Культ марш левой

10 лет назад в Перми был открыт музей современного искусства PERMM. Большой культурный проект запустил губернатор Олег Чиркунов, управлял всем Марат Гельман. Он начинал похожие преобразования и в Твери — опять-таки при поддержке главы региона Дмитрия Зеленина в 2011 году. Примерно в то же время в Москве стартовал проект Сергея Капкова. Все эти начинания не были доведены до конца. “Ъ” изучил, почему так получилось.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 2

Арт-объект "Счастье не за горами" художника Бориса Матросова на набережной реки Камы

Фото: Коммерсантъ / Александр Миридонов

Дирижер Теодор Курентзис (справа) во время концерта на Дягилевском фестивале

Фото: Антон Завьялов

«Направо, налево!» — возле Речного вокзала в Перми военрук бодро командовал не самым ровным строем студентов ПТУ. Парни маршировали на фоне знаменитой надписи «Счастье не за горами», которая стала одним из символов пермской культурной революции 2008–2013 годов. В Речном вокзале, где располагался штаб этой революции — музей современного искусства PERMM, теперь патриотическая выставка «Россия — моя история». Сам музей пока переехал в район Мотовилиха (не окраина, но и не центр города), туда же свезли «красных человечков» и другие уличные арт-объекты. Вождь революции Марат Гельман теперь живет в Черногории, а Пермь так и не стала культурной столицей Европы. Речной вокзал в Твери, где Гельман в 2011-м организовал центр современного искусства «ТверЦа», обрушился в 2017 году. Покровительствовавшие современному искусству губернаторы — глава Пермского края Олег Чиркунов и руководитель Тверской области Дмитрий Зеленин — давно отправлены в отставку.

Культурный проект Сергея Капкова в Москве, который во многом ориентировался на пермский опыт, вылился в фестивали варенья, арбузов и прочие праздники общественного питания в царстве урбанизма. Один из участников пермской культурной революции — режиссер Эдуард Бояков, организовывал свой проект по развитию искусства в Воронеже, но вернулся в Москву. Региональные власти, попробовавшие сделать ставку на современное искусство, теперь выбирают урбанистику.

Задача остаться

И музей PERMM, и художественная галерея, где хранится знаменитая коллекция пермской деревянной скульптуры и произведения русского авангарда, и краеведческий музей в ближайшие годы должны переехать в «культурный кластер» на «Завод Шпагина» (последнее название — «Ремпутьмаш»). Сейчас станки и другое промышленное оборудование вывозят, а в цехах еще до вывоза успели провести несколько культурных мероприятий. «Завод Шпагина» расположен прямо напротив Речного вокзала и выставки «Россия — моя история», сейчас территорию консервативных взглядов и будущее царство современного искусства разделяют железнодорожные пути, однако по плану электричку заменит трамвай и пространство станет единым.

По словам пермского губернатора Максима Решетникова, РЖД приняло решение перенести производство с «Ремпутьмаша» и выставить участок на продажу еще в 2014 году. «И, конечно, встал вопрос: кто выкупит вообще эту площадку и что там будет? На заводе очень много объектов культурного наследия, и была высока вероятность того, что его выкупят девелоперы (под жилую застройку.— “Ъ”)»,— пояснил он “Ъ”. Художественная галерея давно нуждается в новом здании, сейчас она находится в соборе, который уже передан РПЦ. «Возникла идея: а давайте мы там сделаем общественное пространство, которое соединит нашу богатую историю, потому что оттуда пошла Пермь, оттуда пошел пермский период»,— рассказывает губернатор. Создание кластера консультировала основательница московского «Винзавода» Софья Троценко, а проект делал архитектор Сергей Чобан. Идеолог московского культурно-урбанистического проекта, глава столичного департамента культуры Сергей Капков стал членом совета по культуре при пермском губернаторе. Максим Решетников поясняет, что работал с Капковым, но заниматься урбанистическими преобразованиями будет не один, пусть и известный человек, а команда.

Сравнивать себя с Олегом Чиркуновым — главой региона в 2005–2012 годах, при котором проходила пермская культурная революция,— Максим Решетников не хочет.

«Любая революция должна оставлять следы, и хотелось бы, чтобы это были и материальные следы, например, новое здание театра оперы и балета, новое здание художественной галереи, новые пространства, гостиницы для размещения туристов.

Вот с этой точки зрения следов (культурной революции.— “Ъ”) на сегодняшний момент нет»,— говорит он. Задачей краевой власти губернатор считает как раз создание таких «материальных следов».

«Это то, что нужно в первую очередь, конечно, самим пермякам. Как только город, как только край становится комфортен самим жителям, тут же появляются туристы. Если ты говоришь — надо сделать что-то, чтобы поехали туристы, а край некомфортен, то никаких туристов не будет»,— уверен Максим Решетников. Он вспоминает московский опыт: по мнению губернатора, который работал с 2010 по 2017 год в правительстве столицы, сначала город стал комфортным для жителей, а потом туда поехали туристы. Современное искусство в его концепции — это то, что «завтра будет интересно молодежи», поэтому в развитие региона оно тоже вписывается.

«Задача — чтобы жителям, молодежи всегда было зачем остаться. Остаться на выходные, остаться на отпуск, провести отпуск, остаться вообще в крае»,— рассуждает господин Решетников.

Без Медичи не обойтись

Десять лет назад Олег Чиркунов ставил похожие задачи, но замах был грандиознее: власть тоже планировала удержать в крае молодых и талантливых, но для этого Пермь ни много ни мало должна была стать «культурной столицей Европы» (такой конкурс проводится ежегодно Евросоюзом среди городов европейского континента). Поменяться должен был весь город, а впоследствии и край. Делать революцию глава региона позвал политтехнолога и галериста Марата Гельмана, с которым господина Чиркунова познакомил тогдашний сенатор от региона Сергей Гордеев (глава группы ПИК). Режиссер Эдуард Бояков, который руководил в то время в Пермском академическом театре «Сценой-молотом» и проводил фестиваль «Текстура», полагает, что без покровителя во власти культурное явление появиться и развиваться не может.

Предприниматель, а тогда депутат заксобрания, владелец музея наивного искусства Андрей Агишев так вспоминает историю появления в регионе сенатора Сергея Гордеева:

«Чиркунов проявил себя как некий новатор, назначил не человека, спущенного сверху, не занесшего кэш за кресло, а за инвестиции вот в такой проект — в мастер-план города, в музей как таковой. Гордеев подтянул Марата».

Сам Агишев находился в оппозиции к Олегу Чиркунову, с Гельманом был знаком — встречались на выставках. Экс-депутат считает, что культура и искусство как таковые Олега Чиркунова мало интересовали и он в этом вопросе не разбирался. Цели у проекта, по мнению бизнесмена, были политическими.

«Марат (Гельман) неоднократно говорил, что инвестиции в культуру гораздо выгоднее инвестиций в производство. Чиркунов хотел прослыть губернатором-новатором, не таким, как все, выделиться из когорты 83 глав субъектов, и у него это получилось»,— вспоминает Андрей Агишев.

«Даже если в культурном процессе на первый взгляд нет яркой фигуры, каким был Чиркунов, или Лоренцо Великолепный, или Людвиг Баварский, то такой человек в итоге все равно найдется, просто он не выходит на первый план. Чиркунов такой же автор этого культурного пермского проекта»,— заявляет Эдуард Бояков. По его мнению, сейчас любой может ощущать себя автором: «с одной стороны, это хорошо, но с другой стороны, это вообще катастрофа, потому что это разрушает наши представления об иерархии. А культура иерархична».

Анна Толстова о том, существует ли особая пермская идентичность в современном искусстве

О «властных фигурах, которые используют культуру как ресурс для развития» говорит и экс-министр культуры края, ныне художественный руководитель «Театра-Театра» Борис Мильграм. «Чиркунов рассматривал культуру как ресурс урбанистической перестройки города, чтобы использовать разные территории, которые не попадали в сферу жизни или неэффективно использовались этой сферой. Например, эспланада — это, по сути, пустырь в центре, но красивое пространство. Думали, как его можно использовать. Речной вокзал — красивое здание, красивейшее место, но там гуляли ветра, не было людей. Напротив речного — невероятной красоты старый железнодорожный вокзал»,— перечисляет он. Господин Мильграм так описывает культурную жизнь города того времени: «все люди, занимавшиеся искусством, творчеством, они все жили вчера».

Художник Антон Семакин, который сейчас переехал в Москву, говорит об атмосфере еще резче: «мухи на лету дохли».

Ориентацию художника на вкусы власти Марат Гельман считает неправильной: «Это возврат к временам Возрождения, когда большинство было невежественным, а образование было у небольшого круга людей во власти, сейчас власти скорее невежественны, а вокруг них есть институты и интеллектуалы. Возрождение — это фаворитизм, так строилась культурная политика у Юрия Лужкова». Свой культурный проект ориентированным на власть он не считает — галерист поясняет, что на предпочтения Олега Чиркунова не ориентировался.

Ангелы культурной революции и хайпа

С приходом Марата Гельмана культурный ландшафт изменился. «Пермь была самым крутым городом планеты Земля. Марат, конечно, гений, и благодаря его энергии это все развернулось — он был магнитом. Концентрация творческих людей, гениев самого разного профиля, от дизайна до драматургии, была такая, что ты понимал, что попал в русский Нью-Йорк. В город, куда съехалось все самое творческое, самое лучшее. Неважно, как выглядит улица, неважно, какая грязь у тебя под ногами, потому что было ощущение, что из всего этого вырастет город-сад»,— вспоминает художественный руководитель музея PERMM Наиля Аллахвердиева. В 2008 году на Речном вокзале прошла выставка «Русское бедное», после этого в городе начали регулярно проходить значимые культурные события, на улицах появились объекты паблик-арта — знаменитые «красные человечки», арка Николая Полисского. В Пермь за время культурной революции переехали режиссер Эдуард Бояков — он организовал в академическом театре работу «Сцены-молот», дирижер Теодор Курентзис, дизайнер Артемий Лебедев. Последний возглавил Пермский центр развития дизайна, он разрабатывал бренд краевой столицы (красная буква П), придумал новые остановки, даже стиль визитки Олега Чиркунова.

По мнению Бориса Мильграма, «революция была совершенно необходима». «Была такая провокация, какую Гельман с собой принес, не только Гельман, конечно, но прежде всего он. В ней был залог успеха, но и залог конца»,— констатирует он. По словам режиссера, «природа и уникальность Перми в том, что она очень консервативна». «В каком-то смысле консервативнее, чем в других местах. Писатель Алексей Иванов как-то сказал, что Пермь — это большая воронка, яма, чаша, ничем не наполненная. Она может наполняться чем угодно, но это наполнение происходит через сопротивление, через неприятие, через непонимание, которые потом преодолеваются. Когда шумная история и провокационные процессы закончились, все начали страдать по ним»,— объясняет Борис Мильграм.

Эдуард Бояков называет Марата Гельмана «мастером хайпа». «Тогда не было этого слова, этого понятия, но явление было, и Гельман — его олицетворение. Настоящие культурные, глубокие процессы, они хайпом не ограничиваются, есть люди, которые придают импульс, такие как Марат Гельман, и он дальше растет, живет и волнует»,— уверен режиссер.

Господин Бояков дает вдохновителю культурной революции еще одну характеристику — «человек радикальный». «У Гельмана была галерея, не радикального, а радикалистского искусства, очень сильно связанная не с произведением, не с феноменом, а с жестом. Но в то время было тяжело по-другому, очень тяжело было все раскачать»,— признает Эдуард Бояков.

По мнению Марата Гельмана, «любой большой проект устроен не как церковь, а как вокзал». «В церкви у всех одна цель — люди приходят к Богу. На вокзале кто-то едет к родственникам, кто-то в командировку, кто-то в отпуск — у каждого свои задачи и маршруты, но есть общий инфраструктурный проект. Субъекты культурного проекта — это художник, город, художественная институция, любители искусства. У каждого была своя задача, у Гельмана — создать музей мирового уровня, у Чиркунова не было такой, он хотел развивать город, видимо, такую же задачу ставит и Решетников»,— предполагает он.

«Тоненький слой бурлил»

Революционеры быстро столкнулись с сопротивлением местных деятелей искусства и политиков. Причем версии причин конфликта, сопровождавшего пермский культурный проект чуть ли не с первых дней, у собеседников “Ъ” расходятся. Борис Мильграм полагает, что причиной послужила обида членов краевого союза художников на организацию поездки на выставку в Москву. Руководство союза, по его словам, хотело отправить в столицу картины 64 художников, а министерство культуры края предложило отобрать несколько человек и полно представить их работы. Кроме того, перемены отталкивали консервативных художников и писателей.

«Они раньше говорили, как все плохо, нету денег, нету смысла, нету жизни, нету ничего. И когда им показали — вот же жизнь, давайте, начните работать, создайте что-то, то началось: у нас все нормально, ничего не надо!»,— вспоминает художественный руководитель театра.

Марат Гельман заверяет, что в годы культурной революции пермские художники «имели приоритет» перед остальными художниками страны: «в край приезжали мировые звезды, им можно было что-то показать, на больших фестивалях всегда была зона для местных. Но никто не собирался ради этих художников понижать статус музея или отдельных выставок в нем».

«У меня был девиз: "Трупы не оживляем". Мы были готовы работать с теми, кто готов был работать, но мы не делали массаж трупам»,— отрезает Марат Гельман.

Наиля Аллахвердиева считает, что открытый конфликт начался из-за выставки Дмитрия Врубеля «Евангельский проект». «Город не смог усвоить содержание. Проект нормален в любом европейском контексте, но эпатажен в русском, это создало поле напряжения. Каждый новый шаг потом масштабировал конфликт»,— рассказывает она. Директор музея называет еще одну причину — политическую. «Очень часто становились критиками депутаты, которые использовали, например, образы "красных человечков" или пермских ворот для разговора со своим электоратом, чтобы отмежеваться от губернатора, чтобы объяснить, что они против. Современное искусство — это всегда жертва политической визуализации»,— вздыхает Наиля Аллахвердиева.

Одним из активных противников культурной революции был оппозиционер, депутат заксобрания Константин Окунев. Он продолжает критиковать проект Марата Гельмана и сейчас, заявляя, что одной из главных его целей был «распил средств»:

«Гельман и Мильграм сшили Чиркунову платье голого короля. Расходы на культуру были увеличены, а библиотеки и дома культуры закрывались. Надувались культурные пузыри — фестивали, выставки, а чего-то материального не созидалось».

По мнению Андрея Агишева, «не весь город поднялся за или против, только тоненький слой бурлил». «Нельзя сказать, что пермяки жаждали рвануть по культурной стезе, но у нас очень толерантный город. Может быть, люди не знают слово "толерантность", но по смыслу пермякам оно близко. У нас можно гей-парады проводить, мне кажется, потому что насрать, кто там идет, с какими лозунгами»,— смеется бизнесмен.

Одним из главных противников культурной революции по Гельману был писатель Алексей Иванов — он даже вернул региону Строгановскую премию после того, как ее получил Марат Гельман, и уехал жить в Екатеринбург. «Мой враг — местная власть, которая отдала местную культуру на усмотрение Гельмана. А Гельман ничего хорошего в ней не усмотрел. Власть решила сделать из Перми косопузый и колченогий "Винзавод" и в 2016 году объявить его культурной столицей Европы. Губернатор твердит: "У города должна быть мечта". Я так мечтать не хочу. Широко шагаешь — штаны порвешь! Я хочу, чтобы Пермь стала хотя бы просто Пермью — аутентичным городом, который адекватен своему культурному потенциалу. С интернетом и открытыми границами мир давно стал глобальным. А в глобальном мире ценно уникальное»,— убеждал он в 2010 году журнал «Русский репортер».

Реакция после революции

Пока у власти находился Олег Чиркунов, у пермского культурного проекта, несмотря на сопротивление части местных жителей и политиков, проблем не было. В 2012 году пытающегося казаться прогрессивным губернатора сменил бывший министр регионального развития Виктор Басаргин. «Человек он был неплохой, с ним можно было разговаривать, хотя в искусстве, конечно, он ничего не понимал. Но наступали совсем другие времена»,— объясняет один из заметных участников культурного проекта. Марат Гельман подтверждает: «Басаргин не так рьяно пошел давить. После ухода Чиркунова мы все подали в отставку и подали новые заявления о трудоустройстве, он подписал, хотя мог бы не подписывать».

Противники культурной революции собирали круглые столы, писали новому главе края петиции и обращения и в итоге постепенно добились своего. По мнению Гельмана, давление усилилось после назначения полпредом в Приволжский округ Михаила Бабича — человека консервативных и государственнических взглядов.

Министром культуры при Басаргине был назначен депутат гордумы Перми Игорь Гладнев. Его собеседники “Ъ” характеризуют как «в первую очередь пиарщика». Однако у пиарщика оказались свои подходы к культуре, и они были противоположны революционным установкам Гельмана.

«Он хотел вернуть Советский Союз на территории культуры, чтобы все занимались только психологическим театром и соцреализмом, больше ничем»,— коротко характеризует взгляды Игоря Гладнева Борис Мильграм. Сам он в то время вернулся на пост художественного руководителя «Театра-Театра». Уже после ухода Марата Гельмана Игорь Гладнев попытается уволить Бориса Мильграма, но того быстро восстановят в должности, а в отставку подаст сам министр.

По словам Андрея Агишева, Игорь Гладнев начал использовать «машинки» финансирования культуры, созданные Маратом Гельманом: «Он просто сел в министерское кресло вместо Мильграма и стал ими управлять, они ему понравились. Он просто начал тему патриотизма и прочего, полностью противоположного (гельмановскому проекту.— “Ъ”)». В 2013 году Марат Гельман был уволен с поста директора музея.

«Его уволили, когда он был в самолете, Гельман узнал об этом, когда приземлился»,— вспоминает художник Антон Семакин. Причиной отставки собеседники “Ъ” называют выставку Welcome Sochi 2014 красноярского художника Василия Слонова.

«Плакаты к Олимпиаде-2014 подносят зрителю на тарелочке смесь баснословной национальной удали и патриархальной агрессии, этакий нанококтейль Молотова в духе новостей "Первого канала"»,— пояснялось в пресс-релизе выставки. На плакатах были злобные огромные Чебурашка и Мишка, танки-снеговики, топоры, бутылка водки. «Скандалом с выставкой воспользовались, постепенно наступали новые времена, где уже чего-то было нельзя»,— объясняет Борис Мильграм.

Условия культурного переворота

Мильграм полагает, что утопичность и радикализм были неотъемлемыми частями пермской культурной революции. «В то время было тяжело по-другому, очень тяжело было раскачать. Но Мильграм, Гельман, Аллахвердиева не интересуются русской корневой культурой, мне кажется, все и зачахло из-за этого. Надо создавать свои ценности, та же пермская деревянная скульптура — невероятный феномен»,— рассуждает Эдуард Бояков, добавляя, что народные консервативные массы нужны, чтобы осаживать «модернистов».

Наиля Аллахвердиева считает, что проект «был сбит на взлете, на пике», поэтому говорить о том, достигли ли его авторы своих целей, нельзя. «Музей современного искусства — это всегда очень большой риск, отрезонировать может все что угодно. Но Марат, мне кажется, сознательно строил институцию бескомпромиссную: ему неинтересно было вести диалог с массовой локальной аудиторией. Аудитория фанатов, людей, которые за модернизацию, за прогресс, за развитие, была в восторге. А вся остальная аудитория просто не понимала, как это. Интенсивность, с которой в городе это все разворачивалось, без стратегии соучастия населения, это воспринималось как подарки, которые никто не ждал»,— рассказывает она.

В разговоре с “Ъ” Марат Гельман оценил сроки реализации первого этапа культурного проекта в восемь лет.

«Это были бы два срока губернатора Чиркунова, в случае завершения этого этапа ситуация бы совсем по-другому развивалась. Вдоль этого времени выстраивались какие-то точки — на первый год Гельман — московский гастролер, на второй — сволочь, на третий год — становлюсь народным героем»,— он улыбается и тут же мрачнеет: «завершить не удалось».

Андрей Агишев формулирует «основную претензию» к Марату Гельману: «Он всячески декларировал, что создается не институция, а ситуация, что культурная революция в Перми — процесс необратимый, творчество захватит, перезагрузит, а на самом деле, получилось наоборот. Ситуацию создать не удалось, просто потому, что он не ориентировался на взращивание, на воспитание, на рост местной публики, художников — он все равно всех привозил. Получилось, что он создал не ситуацию, а как раз институцию». Под институцией Агишев имеет в виду «машинки» финансирования фестивалей и выставок. Наиля Аллахвердиева отвечает на претензии: «У Гельмана была другая задача, он делал Пермь столицей мира, другого пространства».

Сам Гельман говорит: «Нельзя было делать школу для пермских. Ты можешь сделать пермскую школу, куда захотели бы приехать художники со всей страны, или не сделать ничего.

Ты либо делаешь интересно для всех, в том числе для пермяков, либо ты делаешь так, что неинтересно никому, в том числе и самим пермякам. Если ты начинаешь занижать свой статус, то получается, что хорошие уезжают туда, где он высок, где действительно интересно»,— заявляет Марат Гельман.

Практически все собеседники “Ъ” категорически отвергают предположение, что от культурной революции 2008–2013 годов в Перми не осталась и следа. «Ни в коем случае нельзя говорить, что 10 лет назад там что-то было, а сейчас там ничего нет. К символической власти приходят люди, которые нами воспитаны, которым было 17–18 лет, когда все это запускалось»,— считает Эдуард Бояков. Он напоминает, что в регионе продолжают работать Теодор Курентзис, Наиля Аллахвердиева, Борис Мильграм, выращено поколение культурных менеджеров, сохранен музей PERMM. Тот же набор революционного наследия назвал в беседе с “Ъ” Андрей Агишев.

«У любых таких проектов, которые качали такое количество энергии и запускали так много ценностей, которые люди усвоили, использовали много визуальных образов, через которые прошел город, эффекты все-таки появляются не сразу. У них есть эффект волны: сейчас спад, а потом это начнет прорастать, даже если не будет четкой политической стратегии»,— уверена Наиля Аллахвердиева.

По ее словам, ожесточенная борьба Игоря Гладнева с наследием культурной революции «обеспечила проекты, которые выжили, невероятной социальной поддержкой, люди поняли, насколько эта ситуация хрупкая, город ее принял». При этом революционеры эволюционировали. «Пермь оказалась непростым орешком — с локальным самосознанием и идентичностью пермяков нужно считаться. Развитие местного искусства я реализовала на уровне музея, его реализуют в ЦГК (Центр городской культуры Надежды Агишевой, супруги Андрея Агишева.— “Ъ”). Историю этого проекта надо было пройти, а ошибки стали основой для появления других стратегий, движения в сторону социального успеха, социальной интеграции»,— объясняет Наиля Аллахвердиева.

У Константина Окунева другая точка зрения — он утверждает, что никаких следов проект Марата Гельмана в жизни Перми не оставил. «Хорошее там было, какие-то процессы можно было оставить. Но Басаргин все остановил, даже Чиркунов в последний год как-то охладел к проекту. Плохо, что многие люди загорелись всем этим, а после того, как власти остановились на полпути, разочаровались. Непостоянство и непоследовательность руководства края не дала сохраниться разумному»,— сожалеет политик.

Издатель Борис Куприянов, хорошо знакомый с пермским проектом и Маратом Гельманом, тоже убежден, что от революции в Перми практически ничего не осталось, а главная ошибка революционеров заключалась в том, что они не смогли связать «местные кадры, местных жителей с теми, кто приезжал из Москвы». «Огромное количество людей поверило Марату, но проект закончился, так и не успев толком начаться. Люди оказались бесхозными, разочарованными, они разъехались. Осталось выжженное поле. Хотя Гельман, конечно, лично в этом не виноват. Это был первый подобный проект, который показал, что так можно, поэтому были и ошибки»,— говорит Куприянов.

Проект навынос

Пермская революция стала образцом для других городов и регионов. В Тверской области подобным проектом занимался в 2011 году сам Марат Гельман. Сценарий был очень похож: прогрессивный губернатор-меценат Дмитрий Зеленин, центр современного искусства — он тоже разместился на речном вокзале — как основа. Депутат тверской гордумы Павел Парамонов, работавший с Маратом Гельманом, в разговоре с “Ъ” предположил, что познакомить главу региона с культуртрегером могли в администрации президента. Пермью тогда интересовались, а Гельман даже стал одним из лидеров партийного проекта единороссов «Культурный альянс» — и Зеленин пытался быть в тренде. «Деньги в большинстве своем были внебюджетные, их мог дать столичный крупный бизнес. Я помогал проектам из собственных средств, и то Марат предлагал мне их потом возместить»,— вспоминает Павел Парамонов. Так же, как и в Перми, консервативная часть жителей восприняла губернаторские начинания в штыки. Одну из выставок даже пытался разогнать священник: речной вокзал был построен на месте монастыря. В Твери Гельман нашел и другую фишку — книгоиздательство. «У нас находится крупный книгоиздательский комплекс, предприятие почти развалилось, его надо было чем-то занимать. Идея была такой: помочь небольшим издательствам, которые не могут конкурировать с крупными игроками и такими магазинами, как Ozon, пригласить их в Тверь, пригласить писателей. Организовать распределительный хаб по доставке»,— рассказывает Павел Парамонов.

Не обошлось и без книжного фестиваля, он был назван «Верь в Тверь». «Принимали участие местные в основном»,— уточняет тверской депутат. Борис Куприянов, принимавший участие в его организации, вспоминает, что в Твери новые начинания малого кого интересовали.

Так же, как и в Перми, все закончилось со сменой главы региона — место относительно молодого и прогрессивного Дмитрия Зеленина занял варяг, выходец из армии, депутат Госдумы от «Единой России» Андрей Шевелев. «Шевелев — бывший десантник, его интересовал хоккей, современное искусство и книгоиздательство были для него чем-то далеким. У нас в Твери с каждым губернатором приоритеты меняются: Зеленин развивал современную культуру, его сменил Шевелев с хоккеем. Сейчас и хоккей забыт — новый губернатор Игорь Руденя глубоко верующий человек, главная тема — строительство собора»,— с грустью отмечает Павел Парамонов. Речной вокзал, который начали было ремонтировать, в позапрошлом году обвалился, других следов культурных преобразований в Твери не осталось, урбанистику тверская революция не предусматривала.

По мнению Эдуарда Боякова, влияние пермской революции заметно «прежде всего в Москве».

«Никакого Капкова, никакого парка Горького, никакого парка Зарядье, никаких позитивных процессов в московской городской среде не было бы без Перми. Капков, безусловно, опирался на те смыслы, те технологии, которые были отработаны в Перми»,— полагает господин Бояков.

Андрей Агишев считает, что в Москве «влили денег и легко перехватили пермскую повестку» в 2011 году. Борис Куприянов, работавший замдиректора Московского библиотечного центра при Сергее Капкове, отрицает всякую связь пермского и московского проектов. «У Гельмана и Капкова были разные заказчики. У Марата — это элита, интеллигенция, он гуманизировал власть. Сергей Капков ориентировался на большинство горожан, знал, что им понравится»,— обозначает различия Борис Куприянов.

В 2011 году соратник губернатора Чукотки Романа Абрамовича, депутат Госдумы Сергей Капков был назначен новым мэром Москвы Сергеем Собяниным директором парка Горького. Парк, где при Юрии Лужкове размещались аттракционы, начали преобразовывать в европейском духе: велодорожки, торговые точки с модным стритфудом, лежаки у пруда. Одним из центральных элементов нового пространства в 2012 году стал музей современного искусства «Гараж», поддержку которому оказывал не только Абрамович, но и Сергей Гордеев. В это время Сергей Капков был уже директором департамента культуры мэрии Москвы, однако в отличие от Перми, ставку он делал в основном на урбанистику, а современное искусство было лишь одной из опор «капковского проекта». В первую очередь преобразовывались общественные пространства — парки, набережные. Самым заметным шагом в современном искусстве стало назначение Кирилла Серебренникова худруком «Гоголь-центра».

«Городская среда начинает мыслиться как зона культуры, по которой может фланировать обыватель, ищущий развлечений, эстетических и кулинарных впечатлений и возможности расслабиться.

Капков мыслит не точками, в которых локализуется культура,— кинотеатрами, музеями, а именно городскими пространствами, которые в идеале должны быть признаны пешеходными зонами»,— пишет в своей книге «Парк культуры» искусствовед Михаил Ямпольский.

Он полагает, что в 2015 году, когда Капкова заменил «консервативный» Александр Кибовский, проект свернут не был, а наоборот, «приобрел неслыханный размах, выйдя за рамки департамента культуры». Главной идеологией московского проекта господин Ямпольский считает «комфорт», плюс уже упомянутые развлечения. «Масштабная перестройка должна превратить столицу в парк Горького»,— уверен он.

По мнению Бориса Куприянова, без культурной составляющей капковский проект обойтись просто не мог: москвичам нужна была культура. «Капков рассказал (власти.— “Ъ”), как можно сделать и как понравиться многим»,— не сомневается издатель.

Место современного искусства в Москве заняли широкие народные гуляния — фестивали арбузов, варенья, праздники в честь Рождества, Нового года и Пасхи, Дня города. «Такие праздники были еще при Лужкове. Во времена Сергея Капкова их тоже проводили, только делал это не департамент культуры, а другие департаменты. Просто на фоне тех ярких событий, которые делал Капков, все это терялось, а сейчас вышло на первый план — ничего другого нет»,— мрачно замечает Борис Куприянов.

Наиля Аллахвердиева видит суть проекта Капкова так: «Он взял пермский кейс, убрал из него конфликтное поле и пытался построить проект на основе социальных программ». «У нас в основе был социальный конфликт, а в Москве — социальный успех, попытки угодить публике»,— полагает она. Сергей Капков не стал подробно обсуждать с “Ъ” о своей работе в департаменте культуры мэрии Москвы и о пермских проектах. «К чему-то это все (культурно-урбанистические проекты.— “Ъ”) приведет»,— сказал он по телефону.

«Осваивать средства лучше под красивым словом»

Сейчас современная культура в лучшем случае выступает попутчицей урбанистики, а музеи и галереи — элементом развития общественных пространств. По замыслу властей Пермского края «Завод Шпагина» — составная часть набережной, которую сейчас переоборудуют. Власти предпочитают заниматься урбанистическими проектами — более понятными и материальными.

«Ориентация на социальный успех в Москве тоже ничем хорошим не закончилась, она довела до предельных ситуаций, современная культура (в понимании власти.— “Ъ”) скатилась до фестиваля варенья»,— констатирует Наиля Аллахвердиева.

Эдуард Бояков полагает, что «урбанистику легко не нагружать идеологическими коннотациями, она может быть неидеологичной, нейтральной, травоядной». «Власть боится сейчас идеологии, потому что другой идеологии, кроме либеральной, у нас нет. Собянин убрал Капкова потому, что у того хоть какая-то идеология, но была»,— уверяет режиссер. Господин Бояков считает, что «у Путина и консерваторов хватило сил остановить постмодернистскую, либеральную культуру, а предложить что-то вместо нее они не смогли». «Проходит фестиваль варенья бесконечный, который переходит в фестиваль ледовых скульптур, который сменяет новый фестиваль варенья, который переходит в фестиваль ледовых скульптур и огней на бульварах»,— возмущается он. По мнению режиссера, культурной политики в Москве сейчас нет, в том числе и в общественных пространствах. «Хороший пример — ВДНХ, его когда-то бросили, а сейчас начали реконструировать. Но зачем? Мы же должны понимать, как мы относимся: восхищаемся этим, строим наследие сталинского ампира, относимся как к парку аттракционов. Да, было страшно, ГУЛАГ свирепствовал, но зато какая страшная тотемно-языческая архитектоника воспроизводилась при Сталине, посмотрите на нее»,— гадает он. Борис Куприянов тоже вспоминает ВДНХ, которую московские власти начали благоустраивать уже после ухода Сергея Капкова. «Им казалось, что переустроить все просто, но это очень сложное место. Капков и Гельман действительно научили чиновников многим новым словам, тому же слову "урбанизм", но эти слова люди повторяют бессмысленно»,— не сомневается он.

Эдуард Бояков предлагает порассуждать о запросе на фигуру мецената на федеральном уровне.

«Говорят — сталинский стиль, и всем понятно, о чем речь. Есть брежневская архитектура — коробка брежневская, есть хрущевка. Лужковский стиль. Ельцинского и путинского стиля нет. Переход от брежневского к лужковскому — свидетельство того, что наше сознание провинциализируется»,— размышляет Бояков.

Андрей Агишев объясняет перевод культурного развития на урбанистические рельсы проще. Он вспоминает процесс против руководителя «Гоголь-центра» Кирилла Серебренникова — режиссеру вменяют растрату бюджетных средств, которые пошли на постановки и организацию мероприятий. По словам господина Агишева, силовики пытались подобраться с подобными претензиями и к Марату Гельману, но краевое руководство выручало культуртрегера. Урбанистикой заниматься проще и выгоднее: средства тратятся на что-то материальное. «Строительство, реконструкция, реновация — это деньги. Поэтому найдено красивое слово — "урбанистика". Освоить деньги под красивым словом гораздо лучше, чем под некрасивым или непонятным. Хрен знает, что такое современное искусство!» — выдвигает свою версию Андрей Агишев.

Марат Гельман сказал “Ъ”, что скорее придерживается точки зрения господина Агишева. «У урбанистики есть агент, который ее защищает, а у искусства нет. Люди искусства перестали быть людьми, с которыми считаются. Сувенирка превращается в культуру, урбанистика в нее превращается, концерт после съезда партии — тоже культура. Сама по себе урбанистика — это скорее хорошо, плохо, что больше ничего не происходит»,— констатирует галерист. Впрочем, и он говорит о других временах в политике: культурная революция начиналась при президенте Дмитрии Медведеве, который говорил о модернизации, и пермский проект Гельман называет «модернизационным». «При Путине с 2012 года слово "модернизация" стало ругательным. Это уже не Владимир Путин образца 2000 или даже 2004 года, это другой политик»,— заявляет Марат Гельман.

Борис Куприянов считает, что власть сейчас уже не ставит задачу кому-то понравиться, поэтому культурные проекты оказались невостребованными: «Им сейчас не до искусства, их не волнует, как на них будут смотреть горожане, как они их оценивают. Это касается не только культуры — достаточно посмотреть на плитку в Москве». «Гельман и Капков — революционеры, а после революции всегда наступает термидор. В Москве не удалось завершить проект полностью, но многие изменения уже необратимы, по-старому уже не будет. Отношения между властью и людьми изменились, горожанам нужны не только праздники варенья, это понятно»,— оптимистично говорит Борис Куприянов.

Андрей Перцев, Пермь—Москва