Не стоит уповать на моду

Новое в науке хорошо лишь тогда, когда оно проверено временем. А сегодня ряд достижений генетики в сфере селекции, на мой взгляд, преувеличены, не говоря уже о том, что последствия их применения до конца не ясны. Мода на цифровые технологии — это хорошо, но одно дело — биотехнологии, которые позволяют ускорять процесс селекции, а другое — попытки подменить ими сам процесс. Результаты исследования применения различных методов селекции за последние 40 лет свидетельствуют, что в мире всего 5 процентов новых сортов зерновых были получены с помощью биотехнологических методов, а 95 процентов — путем прямого скрещивания и отбора. Так что шума больше, чем результата. Регулировать рекомбинацию (перераспределение ДНК или РНК путем разрыва и соединения разных молекул, приводящее к появлению новых комбинаций генов.— «О») генов ученые и сегодня не могут, хотя попыток и не оставляют. Так или иначе, а получение качественно нового сорта и сегодня занимает годы.

Помню, как 10 лет назад ко мне приезжали немецкие ученые из липецкого селекционного центра: я дал им материалы, но через шесть лет они оставили попытки получения нового сорта озимой пшеницы. Так шести лет мало! Мне потребовалось 25 лет на то, чтобы «отремонтировать» знаменитую Мироновскую-808, сделав ее устойчивой к полеганию. Четверть века потребовалось и профессионалам всего мира, чтобы преодолеть планку, взятую академиком П.П. Лукьяненко,— создать сорт, который превосходил бы по качеству его Безостую-1.

Селекция — не только наука, но и искусство. И заниматься ею должны люди одержимые и готовые потратить на это жизнь. Требуются годы, чтобы раз за разом проверять качество и надежность полученных изменений. Ускорить процесс можно, но в разумных пределах. Во властных структурах сегодня это мало кто понимает, иначе как объяснить вопрос одного чиновника, обращенный ко мне: зачем России новые сорта пшеницы, если у нее уже есть 1400 сортов? Но ведь селекция, как и любая другая наука, не может стоять на месте! Только власть не любит ждать. Судя по средствам, выделяемым сегодня на селекцию как науку, в приоритете — цифровые технологии, а не зарплаты ученых-селекционеров (в среднем по стране они составляют 14–15 тысяч рублей) или расходы на содержание лабораторий и институтов.

Удивительно, как при таком подходе мы еще не сдаем позиций. Россия — по-прежнему мировой лидер по качеству генофонда пшеницы. Она наше национальное достояние, залог безопасности и независимости. Тому подтверждением уровень спроса: ко мне только в прошлом году за зерном приезжали из более чем 100 стран. Я не слышал, чтобы на западный материал был бы такой же спрос. Но у меня есть подозрения, что нынешний технологический обмен с Bayer завершится тем, что мы не выгадаем, а прогадаем и наши разработки по зерну окажутся на Западе. Ведь сегодня удельный вес иностранных сортов озимой пшеницы в России составляет всего лишь 1 процент, а 99 — это отечественные разработки. Кому выгодно, чтобы стало наоборот? Думать об этом надо. Ведь лишилась Украина своего главного селекционного предприятия после его покупки подразделением того же Bayer (Bayer CropScience)! А это родина Мироновской-808. Не буду говорить о других культурах, но к селекции наших зерновых Запад подпускать нельзя. Да и необходимости такой нет: в этой сфере у нас есть и специалисты, и технологии.

В селекции зерновых главное — не только получить новый сорт, но и добиться того, чтобы он был качественно лучше предыдущего. Важно, сколько в зерне будет белка (в западных сортах его 7–8 процентов, в отечественных в 2 раза больше), насколько сорт устойчив, какова его урожайность. Соглашусь, что в России последняя сегодня довольно низкая — в среднем до 30 центнеров с гектара, тогда как на Западе — 80. Но причиной тому не качество посевного материала, а нехватка средств — на технику, удобрения, современные средства защиты и т.д. Если инвестировать в эти параметры, урожайность сразу же поднимется до 50 центров с гектара, а то и выше. Но откуда фермерам взять деньги, если государство понижает закупочные цены на зерно в первый же день уборочной? И о каких цифровых технологиях в земледелии в этом случае может идти речь? Будь иное отношение власти к сельскому хозяйству, то вместо нынешних 120–130 млн тонн пшеницы ежегодно, мы бы имели урожаи по 200–250 млн тонн. И экспорт зерна стал бы третьим источником дохода бюджета помимо нефтегазовых и налоговых сборов.

Баграт Сандухадзе, академик РАН