 |
В первом зале русского павильона зритель попадает в обстановку мещанской гостиной |
Новый комиссар русского павильона Евгений Зяблов, директор Государственного центра РОСИЗО, сменивший руководителя Государственного центра современного искусства Леонида Бажанова, занимавшегося русским павильоном последние лет десять, пришел в искусство из бизнеса. Как деловой человек, а не богемный персонаж, он попытался применить к организации павильона свои менеджерские навыки. "Я понял, что здесь нужен нормальный менеджмент, мы все рассчитали",— сказал "Власти" директор РОСИЗО. Эту позицию можно только уважать. Последние годы в обсуждениях, почему русское искусство никак не может добиться международного признания на биеннале, прежде всего упоминалось отсутствие должного бюджета — вот, кивали кураторы на соседние страны, посмотрите, сколько там вложено денег, а у нас течет крыша, и нет правильного света. Далее следовал кивок на национальные традиции — все делается в последний момент, поэтому на вернисаже что-нибудь обязательно ломается и отваливается, в ответственный момент кончаются пресс-релизы, или исчезают неизвестно куда главные участники. В этом году аврала не было.
Евгений Зяблов нанял пиарщиков, нашел спонсоров, главным из которых стал Банк Москвы, пригласил самого знаменитого на Западе российского куратора Виктора Мизиано, зазвал уйму российских журналистов, устроил показательный парадный прием в одном из палаццо. Словом, постарался сделать все, чтобы было как у людей.
Художники отбирались куратором Виктором Мизиано тоже вполне по правилам. Он явно решил не рисковать и сделал ставку на проверенные известные имена, фигурирующие в топ-листе современного русского искусства по крайней мере последнее десятилетие. Виктор Мизиано не стал искать объединяющей идеи для русского павильона: он назвал выставку просто — "Возвращение художника". Это был явный жест вежливости в сторону главного куратора Венецианской биеннале Франческо Бонами, предложившего девиз "Диктатура зрителя": раз диктует зритель, вернем ему художника — не заумного изобретателя, а настоящего живописца.
Очевидно, приглашая живописцев, куратор рассчитывал попасть в модную интернациональную струю — одна из центральных выставок биеннале посвящена именно живописи второй половины XX века. Но на месте выяснилось, что эта мода к июню 2003-го то ли уже прошла, то ли еще не вполне наступила — в центре внимания были совсем другие вещи.
 |
Константин Звездочетов. "Террористы". Художник стилизовал свои "Московские типы" под журнальные иллюстрации начала XX века |
Константин Звездочетов — считайте, ветеран: он начал карьеру еще в самом начале 80-х в группе "Мухомор" и пережил сначала полагающиеся в брежневскую эпоху гонения, а потом грандиозный успех нового русского искусства в перестройку. Для нынешней биеннале он сделал савоеобразный ретропроект: его картины переносят в Россию конца XIX--начала XX веков — ход, чем-то похожий на стилистические приемы в детективах Акунина. Они представляют различные городские типы, нарисованные в виньеточном стиле юмористических журналов начала века и в то же время напоминающие о советском "Крокодиле". Звездочетовская живописная политинформация расположена в первом зале, оформленном как гостиная — с полосатыми обоями и кружевными занавесками на окнах. Тем неожиданнее оказывается следующее пространство — главный зал павильона с высокой стеклянной крышей. Валерию Кошлякову удалось создать эффект фресковой росписи, слегка обветшалой (он использует для этих целей "поношенный" гофрокартон), но по-прежнему величественной — в широких мазках можно различить очертания каких-то грандиозных зданий, перспектив широких улиц, городских памятников.
 |
Современный художник в трактовке Дубосарского--Виноградова должен быть готов к творчеству в любых условиях, даже подводных |
Наконец, в цокольном этаже фотограф Сергей Братков сделал изящный комментарий к верхнему этажу — серию фотографий "Тондо", где художники предстают в виде героев собственных сказок: Константин Звездочетов встречает лягушку-царевну, а Дубосарский и Виноградов становятся этакими Кусто в масках и с аквалангами.
Одним словом, если требовалось доказать, что русские художники — это милые чудаки, живущие в каких-то вымышленных мирах, далеких от современной реальности, это удалось на все сто процентов. Такого в самом деле не было ни в одном другом павильоне. Реакция публики была скорее благожелательной, но несколько однообразной — "какие странные все-таки эти русские".
 |
Величественные руины у Валерия Кошлякова получились несколько картонными |
Но совершенно беспроигрышной выглядит новая работа Ильи Кабакова под названием "Где мы". Патриарх современного русского искусства, в этом году отмечающий 70-летие, давно уже получивший статус мировой суперзвезды, в очередной раз сделал выставку про свое советское прошлое. Черно-белые фотографии из советской жизни 70-80-х годов сопровождаются русской лирикой 19 века — сентиментальными поэтическими строчками в духе "как я любил, как я страдал". Эта ностальгическая летопись протянулась на несколько залов.
Разглядывая Игоря Янковского в какой-то забытой роли, партсобрания, субботники, и прочие картинки, поначалу не замечаешь, что с залами что-то не то. Потом вдруг обнаруживаешь что под потолком появляется край какой-то гигантской картины — кусок золотого багета и живопись, а часть пола отстает от стены — в щель виден кусок пейзажа примерно с высоты птичьего полета — поля и перелески.
В конце концов начинаешь следить только за этими метаморфозами, чтобы в результате очутиться в зале, где чувствуешь себя пигмеем или лилипутом: оказывается, вся эта советская черно-белая жизнь происходит между ног каких-то гигантов, которых видно только по колено — дальше потолок. Гиганты, одетые в костюмы позапрошлого века, тоже пришли на выставку — выставку картин в рамах толщиной со ствол дерева. В общем, эта впечатляющая метафора положения России в мировом художественном контексте, послужила обидным комментарием к экспозиции нашего павильона, менеджерски правильно сделанной, кураторски верно собранной и стильно исполненной, но лишенной настоящего драйва и все преодолевающей художественной воли.
"Русское искусство способно конкурировать со всем, что здесь показывается"
 — Вы с Александром Виноградовым счастливы участвовать в биеннале? — Мы могли бы без этого прожить. Сейчас это последний раз, когда наши работы можно выставить на биеннале, потому что дальше они станут просто классическим искусством. Все это уже видели, а на биеннале должна быть какая-то неожиданность. — Откуда такая тема — подводная? — Последнее время мы делали рай на земле — и рай на земле мы уже освоили, а это подводный рай, такая утопия. — Утопия — это когда все утопли? Не очень понятно, как это связано с идеей возвращения художника. — Это идея куратора Виктора Мизиано. На самом деле было время, когда художник был отстранен — то есть сначала он был гуру, а в 80-е годы появился диктат куратора. А теперь все определяет художник. Русское искусство, может, не очень мощное по количеству авторов , но вполне способно конкурировать со всем, что здесь показывается, при условии, что художники поставлены в равные условия. Как, собственно, и было в этом году — художники были уведомлены примерно за год, можно было подготовиться, реально была хорошая организация, все было оплачено, доставлено, развешено. — Пять лет назад вы изображали на картинах российских политиков, поп-звезд, новых русских — а сейчас у вас просто плавающие девушки и юноши. — Все не так просто, это история человека: вот человек родился, его детство юность. Мы отсылаем зрителя к разным художественным стилям: танец с акулами — это сюрреализм, розовое сердце и новогодняя елка — поп-арт, женщина с ребенком — это и Возрождение, и наш Дейнека, скажем. Валерий Кошляков — Ты рад приглашению на биеннале? — Я должен был быть здесь десять лет назад — тогда это еще было бы для меня что-то новое, а сейчас я просто повторил свои работы, которые я делал раньше. — Что за город изображен — Москва? — Нет, здесь все вместе — это просто некий ландшафт. Задачу передо мной поставили, чтобы это была не картина, а пространство. Как в церкви хорошей — заходишь, темно, ничего не видно, а потом — ах! Тьеполо или там Тинторетто. — То есть ты пытался сделать храм искусства. — Да, скорее Пантеон или даже — по духу ближе всего — зал железнодорожного вокзала в Иваново. И лавочки, и колонны, и панно всякие. — Павильон называется "Возвращение художника"... — Я терпеть не могу всякие эти искусствоведческие бредни, в эти игры я не играю. Для меня жизнь означена совсем другими вещами. Это не живопись, и я вам не живописец какой-нибудь. Ну и что, что тут краски, ну и что, что я ее метлой делал?! — Метлой? Ну, широкой кистью, флейцем. — Как ты относишься к своим компаньонам и соседям по выставке? — Я очень их всех люблю. Но проблема в другом — я терпеть не могу групповые русские выставки, которые ничего не раскрывают — ни отдельного художника, ни тему, ничего. Просто сделаны, чтобы понравиться какому-то западному дяде. |