В Давосе завершается Всемирный экономический форум. Российскую делегацию на нем возглавлял Максим Орешкин, министр экономического развития. Он в беседе с экономическим обозревателем «Коммерсантъ FM» Константином Максимовым и ведущей Дарьей Надиной рассказал о своих впечатлениях от форума, а также о прогнозах, связанных с инфляционной динамикой в России.
Глава Минэкономразвития России Максим Орешкин
Фото: Дмитрий Коротаев, Коммерсантъ / купить фото
Константин Максимов: Что стало главной темой форума в Давосе? Потому что все понимают, что делегации, которые туда приехали, были, мягко говоря, ограниченными. Некоторые посчитали, что ехать туда не нужно. Что стало наиболее обсуждаемым, какие основные вопросы?
— Тема Давоса этого года — это тенденция к деглобализации. В этом году все поняли, что то, что происходит с точки зрения неожиданности на политической арене в разных странах, в социально-политическом пространстве, например, забастовки «желтых жилетов» — это все части единой цепочки, цепочки, которую можно назвать одним словом «деглобализация».
К.М.: Есть ли у вас какие-то впечатления от того, что все-таки западные партнеры хотели получить от российской делегации?
— С точки зрения российской делегации у нас здесь прошло все хорошо, мы провели все встречи со многими европейскими странами, с Еврокомиссией, с нашими партнерами на Ближнем Востоке, в Азии, которые были запланированы. Везде продвинулись с точки зрения торгово-экономического взаимодействия, наметили планы дальнейших действий, подвели итоги реализации тех проектов, которые сейчас осуществляются.
Поэтому для нас здесь все сложилось, все хорошо, в отличие от, еще раз повторюсь, общего настроения, которое было не очень позитивным.
Дарья Надина: Вы встречались в Давосе с Сесилией Мальмстрем, еврокомиссаром по торговле. Что можете сказать про эту встречу? Можно ли говорить о потеплении в отношениях между Россией и ЕС?
— Во-первых, такая встреча у нас состоялась, по большому счету, впервые с 2014 года. Мы обсудили текущее состояние дел и поговорили о том, какую бы позитивную повестку в отношениях России и Евросоюза мы в ближайшие месяцы могли бы дальше продвинуть, особенно учитывая, что у нас, в принципе, если посмотреть на цифры, товарооборот растет на десятки процентов за последние несколько лет. Кроме того, реализуются совместные инвестиционные проекты, много-много чего делается вместе, поэтому здесь база очень хорошая.
Но что бы я хотел отметить — это то, что особенностью, которая была ярко заметна здесь, стало желание Европы проявлять собственный суверенитет, проявлять свою собственную позицию, вести себя в том числе независимо от Соединенных Штатов Америки. Конечно же, вот это движение будет означать, что с точки зрения взаимоотношений России и Европы это будет открывать больше возможностей.
К.М.: Максим Станиславович, думаю, что любой гражданин России, когда видит представителей власти где-то за рубежом, невольно задается вопросом о санкциях. Мы понимаем, что, может быть, в Давосе это не самой было обсуждаемой темой, тем не менее, как-то меняется, по вашему ощущению, санкционная риторика? Поднимаются ли вообще сейчас санкционные вопросы? Есть ли какие-то подвижки в отношении Российской Федерации и режима санкций?
— Тема санкций практически здесь не звучала или звучала очень ограниченно. Надо понимать, что санкции — это сейчас вопрос уже больше политический, чем экономический. Поэтому когда мы с нашими европейскими партнерами, например, обсуждаем экономическую повестку, то обсуждаем именно то, что можно делать, и то, чем мешают те ограничения, которые были введены некоторое время назад, которые в основном, как вы понимаете, носят политический характер и должны быть разрешены на политическом уровне.
К.М.: Ваше высказывание о будущем России, конечно, и о долгосрочной перспективе вызвали большой интерес. Почему, как вы думаете, сейчас это настолько интересует западных партнеров? Ведь критику российской политики, экономической в том числе, мы слышали и продолжаем слышать. Как западный мир воспринимает возможные долгосрочные перспективы Российской Федерации? И что, по вашим ощущениям, для западных партнеров сейчас гораздо важнее?
— Мы много говорили про экономическую повестку, и все отмечают, что те решения в макроэкономической политике, бюджетное правило, разного рода изменения, которые сейчас происходят в российской экономике, очевидно, направлены на долгосрочную перспективу и не преследуют каких-то сиюминутных целей. Здесь мы, конечно, очень выгодно отличаемся от других развивающихся стран, например, той же Турции. Нас очень часто сравнивают — две крупных экономики, куда активно инвестируют свои средства международные фонды. Так вот, в Турции в 2017 году рост был 7%, а вот конец прошлого года ознаменовался такими цифрами, как падение промпроизводства на 6%, падение розничных продаж на те же 7%, то есть вот постоянные качели. И на этом фоне Россия выглядит страной, которая, может быть, не показывает каких-то сверхсильных результатов, но при этом развивается стабильно, уверенно, и это, конечно, вселяет уверенность, в том числе в иностранные компании, с которыми мы здесь очень активно общались. Они готовы инвестировать, они понимают перспективы, понимают, что будет происходить со страной, с рынком, с финансовыми рынками. И это позволяет им планировать долгосрочное развитие в России.
Д.Н.: Когда вы говорите про долгосрочное планирование, насколько оно долгосрочное? СМИ растиражировали ваше заявление о том, что нам нужно думать о России после 2100 года. Так насколько долгосрочные, скажем так, периоды рассматривались?
— Все решения, которые принимаются, тот комплекс макроэкономических реформ — это, на самом деле, на десятилетия для России.
Решение по пенсионной реформе очень непростое, но оно тоже адресует долгосрочные проблемы, которые могут возникнуть.
Поэтому все решения, которые сейчас принимаются в России, как раз нацелены на то, чтобы обеспечить силу России не через год, не через два, а через десятилетия, поэтому я, в том числе называл такие сроки, как уже следующий век.
Что даст России пенсионная реформа с новыми параметрами
Д.Н.: Сейчас одна из главных, пожалуй, тем мировой повестки — это события в Венесуэле. Очень много говорят о том, как Россия связана с Венесуэлой экономически. Сколько мы все-таки вложили в экономику этой страны? И насколько для нас важно все то, что сейчас в этой стране происходит, ее будущее?
— Этот вопрос надо, в первую очередь, задавать тем компаниям, которые работали с партнерами в Венесуэле. Это их вложения, их цифры, поэтому это вопрос к ним. И сейчас, на самом деле, Венесуэла — это больше политический вопрос, чем экономический. У нас сейчас активно Министерство иностранных дел говорит о позиции России по этому вопросу, поэтому сейчас вопрос больше в политической сфере, так что я не вижу, что бы здесь можно было сейчас прокомментировать.
К.М.: Я хочу вернуться к нашим внутренним макроэкономическим реалиям. Мы понимаем, что у вашего ведомства и у Центрального банка немного расходятся оценки и темпов роста ВВП, и инфляционного давления. Вы отмечали, что Россия прошла пик инфляционной динамики, и финансовые рынки стабильны. ЦБ немножко, может быть, другой точки зрения придерживается. Что позволяет вам делать такие выводы? На чем мы можем сейчас некую базу построить и успокоить внутренних игроков, сказав, что резкого ухудшения, инфляционного давления у нас впереди нет?
— Я говорил не о прохождении пика инфляции. У нас годовая инфляция еще будет ускоряться некоторое время в течение первого квартала. Я говорил о том, что мы прошли пик ускорения инфляции.
У нас были первые недели января, где были высокие темпы недельной инфляции. Связано это было, конечно же, с повышением НДС как сильного, но в то же время разового проинфляционного фактора. Если говорить о инфляционной динамике дальше, то мы видим, что у нас и на финансовых рынках, на валютном рынке ситуация существенно улучшилась, поэтому это будет позитивно влиять на инфляционную динамику, сдерживать ее.
Мы видим серьезное замедление кредитования, которое началось уже в конце прошлого года. Очевидно, что это также будет сказываться на величине совокупного спроса и тоже будет сдерживающим фактором для инфляции. Поэтому в целом складываются предпосылки для того, чтобы эта инфляционная волна, которая началась еще в середине прошлого года, постепенно сейчас завершилась и сменилась постепенным откатом инфляции.
Д.Н.: Как вы оцениваете первые результаты повышения НДС?
— Эффекты на ценовую динамику оказались лучше, чем это предсказывали многие эксперты. Близки они к нашим оценкам, поэтому здесь каких-то серьезных сюрпризов, ни негативных, ни позитивных, нет. Я думаю, в целом будет картина развиваться по ожидаемой траектории. С точки зрения доходов бюджета нужно будет подождать некоторое время и задать соответствующий вопрос Министерству финансов, чтобы они оценили, как это повлияло на доходы бюджета в связи с повышением налоговой ставки.
Д.Н.: Все-таки сейчас цены на потребительском рынке меняются, переписываются ценники в ритейле, как вам кажется, когда окончательно цены новые установятся? Как долго нам наблюдать за этим процессом роста?
— Основная волна здесь уже прошла. Я думаю, что то, что привлекает всегда больше всего внимания,— это изменение цен на отдельные товары. Так устроена психология человека — он выхватывает то, что подорожало очень сильно, а у нас действительно есть товары, которые подорожали за последний год на десятки процентов. Это, в первую очередь, продукты питания. Вот два таких самых главных товара, сильно подорожавших,— это сахар и яйца.
Д.Н.: На 30% даже.
— Да, и когда ты приходишь в магазин, где покупаешь довольно часто яйца, то постоянно обращаешь внимание на тот ценник, который стоит. Он тебе формирует твои инфляционные ожидания и общую оценку инфляционной картины. Сейчас, и я уже об этом говорил, Федеральная антимонопольная служба проводит проверки, потому что есть и объективные факторы, почему подрастают цены, но надо разобраться, нет ли там субъективных, нет ли какого-то сговора. Мы, например, после всех этих заявлений видим, что уже на последней неделе, по статистике Росстата, цены на яйца потихонечку пошли вниз. Будем надеяться, что здесь пойдет дальнейшая нормализация ситуации.
