В прокат вышел «Хеллбой» британского грубияна Нила Маршалла, сменившего поэта-сюрреалиста Гильермо дель Торо на посту сказителя о подвигах багрового черта, сражающегося за все хорошее против всего плохого на стороне супергиперсекретной службы М-11. Михаил Трофименков получил от фильма чертовское наслаждение и наконец-то узнал, как выглядит пресловутая «хтонь» — дикие, почвенные, доисторические силы.
После режиссерско-актерской перезагрузки Хеллбой (Дэвид Харбор) утратил обаяние домашней скотинки, зато максимально приблизился к своему прототипу из комиксов Майка Миньолы
Фото: Megogo Distribution
В притонах Тихуаны вампиры участвуют в боях без правил, а в джунглях Белиза людоеды охотятся на спецназовцев вполне себе кошачьей породы. По зеленым холмам Суррея гуляют великаны, лакомящиеся костным мозгом высокородных мерзавцев из оккультного клуба «Осирис», а двухметровый хряк Груагах предпочитает языки монахов-молчальников. И если для разговора с почти нетленным Мерлином надо шастать по каким-то прибрежным гротам, то для общения с королем Артуром достаточно проломить полсобора Святого Павла. И все это визжит, кусается, матерится, рубит головы, невзначай сносит лондонские мосты, хрюкает, подменяет младенцев в колыбели, блюет километровой эктоплазмой и рассуждает о моральном упадке общества потребления.
Моральный упадок и правда налицо. Хеллбой (Дэвид Харбор), утративший после режиссерско-актерской перезагрузки обаяние домашней скотинки, зато максимально приблизившийся к своему прототипу из комиксов Майка Миньолы, знает короля Артура исключительно по фильму «Экскалибур». Мерлина он фамильярно именует Гэндальфом, Осирис для него название оттяжного, но, увы, закрывшегося стрип-клуба, а с богом Ра он когда-то встречался в преисподней, но сбежал, не выдержав древнеегипетской болтовни. Но не так-то уж и прост черт, как его малюют. Пристрелив очередное исчадие ада, вылупившееся из болотистой почвы прямо под его копытами, Хеллбой выдает почти философскую максиму: «Неужели в этой стране ничто не может окончательно сдохнуть».
«Эта страна» — старая добрая Великобритания, в финале чуть не рушащаяся под грузом своей причудливой многовековой мифологии. От преданий о рыцарях Круглого стола и сказок о проделках фей до «Алисы в Зазеркалье» и саги о Джеймсе Бонде. В «Хеллбое» нашлось место даже для своей «мисс Манипенни», притворяющейся хозяйкой кабачка и встречающей оборотней то требованием предъявить документы, то автоматным огнем в упор.
Как все это варится в котле одного фильма — вопрос десятый, главное, что варится. И солянка получается на вкус отменная, вроде той, из детских пальчиков, что готовит заглавному герою Баба-яга Волосатый Язык. Грубо говоря, вся британская мифология находится на распутье между «Хоббитом» и «Властелином колец». Налево пойдешь — попадешь в зачарованный мир чистого абсурда, направо — утонешь в болоте псевдофилософских спекуляций. И если порой под влиянием бессмертной, хотя и расчлененной этак полтора тысячелетия назад, ведьмы Нимуэ (Милла Йовович) фильм едва не погружается в трясину высокопарностей о «судьбе», «выборе», «силе» и прочих экзистенциях, то простой парень Нил Маршалл вовремя успевает вывести его на твердую почву обаятельного бреда.
Несмотря на свою репутацию — или благодаря ей — мастера трэша, Нил Маршалл выдает в «Хеллбое» несколько таких эпизодов, после которых патентованному визионеру Терри Гиллиаму остается только удалиться в дом престарелых поэтов. Тем более — и это чертовски обидно — Маршалл не растягивает оглушительные при ничтожном бюджете в $50 млн визуальные находки, а так, демонстрирует мельком и мчится дальше. Дорогого стоит почти, но еще не до конца сочлененная Нимуэ, ведущая светскую беседу с Груагахом и переключающая телеканалы, так сказать, автономной от нее рукой. А уж когда на Лондон набрасываются вырвавшиеся из вселенского разлома гигантские монстры, нанизывающие обывателей на ноги-шампуры, хочется завопить: остановись, мгновенье, ты ужасно. Вот она, вот она та самая «хтонь», о которой мы так много слышали, но никогда не видели. Ну а Груагаха так и хочется почесать за ухом, приговаривая: «Хорошая свинка, хорошая, скушаешь еще одного монаха или баиньки пора?»