Нотр-Дам: что сгорело и что осталось? После пожара 800-летнего собора Париж задумался о том, что хотели сказать потомкам его создатели.
15 апреля 2019-го. Горит крыша Собора Парижской Богоматери. Съемка, которая помогла пожарным принять оперативные решения, выполнена дроном МВД Франции
Фото: AFP
Собор
Разберемся сначала с тем, что такое для нас сам этот собор. До пожара он был то, что называется «достопримечательность». Подошли, полюбовались, послушали про легенды, сфотографировались. Любимый, старинный, непонятный. Совсем не то, что для средневекового человека — одновременно и целый мир, и уже не мирское, а потустороннее создание, лестница в небо. Но когда собор загорелся, оказалось, отличаемся мы от людей «эпохи соборов» не так уж сильно. Без собора чувствуем себя неуютно и беззащитно. Понятно, почему: и так вокруг разлито предчувствие, что мир рушится, а тут еще и твердыня, которая стояла 800 лет и должна была нас пережить, готовится исчезнуть. Мы думали, что он вечен, а он, оказывается, тоже может умереть. Как с этим жить? Видимо, взрослеть и защищать. Так бывает, когда стареют родители. Это первый урок.
Что ушло
Вот рухнула башня, шпиль. Из городского пейзажа, из парижской небесной линии исчезла самая важная игла. «Ну и пусть, это новодел XIX века,— вздыхаем мы облегченно,— главное, что средневековые стены устояли». Но тут раздались голоса членов «компаньонажа», древнего французского братства ремесленников, каменщиков, резчиков по дереву, столяров. Для них это настоящая потеря, ведь шпиль тоже строили «компаньоны», все известны по именам.
За пределами Франции иногда кажется, что это какой-то фольклорный орден, бородатые мужи, расхаживающие на ярмарках в странных одеждах. На самом деле это, может быть, самая мощная в мире школа мастеров. И упавшая башня XIX века обращается именно к ним, к преемникам тех, кто ее возводил. Теперь это предстоит сделать им, в том числе и совсем безусым юношам и детям, компаньонаж обучает и выпускает в профессиональный мир около 10 тысяч мастеров ежегодно — каменотесов, кровельщиков, штукатуров, слесарей… На страницах французской Liberation 16-летний Пьер рассказывает, что утром его разбудил отец: «Ты еще не там, не в соборе?». Около 30 процентов всех французских каменщиков проходят через компаньонаж. Подмастерье, чтобы стать мастером, должен выпустить «шедевр». В других местах сказали бы — дипломная работа, а здесь так и называется. И если есть в падении башни какой-то смысл, то разве что эта фантастическая возможность создать собственные шедевры, открывшаяся перед Пьером и его однокашниками.
Сгоревшая крыша, конечно — самая страшная потеря. Так называемый «лес» — не путать со строительными лесами — включал дубовые бревна XIII века.
Французские производители леса сразу же объединились и рассчитали, сколько «соборных» дубов (это не качественный, а профессиональный термин) каждый из них должен поставить. Еще не очень понятно, сколько именно дубов понадобится, но кажется, что дарения страховой группы Groupama — 1300 штук — должно хватить. Профессиональное объединение лесозаготовителей утверждает, что производители, в любом случае, поставят, сколько нужно. Словесная игра здесь говорит сама за себя, стропила собора зовут «лесом», а лучшие французские леса называют «соборными», или «кафедральными». В случае «леса» уже не скажешь, «ну и пусть» — погиб настоящий средневековый шедевр. Но вниманием к нему недовольны французские экологи: почему никто не дает таких денег на спасение тех самых лесов, где растут драгоценные дубы? На борьбу с потеплением климата? Может, это тоже послание собора?
И что осталось
Устоявшие в пожаре ценности тоже пытаются нам о чем-то сказать. Даже если мы плохо разбираем их язык, понятно, что они не молчат. Три органиста собора Парижской Богоматери не спали ночью, пробились к органам (их в соборе тоже три) утром и удостоверились, что самый большой и старинный чудом уцелел. Над ним проходит балка, скрепляющая две башни, которая его и защитила. А вот самый маленький безвозвратно погиб, его буквально залило водой. Не страшно по сравнению с древним? Просто вы не слышали, как плакал органист. И как рассказывал, что орган только кажется таким огромным и сильным, а на самом деле это один из самых хрупких инструментов.
Наверное, одно из главных посланий собора — это полная бесполезность деления на большие и малые памятники. И еще на свое и чужое.
В России реставраторы с болью в душе стали спрашивать, зачем мы будем жертвовать на «чужой» собор небедной Франции, когда у нас свои церкви горят повсеместно. Но и французские защитники старины в онемении смотрят на дарованный собору миллиард. Они такого никогда не видели, сумма далеко перекрывает нужды. При этом французское государство дает в год на все соборы Франции вместе (а их 86) только 18 млн. И вот уже на собор обижаются, объясняют, что он и не самый красивый, и не самый древний, и не совсем наш. А сам собор пытается сказать другое. Это его беда, его пожар всколыхнул внимание к другим памятникам — и к французским соборам, и к российским церквям и усадьбам. В Пасху там читают — «смертию смерть поправ».
Реставрация
А еще собор — это о времени. Средневековый человек это очень хорошо понимал. Тот, который закладывал первый камень, прекрасно знал, что выстроенного собора ему не увидеть, слишком короток его, человека, век по сравнению с тем, что он задумал. Мы даже не знаем, какую стадию постройки собора считать окончательной и брать за основу для реставрации, настолько он стар. Да такой стадии и нет, он жил и живет, как дерево, как тот самый дуб, что пойдет на его реставрацию. Вот у него вырос шпиль, теперь эту ветку обломали, вырастет новая. Президент Макрон потребовал, чтобы собор восстановили за пять лет. Почему именно за пять? Восстанавливать ли шпиль Виолле-ле-Дюка? Создавать новый? Вводить в древнее здание элементы современности? Все зависит от того, в каком моменте истории мы себя видим. Собор нам объяснил, что он не точка, а протяженность и нам нужно где-то на его линии себя поместить.
Чудо
Слово «чудо» за эти дни произносилось постоянно. Не обрушились башни, не расплавился свинец витражных роз, не сгорел орган. И даже флюгер — знаменитый петух с заключенными в нем реликвиями — нашелся среди обломков рухнувшей башни, вот ведь чудо! И главное чудо — что никто не погиб, ни один человек. Забери пожар жизнь хоть одного человека, трагедия была бы совсем другой, отношение к ней и к самому собору наверняка имело бы другой оттенок. Есть, конечно, во всем этом огромная часть везения, как же без него. Но ведь и капеллан пожарных выстроил свою команду в живую линию, чтобы выносить реликвии. И жандарм нашел петуха только потому, что разгребал обломки, не боясь, что они рухнут ему на голову. И, наконец, есть люди, миллионеры и не очень, они дали на реставрацию деньги и лес, предоставили свои умения, когда-то строили этот собор и собираются залечивать его раны. Мы очень хотим верить в чудо, оно нам так необходимо. Мы с надеждой смотрим на собор. А он предлагает нам взглянуть себе на руки. Чудо рукотворно, нам об этом очень вовремя напомнили.
Фотогалерея
В Париже загорелся собор Парижской Богоматери
Фото: AP
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: AP / Thibault Camus
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: AP / Michel Euler
Фото: Reuters / Philippe Wojazer/Pool
Фото: Reuters / Charles Platiau
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Charles Platiau
Фото: AP / Thibault Camus
Фото: AP / Francois Mori
Фото: Nicolas Liponne/NurPhoto via Getty Images/Fotodom
Фото: AP / Thibault Camus
Фото: Reuters / Julie Carriat
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Charles Platiau
Фото: Nicolas Liponne/NurPhoto via Getty Images / Fotodom
Фото: Reuters / Charles Platiau
Фото: Reuters / Philippe Wojazer
Фото: Reuters / Philippe Wojazer
Фото: Reuters / Philippe Wojazer
Фото: AP / Thibault Camus
Фото: Reuters / Philippe Wojazer/Pool
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Charles Platiau
Фото: Reuters / Benoit Tessier
Фото: Reuters / Philippe Wojazer/Pool
Фото: Reuters / Philippe Wojazer
Фото: AP / Kamil Zihnioglu