В российский прокат вышел новый фильм Сергея Ливнева — «Ван Гоги» (2018) с Алексеем Серебряковым и Даниэлем Ольбрыхским в главных ролях. Первой после четвертьвекового перерыва работой режиссера приятно удивлен Андрей Плахов.
Даниэль Ольбрыхский и Алексей Серебряков показали, какими страстными и переменчивыми бывают отношения отца и сына
Фото: Леополис
Это тот случай, когда мне сложно сохранять объективность. С Сергеем Ливневым я был знаком еще до того, как он написал сценарий "Ассы": я не раз бывал в доме его матери Марины Голдовской, чья карьера режиссера-документалиста стала образцовой для позднего советского времени. Красивый юноша-сын с умными глазами обычно молча сидел за столом и внимательно, чуть иронично слушал старших. Как-то очень быстро он стал постановщиком фильмов "Кикс" и "Серп и молот", потом возглавил студию Горького, занялся продюсированием, уехал за границу. "Ван Гоги" — его возвращение на территорию отечественного кино и территорию режиссуры.
Года два назад я встретил Сергея, и он рассказал об идее снять кино про пожилую мать и взрослого сына. Сына должен был играть Алексей Серебряков, на женскую роль Ливнев хотел пригласить Катрин Денев. Больше о развитии этого проекта я ничего не знал. И вот — фильм готов, Серебряков тут как тут, но вместо мамы появился папа в облике Даниэля Ольбрыхского.
Смена пола одного из героев только усилила звучание главной идеи фильма: обыграть трудные отношения и ревнивое соперничество двух кровно связанных людей. Один из них (в окончательной версии это прославленный дирижер Виктор Гинзбург) успешен, эгоцентричен и деспотичен, но беззащитен перед лицом старческой немощи, деменции и смерти. Другой (художник Марк) не менее талантлив, но закомплексован, недолюблен, подавлен родительским авторитетом.
Подобные диспозиции особенно часто возникают в артистической среде. Взять хотя бы отношения Марлен Дитрих с дочерью, описанные в ее мемуарах, или бергмановскую "Осеннюю сонату". Сейчас каннский лауреат Хирокадзу Корээда снимает еще одну версию этого сюжета: про то, как выясняют отношения мать-кинозвезда (ее играет как раз Катрин Денев) и ее дочь-сценаристка (Жюльетт Бинош). Так что сюжет витает в воздухе, но в случае Сергея Ливнева, признает это режиссер или нет, безусловно, лично окрашен.
Чем дольше длился этот фильм, тем с большим удивлением я его смотрел. Никак не ожидал от Ливнева, который казался мне холодноватым, умозрительным режиссером, такого буйного "половодья чувств". И такой сочной, в старых добрых традициях, актерской игры. В этой камерной семейной мелодраме на редкость много персонажей, каждый из которых предстает в оригинальном камео — и Полина Агуреева, и Светлана Немоляева, и Сергей Дрейден, и Ольга Остроумова, и Авангард Леонтьев, и Наталья Негода, и Анна Каменкова. А Елена Коренева в образе ассистентки, любовницы и сиделки главного героя просто дает мастер-класс эпизода, вырастающего в большую роль.
И все же в первую очередь это фильм-дуэт двух выдающихся актеров. Об их уровне говорит уже то, что Ольбрыхский, лицо созданной Анджеем Вайды "польской школы", и Серебряков, неповторимо русский нутряной персонаж, — без всякой натуги перевоплощаются в евреев: в их органичности не возникает даже тени сомнения. Кстати, "Ван Гоги" — лучший ответ "квасным патриотам", клюющим Серебрякова за "антирусские высказывания". Универсальный актер, как и его герой,— человек мира, стоящий несоизмеримо выше политической возни. Таков и Ольбрыхский: человек европейских убеждений и ценностей, который в то же время никогда не относился всерьез к русофобии польских консерваторов и охотно снимался у наших режиссеров, если ему предлагались интересные роли.
В общем, в "Ван Гогах" (смысл названия станет понятен только в самом финале) есть на что посмотреть и что послушать. Тем более что над этим фильмом работали оператор Юрий Клименко и композитор Леонид Десятников. Что касается режиссуры, Ливнев резко отошел от увлекавшей его стихии соц-арта и постмодерна. Отошел в сторону кино, которое грозило бы показаться олдскульным или псевдосериальным, если бы не та подспудная импульсивность высказывания, которая искупает и перенаселенность сценария, и некоторую путаницу в сюжетосложении, и чрезмерную тяжесть старческого грима у Ольбрыхского. Как ни странно, именно то, что Ливнев четверть века не разминал мышцы в кинорежиссуре и сохранил трогательную непосредственность старого кино, позволило ему совершить пусть не рекордный, но ловкий и красивый прыжок.