы отскакивают.
Слабостей нет.
Юмора нет.
Жизни нет.
Любви нет.
Железо внутри, гири снаружи.
Эмоции в спортзале.
Юмор — «Comedy», свой самолет.
Италия, Франция, Африка — он в одной позе с газетой.
Москва — «Мерседес», газета.
В какой позе прибыл в Москву, в такой же позе приехал на работу, в той же позе прибыл домой, сложил газету.
Остальное расскажет жена.
—Что нового? — и уснул…
Академия наук
Монолог шофера
Какая раньше наука была! А?
Расцвет!!!
Отвезешь академика на дачу — пять рублей.
Академик Белов — как только садится в машину, говорит: — Абрамцево. И пятнадцать рублей кладет. Это три счетчика, если в такси.
Румянцев — десять рублей.
У нас новенький был водитель.
Академик дает ему пятьдесят копеек: — Иди, пообедай...
А того взяло.
Он ему дает рубль: — Иди, еще лучше пообедай.
Этого парня сразу уволили.
Да!! Наука была!! Увольняли мгновенно.
Управление делами Академии наук — страна в стране.
Ракеты, химия, космос — всё у них.
Силища огромная.
Академия в гараж позвонит — не хочу, мол, того черненького — и того сразу увольняют.
Все делали, как академик скажет...
Да! Наука была!
На науке всё стояло.
Работяг назвали «гегемоны, пролетариат».
А что мы видели?
Водка в очередях.
В магазине «Сыр» какие-то билеты на поезд.
Молоко в пять утра.
Лекарства только через академика.
Ни черта у гегемона не было.
Три страны было.
Партия была, армия была, и наука была.
Управделами Академии — Бог и царь.
Санатории, заводы, Дубна, Пущино, Новосибирск. Города у него были.
В гараже запчасти, слесаря, как академики на хорошем питании.
Лучшие девочки СССР возле академиков днем и ночью дежурили.
Вдруг старуха-жена заболеет или, прости, Господи, душу отдаст.
Девочка тут же сочувствует, гладит академика, утешает...
— Ой, я побуду пока возле вас, Игорь Петрович… ой, пока вам легче не станет... Ни о чем не беспокойтесь. Ой, я всё устрою. Все формальности возьму на себя...
Такая пигалица, а все слова знает. Я же водитель, я всё слышу.
И тут же за уборку дачи, мытье посуды, коврики вытряхивает — уже в чалме, в халатике, ножки быстрые, красивые, бесшумные.
Пылесосом жужжит подальше от академика.
Сутки работает, не подходит к нему.
Природа такая сообразительная.
Вторые сутки работает.
Со мной по магазинам мотается, не подходит к нему...
С пылесосом «Днепр», такой был черно-красный.
И музыка была, симфоническая музыка печальная... «Шопен» называлась...
Где она про Шопена узнала?
Как она этого Шопена вынесла?
Месяц играла Шопена.
Сейчас там, конечно, Киркоров поет.
Я теперь, как женщину с пылесосом увижу, всем кричу: — Осторожнее, мужики! Врассыпную...
Но всё равно не спасешься...
Одного поймает.
Про львов смотрели?
Львица так охотится...
В гущу буйволов бросится. Всё...
Одного вытаскивает.
А те, дурные, пасутся, как будто они ни при чем.
Хоть бы на выручку кто бросился...
Пылесос — как ружье охотничье.
Месяц она вкалывала с Шопеном вдвоем — дача как ювелирная засияла.
А однажды выволокла шезлонг в сад и легла загорать... Всё!..
Случилось...
Поехали мы с ней в бюро добрых услуг и кухарку наняли...
Всё… А ей отдых пришел. Вот время было!
Очень сильная наука была.
Квартиры, дачи, дома, города строили.
Бочку икры черной выкатывали на развес на улице в Арзамасе 16.
И верхний слой икры выбрасывали — заветрился.
При такой жизни и не хочешь, а соображать начнешь.
Человеку не так важно, как он сам живет — хорошо или плохо. Важно, что другие хуже живут...
СССР так ухитрялся распределять, чтоб у каждого льгота была.
Один партиец, другой ударник, третий общественник, четвертый дружинник, пятый орденоносец, знаменосец, передовик — и у всех у них ни черта нет.
Одни документы.
А по-настоящему только в партии, в армии и в науке.
Открываешь туда дверь — и входишь в другую жизнь.
Оттуда и новости другие, и люди другие, и результаты, извините, другие…
Всё! Приехали, Михал Михалыч!
***
Коньяк я не вижу. Я его слышу.
Я слышу свои слова после него.
Вначале слегка печалит.
Тянет на сторону.
Подсказывает телефон.
Развязывает, освобождает.
Одна заря сменить другую спешит, как мысль.
Идет острота за остротой.
Вступает жест и текст.
Подходит вдруг цитата.
Откуда?.. Не читал.
Читал когда-то.
Все освободилось.
И подплыло ко рту.
Пять звездочек.
Он мною говорит.
Восход солнца в 23:00.