Как будущий классик иллюстрировал повесть Ильфа и Петрова
С «Огоньком» всегда сотрудничали лучшие художники. Так, для журнала рисовал будущий классик и академик живописи Александр Дейнека. В 1928 году он иллюстрировал повесть Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Светлая личность», которая печаталась в «Огоньке» с продолжением. Чтобы понять, что это было для самого Дейнеки: именно в это время художника травили за «мелкобуржуазность» и отлучили от работы в других изданиях. И вот тогда редактор Михаил Кольцов предложил ему работу в «Огоньке». К слову, в то же время появились прославившие Дейнеку полотна «Оборона Петрограда» (Музей Вооруженных сил) и «Текстильщицы» (Русский музей). Сегодня мы печатаем малоизвестные рисунки Александра Дейнеки, сделанные для «Огонька».
Первая/Судьба
Анна Васильевна Куликова стала первой женщиной – директором предприятия в СССР. «Огонек» писал о ней в 1927 году. Но всесоюзную славу резко сменило глухое забвение
Вот она, первая женщина — директор большого предприятия
Фото: Архив журнала "Огонёк"
Что известно о первой женщине-директоре? В 14 лет отец привел Аню Куликову из деревни Гаврилово на фабрику в Иваново-Вознесенск. Двадцать лет она проработала ткачихой. В 1919 году Ивановская мануфактура была национализирована.
Анна Васильевна во время революции, по ее воспоминаниям, с винтовкой караулила фабрику. После Гражданской войны женщину отправили на административно-технические курсы. А потом «партия послала на фабрику управлять,— рассказывала она,— принимала фабрику и, когда подписывала акт как новый директор, рука дрогнула, какие-то непонятные слезы сжали горло и капнули на бумагу».
Слова «феминизм» тогда в СССР не было, а вот движение освобождения женщин поражало размахом. «Огонек» писал о женщинах, сбросивших чадру, вел репортажи с женских съездов тех лет. Фото 1920-х: в антракте конференции делегатка кормит грудью ребенка. Почти через100 лет европейская политкорректность признает — в этом нет ничего неприличного. Бывшие домашние хозяйки объединялись в профсоюзы. И вот — женщина возглавила большое предприятие. Даже журналиста «Огонька» этот карьерный взлет, похоже, обескураживал. И успехи предприятия под руководством Куликовой он объяснял… женской солидарностью. Мол, ткачихи поверяют директору свои «бабьи тайны».
«К директору в кабинет ходят работницы по всем своим делам, часто никакого отношения к фабрике не имеющим,— писал "Огонек".— Ей выплакивают горести свои молодые девушки, ей рассказывают свои семейные боли жены-ткачихи, ей поверяют бабьи тайны и рассказывают о своих болезнях они. Она должна разрешить прогул, потому что муж на другом заводе как бы не пропил получку, она должна перевести ткачиху в другое место на фабрике, потому что у женщины какая-то болезнь. И при мне к ней приходили женщины, шептались и повторяли:
— Ты, Анна Васильевна, пойми, милушка, ты сама, чай, баба.
Она понимает своих ткачих и многое делает для них, чего бы и не стали они просить у директора-мужчины. Ей бывает часто очень трудно, понимая просьбу ткачихи, до конца удовлетворить эту просьбу. И она изворачивается между своими обязанностями директора и друга фабричных женщин. И за то, что она понимает, ей платят ткачихи тем, что сделало ткацкую Большой Ивановской мануфактуры образцовой фабрикой».
Как сложилась судьба Анны Васильевны Куликовой? После стремительного взлета, о котором писал «Огонек», ни одного упоминания о первой женщине-директоре. Вот они, тайны советских карьер. Нет ни слова о Куликовой в архивах музеев города Иваново — ни в Музее промышленности и искусства, ни в Музее ивановского ситца. Ивановская мануфактура была символом обеих революций, ее рабочие активно участвовали в стачках и восстаниях, Иваново называли родиной Советов (там возник первый Совет), здесь бывали Ленин, Сталин, Калинин, Фрунзе. Понятно, что к ивановским директорам у советской власти отношение было особое. Может быть, Анна Васильевна исчезла в годы Большого террора, потому и стерта память о ней? Но во всех существующих базах репрессированных Анна Васильевна Куликова также не значится. Может быть, читатели «Огонька» помогут восстановить историю ее жизни? Что стало с первой женщиной-директором?
Пикассо/Авторы
В середине 1920-х годов редакция получила письмо от знаменитого художника — о кубизме, подражателях и об ощущении времени. С иллюстрациями автора
Фото: Архив журнала "Огонёк"
Фото: Архив журнала "Огонёк"
Но уже следующее появление Пабло Пикассо в «Огоньке» стало эстетической декларацией. В 1926 году по просьбе редакции художник прислал письмо, в котором разъяснял истоки и принципы кубизма. С короткой подписью — «Пикассо».
«Меня обычно представляют искателем. Но я не ищу, а нахожу»,— хлестко начинал свое письмо Пикассо. «Кубизм объяснили математикой, геометрией, психоанализом — все это только литература! — добавлял он.— Художники-кубисты сами удивлялись своим произведениям и стали придумывать теории для их оправдания. Кубизм никогда никакой программе не соответствовал».
Далее в письме Пикассо пересказывал историю возникновения этого художественного направления: «Я понял, что живопись имеет самодовлеющую ценность, независимую от реального изображения предметов. Я спрашивал себя, не нужно ли скорее изображать вещи такими, как их знают, чем такими, как их видят».
Художник писал: «Математику Прэнсэ, присутствовавшему на наших эстетических диспутах, пришла мысль придумать специальную геометрию для художников... Глупцы захотели сейчас же из этого вывести какие-то законы и общие правила, чтобы объяснить мне, как нужно писать, в то время как каждая картина является для меня не концом, не достижением, а счастливым случаем или опытом».
«Я был поражен красотой карт небесного свода,— рассказывал Пикассо в письме.— Я нарисовал однажды массу таких точек, соединенных линиями, линий, объединенных между собой, и пятен, будто повисших в небе (к письму прилагались и эти рисунки.— "О"). Я думал как-нибудь ими воспользоваться и ввести их, как чисто графический элемент, в одну из своих композиций». «Но посмотрите, как эти сюрреалисты умны! — негодовал мастер.— Они нашли, что эта графика больше всего отвечает их абстрактным идеям... Что за мания вечно вдохновляться творчеством современников! Я испытываю какую-то телесную, физическую неловкость всякий раз, когда вижу, что мне подражают».
«Меня поражает, как пользуются и как злоупотребляют словом "эволюция",— замечал художник.— В искусстве нет ни прошлого, ни будущего. Искусства, которое не может утвердиться в настоящем, никогда не будет. Греческое и египетское искусство не в прошлом, а более живучи сегодня, чем вчера». «Я всегда работал для своего времени,— объяснял он.— Я никогда не утруждал себя духом искательства. То, что я вижу, я выражаю. Я не занимаюсь ни суждениями, ни экспериментами. Когда я должен что-нибудь сказать, я говорю это так, как мне представляется нужным».
«Нет искусства переходного, а есть только плохие и хорошие художники»,— заключал Пикассо.
Письмо было опубликовано в № 20 за 1926 год. Его оригинал, увы, был утрачен.