Завершился один из самых известных отечественных театральных смотров — Пушкинский театральный фестиваль, проходивший в 26-й раз в Псковском театре драмы имени Пушкина. В программе этого года было мало спектаклей по пушкинским произведениям, зато все они были живые и современные. А значит, как считает Алла Шендерова, соответствовали духу поэта.
Фото: Андрей Кокшаров
Что ни говори, это чудо: пушкинские стихи и проза, написанные почти два века назад, ни в каком отношении не требуют перевода на сегодняшний русский. В этом смысле фестиваль в Пскове был очень пушкинский: в программу вошли постановки, напрямую обращающиеся к зрителю, даже если говорят с ними через классику, например, через гоголевские «Женитьбу» или «Ревизор» или «Морфий» Булгакова.
Спектакли были по большей части камерные — бюджет у нынешнего смотра вдове меньше, чем в прошлом году, кода фестиваль отмечал 25-летие.
Тогда театр порадовал город прошедшей в рамках фестиваля лабораторией по современной драматургии, после которой в репертуаре появилось два новых спектакля. Один из них, «Гробница малыша Тутанхамона» в постановке Елизаветы Бондарь, был показан в начале фестиваля и стал самым заметным его событием.
Пьеса американки Оливии Дюфо написана лет пять назад, но в Европе еще не ставилась. Камерному спектаклю Елизаветы Бондарь не хочется навязывать громкий титул «европейской премьеры», но он ею стал.
Дюфо написала пьесу о том, как одержимость (не важно, работой или властью) делает человека диктатором.
А уж если ты диктатор, не важно, кем ты повелеваешь: близкими, которых потом приходится хоронить (как в случае с дочкой художницы Джейн); или всем египетским народом (который безжалостно тиранит юный Тутанхамон). По сюжету комиксы о малыше-фараоне рисует Джейн, и они затягивают ее все больше. В спектакле каждый исполнитель существует в двух ипостасях. Джейн (Наталья Петрова), запойно рисующая комиксы для будущего конкурса, оказывается еще и умершей мамой Тутанхамона, о встрече с которой он умоляет бога смерти Анубиса — Евгений Терских оказывается заодно и художником Физером, царем и богом комиксов. Он предлагает Джейн участвовать в конкурсе, ради которого она буквально отпускает на смерть свою дочь. Угловатая Атланта появляется в первой сцене, а дальше — лишь в облике юного фараона, зигует, кричит «ja-ja!», поправляя под носом гитлеровские усы, ходит чаплинской походкой — актрисе Дарье Чураевой не откажешь в остроте и точности. Хотя здесь точны все, иначе это плотный сгусток морока просто распадется.
Сцена, оформленная самой постановщицей,— белая (поначалу) коробочка, в центре которой зияет, по словам фараона, «великое черное ничто» — то ли клякса, то ли последствие взрыва (в программке сказано: «дизайн черной дыры — Евгений Афонин»). Стены быстро покрываются рисунками Джейн: видеомэппинг позволяет превратить фараона в Гитлера, а там и в Ленина — сквозь комиксы проглядывает всеобщая история. Бог Анубис является в желтом френче (покрой явно сталинский) и не расстается с трубкой. Ритмически выстроенные диалоги героев идут под скрип карандаша свихивающейся художницы.
Если за что и можно попенять этому спектаклю, то лишь за излишнюю концентрацию смыслов: раскрыть за полтора часа природу тирании — задача непосильная.
Впрочем, знаменитые художники с таким справлялись. Справится и этот, еще набирающий дыхание, спектакль, в финале которого Джейн, прозрев, наорет на «харассера» Физера. И обнимет в каком-то из миров то ли умершую дочь, то ли малютку фараона.
Думаю, у театра, вложившего в программку вкладыш, где изложено, что для создателей спектакля неприемлемы все проявления фашизма, были серьезные опасения насчет публики. Но псковские зрители, полюбившие жанр обсуждений после показа, приняли этот спектакль. Скандала не случилось и после другого показа — гоголевской «Женитьбы», поставленной Петром Шерешевским в румынском театре Nottara. Как сказал на обсуждении Шерешевский, он приехал в Бухарест, ему выделили шесть актрис и одного актера, Рареша Андричи, молодую звезду румынского кино.
С ними он поставил гоголевскую историю, перенесенную в сегодня: бородатая Агафья ведет себя как мужчина, но ходит в балетной пачке, надетой на джинсы. Ее (его?) добиваются энергичные девушки, лихо выпивающие, привыкшие к общению в Tinder и теряющиеся при развиртуализации.
Оказавшись наедине, Подколесин (роскошная Андреа Танасе) и Агафья лишь пялятся в телефоны. От последствий неудачного свидания Подколесин, стерев слезу, и выходит в финале в окно.
Такой же тактичный, неагрессивный феминизм заметен и в другом спектакле Шерешевского — в «Ревизоре», вышедшем осенью на большой сцене Псковского театра имени Пушкина, и ставшем главным финальным событием смотра. Городничиха (Ангелина Курганская) и ее дочка (Дарья Чураева) реальны и полнокровны, вся история вертится вокруг них. Городничий же и Хлестаков, пусть и в отличном исполнении Евгения Терских и Камиля Хардина, стерты и намеренно сделаны людьми без свойств. Цельный поп-артовский спектакль, действие которого, похоже, происходит в сегодняшнем Пскове, тоже принят зрителем (за исключением тех, кто мог узнать в чиновниках, отлично сыгранных псковскими артистами, самих себя).
Феминистскую линию фестиваля можно продолжить рассказом про «Видимую сторону жизни» — моноспектакль Яны Савицкой, поставленный Борисом Павловичем. Давняя виртуозная работа, посвященная поэту Елене Шварц, не потеряла шарма.
Однако были на фестивале не менее заметные события, никак с феминизмом не связанные, например, «Морфий» молодого питерца Андрея Гончарова, превращенный почти в рок- и рэп-концерт стараниями Надежды Толубеевой и Кирилла Вараксы, и все же оставшийся острым, бьющим током воплощением рассказа Булгакова. Или «Борис Годунов» —- камерный эскиз заслуженного режиссера Льва Стукалова, раскрывающий смысл пушкинской трагедии тоньше, чем многие громоздкие действа. В том и удача нынешнего смотра, что спектакли в программе были на любой вкус. Объединяло их то, что каждый из них — живой сегодняшний театр, работающий с живым зрителем и живым словом.