Немногие помнят, как начались переговоры по ядерной программе Ирана. В октябре 2003 года главы МИДов Великобритании, Франции и Германии Джек Стро, Доминик де Вильпен и Йошка Фишер приехали к иранскому президенту Мохаммаду Хатами, чтобы уговорить его выполнить требования МАГАТЭ и дать Ирану гарантии уважения его права на развитие мирного атома. Решить проблему с ходу не удалось, но диалог был запущен. А затем к переговорам подключились РФ, Китай и США, образовав «шестерку», которая после многолетних усилий в июле 2015 года согласовала положения Совместного всеобъемлющего плана действий (СВДП). Соглашение по праву считается одним из самых значительных достижений международного сообщества в сфере безопасности нашего столетия; СВДП устоял даже тогда, когда Дональд Трамп отказался выполнять его положения.
Прошло полтора десятилетия. Сегодня, после выхода США из Договора о РСМД, международная обстановка намного сложнее, чем она была в 2003 году. И угрозы европейской безопасности сейчас выше, чем в начале века. При этом двусторонний российско-американский диалог по ядерным вопросам в лучшем случае крайне затруднен, а в худшем — вообще заблокирован на несколько лет вперед. Между тем Франция и Британия по-прежнему остаются ядерными державами и постоянными членами Совбеза ООН. Да и Германия с начала 2019 года вошла в Совбез в качестве непостоянного члена. Может быть, для европейских лидеров настало время проявить в ядерной сфере ту политическую волю и воображение, которые они продемонстрировали в 2003 году?
Будущее контроля над ядерными вооружениями (если у него это будущее есть) в любом случае станет многосторонним. И если две сверхдержавы не справились с той миссией, которую возложила на них история, не пора ли вступить в игру другим ядерным странам? Позиции Парижа и Лондона в этом вопросе общеизвестны: «Пусть сначала русские и американцы сократят свои арсеналы до уровней, сопоставимых с нашими, а потом уж будем обсуждать многосторонние договоренности». Тем более что и без них Франция и Британия снижают общее число ядерных боезарядов, доведя их до 300 и 215 соответственно. У РФ и США соответствующие суммарные показатели, включая тактическое ядерное оружие и боезаряды, находящиеся на складском хранении, составляют 7,2 тыс. и 7 тыс. единиц.
Но контроль над вооружениями не сводится к арифметике количественных показателей. Есть еще и алгебра — уровни боеготовности ядерных арсеналов, степень их прозрачности, механизмы укрепления доверия, диалог о военных доктринах, обмен информацией о планах модернизации, блокирование наиболее опасных направлений гонки вооружений и многое другое. Прогресс хотя бы на некоторых из этих направлений позволил бы не только смягчить негативные последствия развала Договора о РСМД, но и прочертить контуры новой модели контроля над ядерными вооружениями, постепенно и деликатно вовлекая в эту работу Китай, Индию и другие ядерные державы.
На выработку соглашения с Ираном ушло почти 12 лет. Проектирование и последующее строительство новой модели многостороннего контроля над ядерным оружием, видимо, займут еще больше времени. Однако главная задача сейчас — хотя бы подойти к кульману, держа в руках рейсфедер, а не бейсбольную биту. По многим причинам европейцам сегодня это сделать проще, чем двум привилегированным членам «ядерного клуба».