Кто не взыскует, тот не пьет шампанского

7 февраля президент России Владимир Путин в Екатерининском зале Кремля вручил премии в области науки нескольким молодым людям. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников сосредоточился на великой идее редактирования генома, которая оказалась не чужда не только лауреатам, а и членам президентского Совета по науке и образованию, некоторые из которых, как выяснилось, считают это вызовом не только для себя, а и для всего прогрессивного человечества. Да и президент проговорился, считает спецкор “Ъ”.

Иван Оселедец, математик, получил премию президента за создание прорывных вычислительных технологий. Я попробовал с ним поговорить в холле Первого корпуса Кремля.

— Дело не только в чистой математике,— сказал он.— Если вы хотите предсказать, например, продолжительность жизни, то стоит провести многомерный анализ данных. Вводим ваш возраст, пол, доход… Вот уже получается три признака…

— А имя, фамилия не имеют значения? — рискнул поинтересоваться я.

— Рискну предположить, что не имеют,— кивнул Иван Оселедец.— У пола два значения, доход можно разбить на пять значений, возраст знаем… Постепенно возникает трехмерный массив вариантов. Возникает огромная многомерная таблица, которую мы называем тензорами, и их надо компактно представить. Целиком-то их нельзя представить! — доверчиво сообщил он мне.

Я на всякий случай кивнул.

— Так вот,— он, мне кажется, был немного воодушевлен моим участием,— возникает такой инструмент приближения многомерных массивов, а дальше его можно использовать в большом количестве приложений. Люди берут алгоритм и внедряют в свои вычисления и получают ускорения в десять раз, в сто раз…

Меня все-таки интересовала продолжительность жизни и побочные эффекты, а вернее, вопросы, которые с ней связаны. Болезни свои тоже ведь надо, видимо, вносить в тензор… И еще что-нибудь…

— Часто бывает,— кивнул Иван Оселедец,— что ты все уже умеешь, знаешь, учитываешь, пытаешься применить в приложении — ниче не работает!

Он сообщил об этом с каким-то странным восторгом, не до конца мне понятным.

— Вообще ниче? — переспросил я.

— Ниче! — он даже засмеялся.— И ты садишься и смотришь, где ты в своей теоретической конструкции перемудрил. И находишь! И все становится на место!

И опять, понял я, все можно вычислить.

— Вообще все? — уточнил я.

— Конечно,— он смотрел на меня свысока, и не только, конечно, потому, что был таким высоким.

— Продолжительность жизни, я понял, можно. А смысл ее? — спросил я о том, что меня действительно интересовало.

Я в последнее время полюбил задавать людям этот вопрос. Вернее, получать ответ.

— Ой,— сказал Иван Оселедец.— Хороший вопрос. Сейчас… Я вот люблю что-то новое открывать. В семье, в работе…

— То есть вам для ответа на этот вопрос даже тензоры не надо применять? — разочарованно переспросил я.— Не слишком ли просто? Может, просто надо получше подумать? Использовать ваш открытый программный пакет TT-Toolbox? В целях ускорения решения этой по всем признакам многомерной задачи.

— Когда я был молодой ученый, я много читал всяких философов и так далее…

— Погодите,— с неподдельной тревогой перебил я его,— а разве сейчас вы уже не молодой ученый? Ведь вам премию дали как молодому ученому!

— Молодой,— успокоил он меня.— Так вот, я понял, что у них ответа на этот вопрос нету. Но зато понял, что если ты каждый день встаешь и у тебя каждое утро есть вопрос, на который ты хочешь найти ответ, то все не зря.

— И в этом смысл, значит…— самостоятельно закончил я.

Этот ответ уже больше меня устраивал. Но все-таки не совсем:

— Но не в том смысл, чтобы утром встать с вопросом, на который к вечеру уже есть ответ?

— Нет, не так! — воскликнул заметно увлекшийся математик Иван Оселедец, который наконец-то не смотрел на меня так мучительно снисходительно (то есть он вообще перестал смотреть на меня.— А. К.).— Хороший процесс идет не так! Утром у тебя есть вопрос. К обеду ты думаешь, что нашел ответ. А вечером проверяешь и понимаешь, что он не работает! И из 20, из 100 раз ты один раз в лучшем случае найдешь правильный ответ…

— То есть,— попытался сформулировать я,— возможно, главный смысл жизни — попытаться найти ответ как раз на этот вопрос: в чем смысл-то ее?

— Да, надо искать,— согласился математик, и что-то мне не понравился его взор.

Что-то вроде тоски, что ли, в нем возникло. Нет, так-то уж я не хотел. Не должен быть такой взор у взыскующего истины исследователя (ну если только у исследователя человеческих душ). И уж хотя бы не в этот день. Я хотел, чтобы он увидел в этом разговоре новый вызов для себя. И по делу уже наконец применил свои тензорные разложения и аппроксимации.

Я подошел к Екатерине Гризановой из Новосибирска, кандидату биологических наук. Ей присудили премию президента за открытие новых механизмов устойчивости насекомых-вредителей сельского и лесного хозяйства к биоинсектицидам на основе бактерий Bacillus thuringiensis. Но ничего страшного: речь идет о том, что можно без химии создавать удобрения в промышленных масштабах.

Екатерина Гризанова так подробно рассказала о своих достижениях, что у меня сам собой в продолжение беседы возник вопрос: можно ли, по ее мнению, редактировать геном? Такая возможность вытекала из ее рассказов. Можно было даже предположить, что ей без этого теперь не обойтись.

— Да,— неожиданно призналась она.— Мы планируем. Редактирование генома — бактерий — это следующий шаг.

— Но ведь с этической точки зрения это небесспорный шаг,— предположил я.

— Я отношусь к этому как ученый,— пожала она плечами.— О, это будет замечательный проект!

Решимость Екатерины Гризановой вмешаться в дела, которые до сих пор были вне человеческой компетенции, признаться, немного даже страшила меня. Тем более что за свою работу она теперь получала немаленькие деньги, не один миллион рублей, то есть деньги у нее теперь на все эти дела появлялись.

И чтобы проверить свои ощущения, я подошел к члену президентского Совета по науке и образованию, бывшему главному санитарному врачу России Геннадию Онищенко. Оказалось к тому же, что он не чужой для Елены Гризановой человек.

— Да,— подтвердил он.— Я вел ее. Сначала через экспертный совет. Потом надо было пройти еще двух экспертов. Потом — президиум нашего совета. Отсеялись сотни людей! Она оказалась лучшей. И вот первый раз в новейшей истории России — женщина получает премию президента за разработку в области сельского хозяйства!

— И думает теперь о редактировании генома,— подсказал я.

— Да! — воскликнул Геннадий Онищенко.— Но вопрос с этим, согласен, есть.

Я, честно говоря, вздохнул с облегчением. Все-таки есть вопрос. Хотя бы для Геннадия Онищенко. Хотя и это, согласен, немало. И даже в каком-то смысле больше, чем можно было рассчитывать.

— Понимаете,— продолжил Геннадий Онищенко,— есть ученый Томас Найт. Ботаник. Массачусетский университет. Участвовал в расшифровке генома человека. Произнес человеконенавистническую фразу: «Геному 3,5 млрд лет. Пора его переписать!» Видите ли, мы вторглись в такую интимную сторону мироздания! Особенно когда такие лихие заявления делаются, то волосы на голове не просто шевелятся, а выпадать начинают! Когда американцы сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки, наша страна принимала несвойственное ей по мудрости решение, то есть запрещала на пять лет исследование генома человека!

— А сегодня что, уже можно?

— Надо национальную и наднациональную базу создать! — буквально простонал Геннадий Онищенко.— С этическим и юридическим контролем! Как ученых-то я их всех, кстати, понимаю!..

То есть и Екатерину Гризанову, которая, я отдавал себе отчет, ведь если уж возьмется, то обязательно доведет дело до какой-нибудь премии.

— Вот этот китайский ученый, который защитил новорожденных от отца с ВИЧ…— продолжал Геннадий Онищенко.— Он же отредактировал геном. Защитил. Но какие будут последствия?! Что будет с этими детьми, которых он отредактировал?!

Вопросы были по существу.

— Китайцы его сейчас привлекают… По моим предчувствиям, хотят устроить ему показательную порку… А вот в Мексиканском заливе пролили нефть,— вздохнул Геннадий Онищенко.— Синтезировали микроорганизм Синтию, чтобы она ела нефть. Съела! Но теперь дельфины выпрыгивают на берег, потому что Синтия в них вошла! А теперь она по Гольфстриму плывет в Европу! Что еще она сожрет?!

— Ее и сожрет,— пробормотал я.

Но он, конечно, услышал:

— Именно! Но может, еще обойдется!

Я, конечно, подумал, что некоторые будут, между прочим, только рады.

Геннадий Онищенко между тем окончательно оживился:

— А давайте вспомним нашего президента!

— Что с ним? — удивился я.— Думаете, возможно?.. В его случае?.. О-о…

— В 2015 году,— покачал головой Геннадий Онищенко,— он выступал на трибуне Генеральной ассамблеи ООН. Обама перед ним что-то там лепетал… Потом Си — какие-то высокопарные человеколюбивые сентенции… А потом выступил наш! И сказал, что на самом деле нам надо идти в человекоподобные технологии!

Геннадий Онищенко замолчал. Было видно: он все сказал.

Но я ошибся.

— Шестой технологический уклад,— кивнул он,— основанный на генно-инженерных технологиях. Пересадка органов.

— Но вы ведь только что были против! — воскликнул я.

Я, впрочем, понимал Геннадия Онищенко: возможно, он только сейчас вспомнил, что президент-то — за.

— Не так просто,— предостерег меня Геннадий Онищенко.— Мы же с вами не пущать не можем! Мозги же работают! Мою малодифференцированную клетку берут и выращивают мне печень, сердце… Плохо?!

Я начинал еще лучше понимать заинтересованность в этом вопросе Геннадия Онищенко и Владимира Путина.

— И бегай дальше на здоровье! — воскликнул бывший главный санитарный врач.— Кормить можно! У нас миллиард голодного населения! Но под надзором этических комитетов…

— Вам не кажется, что президент время от времени и в самом деле до странного последовательно возвращается к этой теме? — прямо спросил я Геннадия Онищенко.— Вот были мы в одной лаборатории в одном петербургском НИИ…

— Да не то слово! — перебил меня Геннадий Онищенко.— Давайте проследим эволюцию! В 2015 году он говорит на Генассамблее! 1 марта прошлого года он говорит об этом в послании. И 7 мая в 204-м указе он все это инсталлирует в 12 нацпроектов! А что там внутри заложено? Главный индикативный показатель — активные 80 плюс!

— Возраст? — предположил я.

— Конечно. И есть еще один очень важный индикативный показатель: 67 лет здорового долголетия! Там активного, здесь — здорового!

— И без редактирования генома это, таким образом, невозможно,— понял я.

— Да! — торжествующе воскликнул Геннадий Онищенко.— Диабет, другие болезни… Все можно убрать на стадии редактирования!

Наконец-то он был со мной до конца откровенным.

— Но есть еще одна страшная вещь в том, чтобы переписать… Про мальтузианство слышали, да? Так вот, сегодня на полном серьезе идет речь о том, что золотой миллиард — это будет элита, а давайте еще с помощью редактирования создадим популяцию обслуживающих людей! Один будет доволен, что он будет работать мусорщиком, другой — что на таможне работает!

Честно говоря, еще десять минут назад, начиная этот разговор, я совсем не предполагал, что он может набрать такую силу.

— Вас не беспокоит, что молодые люди, включая вашу подшефную, которая сейчас будет получать премию из рук президента, вообще никаких сомнений не испытывают в этом смысле? — поинтересовался я.

— А я хочу спросить: а кто виноват, что они у нас такие?! — испытующе посмотрел на меня Геннадий Онищенко.

— Может, подредактировать им геном-то? — выдохнул я.

— Да,— кивнул Геннадий Онищенко,— давайте подумаем о том, как геном бесшабашности поправить. Это надо.

Но к чему приведет, вот вопрос.

Наконец, лауреатов попросили подниматься в Екатерининский зал.

Пришел президент — и что же, не стану скрывать: тема получила развитие.

— Местом притяжения для увлеченных наукой и изобретательством ребят уже стал «Сириус»,— отметил Владимир Путин.— Уверен, что открытие здесь передовых центров геномных и математических исследований заметно расширит возможности для их профессионального становления в научной сфере.

Да, прав Геннадий Онищенко: всего этого уже нельзя не замечать.

Между тем премию получил Евгений Горлов, который вместе с товарищами разрабатывает прибор, который позволяет дистанционно обнаруживать взрывчатые вещества. Когда я разговаривал с ним в холле Первого корпуса, он рассказывал, что их, конечно, приглашают на работу в Китай (видимо, как-то это все-таки связано с тем, что там порох-то и изобрели…), но что они ни за что не поедут.

— Сначала надо в России прибор закончить,— сказал он.

— Нам повезло,— теперь говорил он,— мы с коллегой (Виктором Жарковым.— А. К.) были вовлечены в эту интереснейшую тематику. В процессе выполнения работы были созданы приборы, лазерные локаторы, позволяющие на дистанции в несколько десятков метров обнаруживать ничтожное количество паров и следов взрывчатых веществ. Для меня очень важно, что эти результаты столь высоко оценены и вами, Владимир Владимирович!

Он так быстро и гладко говорил и с таким выражением, так мягко и вместе с тем приветливо, что даже завидно было: ему же это на самом деле и не нужно. Но и его товарищ, оказалось, тоже рожден не только для реализации лидарного метода обнаружения взрывчатых веществ. А потом и Екатерина Гризанова словно полжизни провела наедине со специалистом по ораторскому мастерству, а не с геномом бактерии Bacillus thuringiensis.

— В Новосибирском государственном аграрном университете замечательные преподаватели факультета защиты растений,— рассказывала она,— мой научный руководитель Маргарита Владимировна Штерншис открыла для меня мир биологической защиты, за что сегодня хочется выразить искренние слова благодарности!.. А по дороге в большую науку меня вел мой научный руководитель, идейный вдохновитель, а сейчас заведующий лабораторией Иван Михайлович Дубовский. Именно он увлек меня фундаментальными основами паразитологии!..

Да и кто бы на ее месте, будем прямо говорить, не увлекся?

Наконец выступил и Иван Оселедец:

— Для меня большая честь получить эту высокую награду. Хочу выразить благодарность тем многим людям, которые помогли достичь такого результата: в первую очередь моим родителям, моему научному руководителю Евгению Евгеньевичу Тыртышникову, академику, который здесь присутствует, без него я бы не стал тем ученым, который я есть (Иван Оселедец отдавал себе отчет в том, кто он такой сейчас.— А. К.), он меня вырастил («Уж не из малодифференцированной,— ахнул я,— своей клетки ли?»), и своей жене Екатерине Муравлевой.

И Иван Оселедец кратко рассказал о творческом пути гения:

— Я вырос в науке в России. Я закончил московскую школу, лицей «Вторая школа», поступил в замечательный Московский физико-технический институт, лучший, на мой взгляд, вуз в стране. После этого работал в структуре Академии наук (тут он уже ничего не сказал про то, что она лучшая.— А. К.), в Институте вычислительной математики имени Марчука РАН (тоже промолчал.— А. К.), где до сих пор продолжаю работать.

Сейчас работаю в Сколковском институте науки и технологий. На всем моем пути я получал мощную поддержку государства, людей и в целом в общем-то являюсь примером молодого ученого, который целиком вырос в России. При этом, конечно, у меня много различных коллабораций в мире, тем не менее я российский ученый из России.

Впрочем, Иван Оселедец говорил о себе так отстраненно и с такой холодной величественностью, что я с тревогой подумал: ему не так просто будет обнаружить смысл в жизни человека, которого он сейчас описывает. Просто не видно настоящей заинтересованности.

Зато он предложил 2022 год в России сделать Годом математики. И Владимир Путин, когда потом подошел к лауреатам с шампанским и выслушал их всех понемногу, сказал Ивану Оселедцу:

— А хорошая это идея!

И еще через минуту добавил, опять повернувшись к нему и подняв бокал:

— В основе всего — математика!

Мне-то показалось, это тост. Но ничего странного, что остальные не поддержали.

— Ну есть еще и приложения…— кивнул президенту Иван Оселедец.

Мне нравилась эта снисходительность.