Айболит-19
От кого спасает диких зверей и птиц челябинский ветеринар Карен Даллакян
Минприроды РФ в конце февраля обнародовало список животных, которых нельзя содержать для личных или коммерческих нужд: это крупные хищники, ядовитые змеи, бегемоты, обезьяны (всего 42 названия). Казалось бы, зачем содержать животных, большинство из которых откровенно опасно? Хозяин приюта диких животных и птиц «Спаси меня» ветеринар и зоозащитник Карен Даллакян на этот вопрос разводит руками: вы и не представляете, какими зверскими методами у нас зарабатывают на зверях...
Чтобы вылечить тигра Жорика, ветеринару Карену Даллакяну пришлось выкупить его из цирка
Фото: Из личного архива
— Все эти цирки-шапито, контактные и передвижные зоопарки, где животные — просто товар, должны быть закрыты,— с порога заявляет 49-летний ветеринар «Огоньку». В Челябинске, где Карена Вачагановича знают как «доктора Айболита», лучшего друга всех зверей, к такой категоричности не привыкли. Но он настаивает.
— Почему? А я вам вот сейчас покажу Шрека — нашего слепого енота. Он пять лет «работал» — фотографировался со всеми желающими. Итог — катаракта от постоянных вспышек и слепота…
«Спаси меня» и его обитатели
Шрек живет в приюте «Спаси меня» с его основания — уже 4 года (3 года до этого он ютился у другого ветеринара, отказавшегося усыплять слепое животное). На новом месте у енота свой вольер: там минимум преград, но домик с лабиринтом все же поставлен — доктор Даллакян считает, что животному важно следовать инстинктам: больше двигаться и везде лазить. И пусть в случае Шрека личное пространство не разгорожено, но «столовую» со «спальней» и «туалетом» зверек никогда не путает и каждый день вовремя подходит к кормушке — на завтрак, обед и ужин.
Товарищи Шрека по несчастью и соседи по челябинскому приюту — рысь Марыся (попала в капкан браконьеров, осталась без лапы), лис Леня с плоскостопием и трехлапая пума Атос.
— Леню мы выкупили из контактного зоопарка, который организовали в подвале жилого дома в Челябинске,— рассказывает Даллакян.— Жители обратились к нам, мы приехали, а там волки, нутрия, лиса в тесном аквариуме, условия ужасные, звери истощены... Пришлось договариваться, собирать деньги — за всех животных заплатили 10 тысяч рублей, забрали в приют. У Лени из-за жизни в аквариуме развилось плоскостопие, он теперь не ходит, а ползает, в дикую природу не выпустишь… А пуму Атоса выкупили в частном зоопарке в Томске: он потерял лапу, когда его закрыли в одной клетке с леопардом — два хищника стали делить территорию, леопард оказался сильнее и оторвал Атосу лапу…
Атос без лапы уже около пяти лет. Этот самец пумы теперь навсегда обитатель приюта в Челябинске
Фото: Георгий Лисицкий, Коммерсантъ
Два года назад этот томский зоопарк разорился, хозяин спился, а всех животных, которых еще можно было продать, растащили. Остались инвалиды и ненужные — больные, старые. Вот тогда томские зоозащитники отыскали челябинского Айболита в соцсетях и стали просить спасти тех, кого еще можно было спасти. «Увы,— вспоминает Даллакян,— поняв нашу настойчивость, разорившиеся хозяева взяли оставшихся животных в заложники — потребовали заодно погасить задолженность по аренде помещений». Почему не вмешивались городские власти и федеральные зоозащитники, теперь уже не узнать.
Звери в законе/ Цифры
Закон о животных в нашей стране — один из самых спорных. Он был дважды принят и дважды отклонен, а чтобы доработать нынешний закон «Об ответственном обращении с животными», понадобилось 7 лет. Вот его основные параметры в цифрах и фактах:
— «Выкуп» нам назначили в 270 тысяч рублей, плюс еще требовалось 47 тысяч на транспортировку и изготовление вольеров для животных,— вспоминает Даллакян.— Объявили сбор помощи и за несколько недель собрали нужную сумму. Помню, как 8 марта 2017 года колотил вольеры в Томске вместе с неравнодушными ребятами. Кстати, тогда же в Челябинск поехала и медведица Маня — ее вместе с откормленными и реабилитированными волками из местного частного зоопарка мы позже передали в горнолыжный центр «Солнечная долина» в Миассе. Там зоопарк, просторные вольеры. А наш приют — это, по сути, дом престарелых для животных и животных-инвалидов, которые доживают свой век после того, как пострадали от людей.
Как лечить от людей
Площадь этого «дома престарелых» около тысячи квадратных метров. В советские времена здесь базировались токсикологическая лаборатория и челябинский виварий (судя по всему, проверяли действие вакцин на животных). В 1990-х лабораторию закрыли, и помещения — два административных здания да гаражи, в которых держали животных для опытов,— опустели. Никто из челябинских предпринимателей не хотел арендовать жутковатое место даже под склады: не располагала ни аура, ни антураж — кругом бесконечная промзона, проводка — старая, помещения не отапливаются…
— Мы вышли на это помещение, когда искали место для приюта,— говорит Карен Даллакян.— Оказалось — федеральная собственность. Года два вели переговоры, чтобы получить его в аренду, я постоянно звонил в Москву, даже с Геннадием Онищенко познакомился… В 2015-м разрешили взять здания и гаражи в аренду на 5 лет для некоммерческих нужд. Так и возник приют.
На тот момент у доктора Даллакяна было 23 года ветеринарной практики и четкое понимание, что приютить всех, кого к нему приведут, он не сможет. «В ветклинике, которую я возглавляю,— рассказывает он,— мы все подсобные помещения оборудовали под временные вольеры. Потому что одно дело прооперировать, а другое — дать животному время и возможность реабилитироваться». К Айболиту, например, «пачками» несли сов — из-за застройки новых районов Челябинска и вырубки лесов хищные птицы стали прилетать в город. Многим требовалась медпомощь, а затем — передержка. Доктор даже пристраивал их в курятники у знакомых фермеров — селил в отдельные клетки, а затем выпускал на волю. То же и с лебедями — каждую весну в клинику привозили десятками пострадавших от браконьеров птиц. Для этих постояльцев требовалось больше простора, чем для сов, но Айболит мог предложить только кладовки. «Когда мы видели, что попавшее к нам животное — жертва жестокого обращения, то писали заявления в полицию,— говорит доктор.— Но их не принимали — нет, мол, такой статьи. Выходит так, что за свою жестокость по отношению к зверям люди могут не отвечать».
Рядом с птицами однажды поселили носуху (животное из семейства енотовых, родом из Америки), спасенную из контактного зоопарка, и тигра, перенесшего три операции. Свою «палату» последний пациент едва не разнес: сломал трубы и парализовал работу клиники. Доктор объясняет: держать такого хищника в стесненных условиях, близко к другим животным и людям просто опасно.
— Когда получили разрешительные документы на аренду, одно административное здание оборудовали под хищных животных, сами поселились в другом, а гаражи переделали под вольеры для лебедей. Сарай отдали орлам, но летом мы их переселяем в вольеры на улицу. От вивария советских времен осталась только табличка «Животные, пораженные туберкулезом, осторожно», мы ее не снимаем, чтобы к нам лишний раз не залезали… Хотя есть защита и посерьезнее — наш волк по вечерам начинает выть, совы — ухать. Вы же знаете, дикие животные активнее по ночам…
Кабинет Даллакяна, как и все «административное» помещение, где также подсобки и кухня, сложно назвать обновленным — здесь по-прежнему холодно, скрипят полы, отваливается штукатурка.
Но очень чисто. Карен Вачаганович гордится: недавно полностью сменяли электропроводку. Показывает инфракрасные лампы в «детском отделении», где растут три маленьких лебедя — зимой лампы особо важны, без них малыши не смогли бы нормально расти. Такие же стоят в боксе, где после операций (а их доктор проводит в своей ветеринарной клинике в другой части города) восстанавливаются пострадавшие животные.
— Отопления, как вы могли заметить, нет — часть помещений греем печками, поэтому всегда нужны дрова. В комнатах сотрудников — обогреватели. Вместе с лампами они крутят счетчик: три комнаты — около 5 тысяч в месяц. Стараемся экономить — поставили энергосберегающие лампы, солнечные батареи. Списать долги по электроэнергии помогла собака Плюша: когда в 2017-м накопилось на 70 тысяч рублей и мы не знали, как расплатиться, она родила щенков, мы их распродали, порода ценная — аляскинский маламут...
Туда-сюда снуют прибившиеся к приюту коты и маленькие собаки — сам Айболит не знает, сколько их обитает в его приюте. Общая цифра жильцов — 160, но это примерно. В их числе козы, гуси, утки и куры. Козы на особом счету — их молоком Айболит выкармливает больных детенышей. Например, маленькую косулю Гришу, которого привезли из леса, как говорит доктор, «лялечкой» — деревенские ребятишки услышали плач, пошли на голос и нашли косуленка. Похоже, его родителей отстреляли, иначе косуля не бросила бы детеныша. Даллакян Гришу выходил и оставил у себя — выпускать в дикую природу его нельзя, слишком хорошо доверяет людям, увидит охотников — пойдет «знакомиться».
Зато число своих диких питомцев Карен Вачаганович знает точно — 40 голов. Среди них немало птиц: филин, сова, орел, семья лебедей...
— У одного нету крыла, у другого — лапки, третьего подстрелили,— перечисляет Карен Вачаганович.— Это лебеди, занесенные в Красную книгу Челябинской области, содержать дома их нельзя. Выпустить тоже. Мы на них получили разрешение в Минэкологии области. Для чего пришлось доказать: у нас тут все условия — построили пруд, туда до 15 крупных водоплавающих птиц выпускать можно. Глубина — от 100 до 170 сантиметров в разных местах, лебеди должны иметь возможность доставать до дна своей длинной шеей.
Филину Филимону три года. В приют попал малышом и вырос под присмотром
Фото: Георгий Лисицкий, Коммерсантъ
Доктор часто повторяет «мы» и «у нас» — в приюте, кроме Айболита, постоянно работают трое: старший сын Карена — Вачаган, на нем вся административная и оргработа, а также бухгалтер и педагог-психолог. Они на зарплате. Младший сын доктора, Давид, в числе волонтеров, их, по словам Даллакяна, в приюте сотни.
— У нас соглашение о сотрудничестве с Челябинским госуниверситетом: мы даем студентам возможность пройти практику, а они помогают нам. Есть и волонтеры, которых мы учим обращаться с животными. На добровольных началах трудятся преподаватели вузов: биологи, зоологи, орнитологи. Работают безвозмездно, ведь мы — некоммерческая организация. Но одному педагогу зарплату мы платим — это тот самый штатный педагог-психолог, который занимается со школьниками. Ребята приезжают к нам со всей области на «уроки доброты» в музей спасенных животных.
Жорик, Лола и другие выпускники
Музей — отдельная комната на территории приюта. Здесь больше тысячи фотографий «выпускников». Самый знаменитый — тигр Жорик. В 2009-м его купили хозяева передвижного цирка и по незнанию накормили курицей — кость впилась в челюсть, началась инфекция. Ветеринар, оказавшийся поблизости, решил, что у тигра болит зуб. Клык удалили, но воспаление никто не лечил, и через несколько недель Жорик попал к Даллакяну с гнойно-некротическим процессом: зверь отказывался есть, был агрессивен и понимал, что умирает. Карен Вачаганович тогда провел три операции, чтобы спасти животному пасть. Удалось это лишь частично. Затем ветеринар выкупил тигренка и оставил у себя в клинике, а через год, когда тот окреп, передал его в хабаровский центр реабилитации «Утес», где Жорик живет до сих пор. В Челябинске историю спасения этого тигра знает каждый.
— Все эти зоопарки и цирки — там нет никаких условий,— возмущается челябинский Айболит.— Плюс контактные зоопарки в торговых центрах. Енот-кафе, Сова-кафе, в Москве, я узнал, начало работу Ежиное кафе… Любая эксплуатация животных должна быть запрещена, особенно диких животных — от сильного внимания они переживают стресс, болеют, раньше времени умирают. Причем пачками — никакого учета и контроля ведь нет. Есть частные приюты, которые спасают, например, лис. Но у них далеко не у всех есть статус и регистрация. Мы с такими стараемся не работать и животных не передавать им после реабилитации — всех призываем работать в правовом поле.
Еще одна «выпускница» Даллакяна — львица Лола, ныне звезда сафари-парка в Крыму. В приют же она попала после того, как целое лето «работала» на пляже в городе Сатка (город на реке Большая Сатка в Челябинской области) — хозяева брали плату за просмотр экзотического для Урала зверя. Когда сезон закончился, решили ее продать, но не смогли — не было документов. Карен Даллакян с сыновьями и волонтерами поехал вызволять Лолу и потом месяц лечил ее у себя в приюте — выяснилось, что Лолу почти все лето кормили кашами, из-за чего у нее начались проблемы с пищеварением и иммунитетом.
— Сколько таких приютов, как наш, в России, я не знаю. Пять? Ну, может быть, семь. А новый закон, который приняли в прошлом году в декабре — закон «Об ответственном обращении с животными»,— как раз и требует, чтобы открывались такие приюты,— объясняет Даллакян.— И главное условие — чтоб там работали квалифицированные специалисты.
Работать в приюте «за идею», как доктор Даллакян, готовы не все. А заработать тут мало реально. По словам челябинского Айболита, «Спаси меня» получает деньги либо в качестве пожертвований, либо за «уроки доброты» (вход детям 50 рублей, взрослым — 200). Есть еще один источник доходов — на территории приюта работает крематорий для животных. Специальный аппарат, купленный в Европе, приносит приюту немалый доход: здесь утилизируют домашний скот, заболевший бешенством, сжигают тела бродячих собак, также зараженных этой опасной инфекцией.
На «уроках доброты» о материальных проблемах, конечно же, не расскажут: детям пытаются привить терпимость и неравнодушие. Здесь учат азам: человек должен помогать, сильный — не всегда ест слабого, заботиться — это не стыдно. А после теоретических занятий сразу ведут на экскурсию — показывают тех, кого удалось спасти, не только на фотографиях, но и вживую.
Еще деталь: у всех здешних постояльцев есть опекуны. Кто-то привозит стройматериалы для новых вольеров, кто-то ежемесячно снабжает «своего» питомца мясом, кто-то просто переводит деньги с пометкой «Это — Атосу». В соседнем с Челябинском Копейске есть целая школа, ученики которой ходят на открытые уроки в лес, собирают хвойные ветки, а потом сушат их и везут своим подопечным — косулям. Отец-основатель рассказывает, что в приюте почти всегда в дефиците солома и рыба. Первую используют как еду и подстилки, вторую — обязательно добавляют в рацион водоплавающим птицам.
— Мы хотим, чтобы ни один ребенок, который у нас побывал, не мог выговорить: «Зачем содержать зверей-инвалидов, надо их усыплять»,— говорит доктор Даллакян у порога промзоны.— К сожалению, от взрослых мы такое слышим периодически.
Что ж, «взрослые» только что приняли новый закон. Конечно, это шаг вперед, но то, как мы будем его исполнять, покажет время. Главное, это чтобы новое поколение — дети наших детей, которые вырастут при этом законе, были лучше нас. И не фотографировались забавы ради с замученными енотами.