Вчера в Эрмитаже открылась ретроспектива патриарха абстракции 75-летнего Сая Твомбли. Большинство работ на выставке называется подкупающе просто: "Без названия".
С цифрами не поспоришь. Можно только запрятать поглубже мракобесный, запрещенный довод "мой ребенок лучше нарисует" и попытаться понять, чем же хорош этот как бы неуклюжий, как бы случайный художник, чьи работы начисто лишены характерной для абстрактного экспрессионизма взрывной энергетики — даже энергетики разрушения — и представляют идеальный объект разве что для философов-деконструктивистов. Многие его работы безусловно красивы, но эта красота кажется случайной. Сай Твомбли водит карандашом по огромным листам бумаги, как ребенок, только-только научившийся рисовать. Насилует бумагу масляной краской или акрилом, накладывая их так густо, что бумага протестует, корежится, — красиво, но это красота изнасилованной фактуры. Клеит на бумагу при помощи скотча куски картона или листки бумаги. Разбрасывает по плоскости кроки, напоминающие примитивные чертежи, пишет вокруг них размашистые, нечитаемые фразы, тут же что-то подсчитывает, — судя по количеству нолей, гонорары. Выращивает китчевые черно-красные пятна, напоминающие цветы, дает им пошлейшее название "Лепестки пламени", а из-под "лепестков" назойливо лезут все те же непонятные надписи, параноидальные цифры. Вдруг, на рубеже 1990-х, с радостью неофита льет на бумагу яркие краски, как его учителя в 1940-1950-х, малюет цветы, напоминающие то фантастические грибы, то рогатых животных, и, преодолев многолетнее мычание — "Без названия", "Без названия", — именует их "Ирисами Николя".
Иного определения, кроме "гениальный аутист", для него не подобрать. Представляешь себе огромного, так и не повзрослевшего мальчика, который сидит у себя в Италии, рвет бумажки на мелкие кусочки, наобум клеит их на бумагу, вырезает корявые куски картона и так же коряво присобачивает к холсту, раздирает школьные тетради в клеточку, возюкает фасадной краской, мелками или шариковой ручкой по любой подвернувшейся плоскости, пока музейщик или галерист не отберет у него очередной шедевр, созревший для продажи. Наверное, загадка Твомбли именно в том, что он не имитирует непосредственность и неумение, рисует как сумасшедший или ребенок, оставаясь при этом вполне вменяемым дедушкой.
Отсмотрев выставку и зная, что Твомбли интервью не дает и вообще людей не любит, ожидаешь его появления с болезненным интересом. Кажется, он не может появиться, как обычный человек. То ли в плаще с капюшоном прошмыгнет в здание Главного штаба, то ли доставят его, на манер Майкла Джексона, в барокамере. Да нет, сам пришел, ножками, только слов никаких публично не произносил и от камер старался увернуться. Очевидно, это и есть четвертая, не менее важная часть мифа Твомбли: он никогда ничего не объясняет. Просто потому, что объяснить ничего не может.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ