Южнокорейский режиссер Ким Ки Дук привез в российскую столицу на ММКФ свой новый фильм «Человек, место, время и снова человек». И возглавил работу международного жюри только что закончившегося фестиваля. В перерыве между просмотрами конкурсных фильмов мастер поговорил с корреспондентом «Огонька».
— Вы уже много раз бывали в России. Почему возвращаетесь снова и снова?
— Не знаю... В Москве я уже восьмой раз, а еще был в Благовещенске, Владивостоке — это очень красивые места. В России вышли все фильмы, которые я снял за четверть века. Их здесь знают и любят, а для меня это очень ценно. Может, поэтому, всякий раз когда получаю приглашение, сразу его с радостью принимаю.
— Как думаете, почему ваши фильмы так популярны в России? Может, дело в том, что беззащитность маленького человека, насилие, которому он подвергается, власть денег, произвол властей, бесправие — все, что вы показываете — хорошо понятны нашему зрителю?
— Да как сказать… Я же не специально вставляю такие сцены в свои картины. Мне вообще кажется, что это совсем не главное в творчестве, и говорю я совсем о другом. Короче, если все так и обстоит, как вы предполагаете, я все равно надеюсь, что мои фильмы в России смотрят, чтобы все-таки прийти к главной идее каждого из них.
— В ваших фильмах часто используется ситуация очищения через страдание — тема, близкая русским писателям. Вы знакомы с русской литературой?
— Признаюсь, плохо. Но мои фильмы часто сравнивают с романами Достоевского, особенно с «Преступлением и наказанием». А из режиссеров — с Тарковским. Вообще, в литературе я совсем не силен, так что зря вы меня спрашиваете о ней. Не могу сказать, что я рос на книгах, мне кажется, за всю жизнь я прочитал всего три штуки. Две корейские и одну японскую, вам их названия ни о чем не скажут.
— У вас была возможность понаблюдать за русскими зрителями. Они отличаются от ваших соотечественников?
— Во время просмотра я смотрю только фильм и никого вокруг не замечаю. Но после сеанса обычно боковым зрением тихонечко сверяюсь с залом. И практически всегда понимаю, что все чувствуют то же, что и я. Реакция примерно одинаковая.
— Сегодня режиссеров авторского кино можно все чаще встретить в международных проектах. Вам такие не предлагают?
— Почему же не предлагают… Например, фильм «Пьета» («Золотой лев» Венецианского кинофестиваля.— «О») я изначально думал снимать с французскими актерами, потом понял, что не получается, и нашел японского актера. Но в последний момент он отказался сниматься, тогда я вернулся в Корею, за неделю нашел ему замену и спокойно снял фильм.
На этом ММКФ показывают мою последнюю картину «Человек, место, время и снова человек» — для него я, наоборот, не смог найти актрису в Корее и взял на роль японку.
Правда, это не копродукция, фильм все равно корейский. Когда снимаешь вместе с кем-то, человек, вложивший свои деньги, неизбежно начинает диктовать свои правила. И в итоге вместо авторского кино режиссер вынужден делать нечто коммерческое, ориентируясь на рынок, а это никому не нужно, потому что публика ждет совсем другого. Нет, я лучше буду снимать за копейки, но свободно. И в своих фильмах я чаще всего сам себе продюсер.
— С финансовой свободой понятно. А как насчет свободы творческой? Есть ли у вас табу, которые вы никогда не нарушите в своих фильмах?
— Фильмы — это образы, и каждый из них может содержать что-то большее, чем показывается на экране. Если вы видите красный цвет, то понимаете, что где-то рядом может быть желтый, а рядом с зеленым легко может оказаться синий, ведь он часть зеленого. Всегда есть какая-то дополнительная грань, которую можно почувствовать. Вот в последнем моем фильме эти грани постоянно ломаются, и кажется, что дальше это безумие продолжаться не может. Но это ощущение ошибочно, как скоро и выясняется.
— Критики пишут, что в ваших ранних фильмах было больше буддизма, а в последних — больше христианства. Например, «Человек, место, время…» заканчивается Адамом и Евой в раю. Согласны?
— Религия у каждого своя. Лично для меня Бог — это Природа, мне кажется, что я и фильмы все так или иначе снимаю об этом. Что касается моих фильмов, я бы просто заметил: вот и такое бывает в нашем удивительном мире.
— А сериал никогда не хотелось снять? Сегодня режиссеры авторского кино все чаще проявляют себя на телевидении или интернет-платформах…
— У меня просто не хватило бы сил сделать целый сериал. Мне нравятся короткие истории, которые можно снять за небольшие деньги.
— Где вы их, кстати, ищете? Министерство культуры Кореи помогает?
— Раньше помогало, спасибо за это. Сейчас я больше не прошу, они бы дали, наверное. Но мне хватает денег, которые я получаю от продаж своих прошлых картин.
— В документальном фильме «Ариран», который вы сняли о себе, есть удивительные кадры. Оказывается, вы живете очень аскетично, в убогой лачуге. Это правда?
— В тот момент я действительно именно так и жил. Сейчас у меня тоже очень скромное жилье. Пару лет назад я перебрался в Гонконг, у меня там крохотная квартирка. Только я вам не скажу адрес, а то вы еще в гости ко мне приедете.
— Живете на 130-м этаже небоскреба?
— Нет, это всего лишь старый двенадцатиэтажный дом, этаж — третий. Очень маленькое помещение (показывает на телефоне фотографии малюсенькой, даже по российским меркам, двушки), вот большой деревянный стол из трех ярусов — я его сам смастерил. Очень удобно, можно есть, а можно, например, работать — вот компьютер стоит. На нем я монтирую, сам делаю цветокоррекцию и многое другое. Вот еще кровать — и больше там ничего не помещается. Да я и сам не люблю, когда много лишнего в помещении.
— Удается из этой квартирки следить за современным кинематографом? За тем, что делают коллеги?
— Так, современный кинематограф… Мне очень нравится Альфонсо Куарон. Еще из последнего мне запомнился один фильм… Он, кажется, называется «Водитель». Там говорится о расовой дискриминации, герои путешествуют по югу США.
— Это «Зеленая книга», главный оскаровский хит.
— Да, точно, «Зеленая книга»! Я смотрел его в гонконгском кинотеатре.
— А как же Брильянте Мендоса, Апичатпонг Вирасетакун, Кристи Пую и другие фестивальные режиссеры?
— Имена эти я знаю, но смотрел мало, ничего сказать не могу. Поскольку я живу в Гонконге, то смотрю в основном китайское кино.
— Не думали пойти тем же путем, что и китайский классик Чжан Имоу? Он раньше снимал фильмы, похожие на ваши, а потом перешел на блокбастеры…
— Мне ближе Лоу Е или Цзя Чжанкэ, они до сих пор снимают авторское кино, мы с ними, кажется, занимаемся одним делом.
— Давайте вернемся к ММКФ. Что для вас оказалось самым сложным в работе председателем жюри?
— Во время некоторых фильмов я чувствовал себя подавленным, потому что видел перед собой красивые образы, иногда очень живописные, но никак не мог понять, в чем состоит сюжет и как они между собой связаны. Наверное, это моя проблема, если я не могу понять задумку автора. Но я изо всех сил старался в таких случаях найти хоть какой-то смысл в том, что я только что посмотрел. Было тяжело.
— Вы даже по красной дорожке в Венеции можете пройти в рваных кедах и вообще одеваетесь всегда вызывающе просто. Что может заставить вас надеть смокинг?
— Только Канн! (Смеется.)