— Представленный Министерством просвещения проект нового Федерального государственного образовательного стандарта вызвал бурную реакцию профессионального сообщества: содержание по ряду предметов перегружено, негибко, архаично… Какова ваша точка зрения?
Генеральный директор корпорации «Российский учебник» Александр Брычкин во время пресс-конференции
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ
— Проект ФГОС нуждается в очень серьезной доработке или даже переработке. К положительному в нем можно отнести достаточно четкое определение того образовательного минимума, который государство собирается спрашивать со школьника в части предметных результатов, что планируется измерять в рамках ОГЭ или ЕГЭ. Раньше по большому счету это ничем не регламентировалось, кроме неких внутренних документов Рособрнадзора. С этим нужно более детально разобраться, но сам факт появления в стандарте перечня предметных результатов означает шаг вперед, потому что возникает возможность на что-то опереться и обеспечить связку понятий «содержание образования» и «государственная итоговая аттестация». С другой стороны, очень сложно оценивать, насколько именно эти образовательные результаты в указанном объеме нужны, чтобы выпускник системы общего образования сформировал необходимое мировоззрение и компетенции для самореализации в современном мире. Мы в своей взрослой жизни понимаем, что не всем нужно умение решать квадратные уравнения, а уж тем более дифференциальные, или пользоваться логарифмами. А вот умение учиться, работать с огромным потоком постоянно обновляемой информации, с одной стороны, а с другой, как говорил академик Д. С. Лихачев, становиться «нравственным человеком», абсолютно необходимо. Предметные же знания нужны, чтобы сформировать адекватную картину мира, чтобы человек мог ориентироваться, понимал, почему это работает, а это — нет, руководствовался не мифами, а реальными научными знаниями, понимал, как устроен мир. Но тот объем знаний, который изложен в новом проекте ФГОС, крайне сложно соотнести с этой целью, которую, на мой взгляд, и должна преследовать система общего образования.
Все идет к тому, что в ряде предметов станет невозможна подача материала в том порядке, к которому привыкли многие учителя и учащиеся. Например, в предмете «Биология» сейчас очень популярно изучение предмета, при котором материал дается школьникам по концентрической схеме (с учетом повторения материала на новом уровне образования), дающей прекрасные результаты. Но в проекте ФГОС предусмотрено только линейное изучение предмета, что означает уход из школы всех программ, построенных по концентрической схеме. Я не вижу никакой другой логики в такой фиксации образовательных результатов, кроме попытки упростить задачу контроля и подготовки к Всероссийской проверочной работе (ВПР). Но такой контроль создает излишний стресс для учащихся и совершенно неправильно настраивает саму систему образования. По данным опроса педагогов, в среднем они тратят примерно месяц работы с классом на подготовку к сдаче ВПР. Будут ли они в это время реально учить детей? Большой вопрос. А главное, если посмотреть статистическое распределение результатов ВПР в тех регионах, где эти исследования проводились, можно увидеть, что распределение далеко от нормального в статистическом смысле. В нем есть странные пики в районе удовлетворительного образовательного результата, то есть в районе «тройки». Это говорит о том, что цель прохождения контроля превалирует над целью повышения качества образования.
По большому счету такое решение работает в пользу компаний, издающих пособия для подготовки к ВПР и в пользу репетиторов. Принимая такие ФГОС, мы увеличиваем расходы домохозяйств на получение детьми общего образования.
— Получается, что ВПР в нынешнем состоянии является формой контроля ради контроля, никак не влияющей на повышение качества образования?
— Я не видел никаких выводов относительно того, что нужно изменить после того, как ВПР была проведена. Если они и существуют, то находятся вне зоны общественного обсуждения. И сложно в этой ситуации сказать, должны ли каким-то образом меняться содержание образования или образовательные программы, какие из них лучше работают, а какие хуже. Я не видел, чтобы данный инструмент применялся для этих целей.
Что же касается нового проекта ФГОС, он, помимо всего, страдает еще и излишней детализацией требований того, что именно и когда учитель и учащиеся должны изучать. Насколько такая детализация необходима? На мой взгляд, рассказывать квалифицированному педагогу, как именно и с помощью каких средств или еще чего-либо объяснять тот или иной учебный материал, абсолютно избыточно. Настоящему профессионалу такая регламентация процессов не нужна. Она лишь создает сложности, противоречит общепризнанным мировым трендам персонализации и индивидуализации процесса обучения. А заодно и объявленному у нас курсу на отказ от избыточного регулирования, о котором часто говорят как о «регуляторной гильотине».
— Детализация в описании образовательных результатов привела к тому, что стала явной перегруженность учебной программы…
— Да, например, в 8–9-х классах на каждом уроке обществознания ученик должен продемонстрировать от шести до девяти образовательных результатов — научиться шести-девяти вещам на протяжении 40–45 минут. И здесь мы возвращаемся к целеполаганию. По большому счету зачем мы даем школьникам эти предметные знания? Если мы отвечаем на этот вопрос так, как ранее отвечал я,— чтобы сформировать мировоззрение и адекватную картинку мира, тогда нужно определять фундаментальное ядро образования, которое и должно стать базовым содержанием стандарта, минимумом, который нужен человеку, чтобы сформировать это мировоззрение.
Жесткая фиксация содержания обучения по годам — это дикость
Некоторые специалисты по детской физиологии, например академик РАО Марьяна Михайловна Безруких, считают, что вообще вся школьная программа колоссально перегружена и не учитывает физиологические возможности детей. В старшей школе загрузка превышает 15 рабочих часов в день — взрослые так не работают!
Я в принципе не понимаю, почему потребность менять ФГОС возникла именно сейчас. Ведь, по сути, только в этом году мы внедряем в девятом классе стандарт второго поколения, принятый совсем недавно — в 2010 году. То есть еще не пройден полный цикл обучения по действующему стандарту, не собрана возможная и необходимая аналитика, а мы уже хотим чего-то нового. Да, понятно, что стандарты должны постоянно обновляться. Но ведь конкретное содержание образования не является частью действующего стандарта, а определяется примерными образовательными программами. Почему нельзя скорректировать их, не трогая сам стандарт как методологическую рамку, если мы хотим учесть последние достижения науки, новые методики, современные тенденции развития нашего общества и так далее? Бесспорно, нужно продолжать обсуждение и вырабатывать с помощью всех участников образовательного процесса документ, который на деле способствовал бы решению задач, стоящих перед системой образования, на которые справедливо обращал внимание государственных органов президент России В. В. Путин.
— Перейдем к теме федерального перечня учебников (ФПУ). По заявлениям Министерства просвещения, готовящийся новый порядок его формирования позволит обеспечить более качественный выбор учебников для школ...
— Я не очень понимаю, что значит «более качественный выбор». Ведь, по сути, речь идет о привлечении к экспертизе неких экспертов, которые сформируют то или иное мнение относительно учебников. Когда я учился в институте, у нас было две кафедры финансов. Одна занималась государственными финансами, а другая — финансами предприятий. И у них шел непримиримый спор относительно сущности функций финансов, а главное — о месте финансовых отношений в процессе воспроизводства. Одна кафедра считала, что они возникают на стадии распределения, а другая — что на всех стадиях процесса воспроизводства. И вот представьте себе учебник экономики, кстати действительно присутствующий в федеральном перечне, в котором изложено то или иное определение места финансовых отношений в процессе воспроизводства. Вопрос: пройдет ли этот учебник экспертизу среди сторонников другой концепции? Очевидно, что не пройдет. Научных школ и позиций много, абсолютной научной истины нет. Ее просто не существует в природе, есть теории, которые максимально точно объясняют наблюдаемые явления и позволяют предсказывать явления, которые пока не наблюдаются. И именно эти теории признаются истинными сегодня. Завтра они перестают быть истинными, потому что найдется что-то, выпадающее за их рамки.
Поэтому сама по себе подобная экспертиза не может служить основанием, чтобы определить, годен ли учебник, может ли он попасть в школы. Но действительно важно, дает ли учебник результаты, которые прописаны в стандарте. И инструмент, который позволяет это определить, тоже известен. Он называется апробация. Большинство педагогов, опрошенных ВЦИОМом в сентябре прошлого года, так однозначно и высказываются: «Дайте нам возможность самостоятельно определять, подходит ли учебник для работы в школе или нет, дайте нам возможность его апробировать. Мы выскажем по поводу учебника комментарии или замечания. Он станет лучше, и мы сможем лучше его использовать».
И давайте все-таки поймем: федеральный перечень носит рекомендательный характер или обязательный? Потому что, с одной стороны, в его названии указано: «федеральный перечень учебников, рекомендуемых к использованию при реализации имеющих государственную аккредитацию образовательных программ…». А с другой стороны, одна строчка во ФГОС делает его, по сути, обязательным. Эта строчка говорит о том, что для всех обязательных для изучения предметов необходимо наличие как минимум одного учебника из числа входящих в федеральный перечень для каждого ученика. К чему это приводит на практике? Деньги выделяются на закупку учебников только из федерального перечня. Поэтому перечень из рекомендуемого становится обязательным. Сами педагоги, согласно тому же опросу ВЦИОМа, настаивают на том, что перечень действительно должен быть (иначе сложно ориентироваться во всем многообразии учебной литературы), но он должен носить по-настоящему рекомендательный характер. И право выбора учебника должно принадлежать школе. Это важные вещи, которые, к сожалению, пока не нашли отражения в проекте нового порядка формирования ФПУ. Но если реализовать эти принципы, то споры относительно справедливости процедуры допуска, качества самой экспертизы, качества учебников со временем уйдут в прошлое.
— На Гайдаровском форуме вы участвовали в сессии, которая называлась провокативно — «Зачем государству школа». Удалось ли найти тогда ответ на этот вопрос?
— На мой взгляд, нет. Притом что проблем в системе образования очень много, главной среди них, мне кажется, является отсутствие понятной стратегии развития именно общего образования. В общем образовании отсутствует понимание четкого целеполагания, помимо обозначенной в указе президента необходимости войти в глобальный топ-10 по его качеству. Отсутствует понимание того, каким именно должен быть выпускник общеобразовательной школы: что он должен знать, уметь, представлять собой. Нужно составить этот портрет, может быть, даже проранжировать необходимые навыки и результаты по их значимости. Понять, каким образом в итоге мы будем сопоставлять конкретного человека с этим идеальным образом. Какой нам нужен инструмент для измерения: ОГЭ, ЕГЭ или, может быть, более сложный, комплексный инструмент? Можем ли мы измерять умение учиться? Такие попытки сегодня уже предпринимаются. Например, при поступлении в западную бизнес-школу кандидаты сдают тест GMAT, который не является предметным, но, тем не менее, измеряет способность учиться на конкретных предметных задачах из области математики, логики, грамматики, литературы. Например, есть задание на подготовку эссе, в котором оценивается умение аргументировать свою позицию, отстаивать точку зрения, излагать свои мысли.
— С точки зрения понимания факторов, которые влияют на качество образования, образовательный результат, существуют ли сейчас подходящие для этого инструменты?
— К сожалению, нет. Доказательная педагогика как таковая только сейчас получает некоторое развитие во всем мире. Есть работы, в которых анализируется множество факторов, влияющих на образовательные результаты, приводятся уже статистически достоверные корреляции, связи того или иного фактора с конечным результатом. Но это в международном масштабе, общие исследования. В России наша корпорация совместно с Высшей школой экономики запустила пилотный проект по сплошному мониторингу факторов, влияющих на качество образования на уровне конкретного региона. Он дает понимание, прежде всего, какие конкретные практики влияют на повышение качества образования, каковы факторы резильентности школ: чем различаются школы, которые находятся в одинаковых условиях, но при этом дают разный результат. Это исследование позволит сформировать для органов управления образованием понятные ориентиры, определит лучшие практики для распространения. Если такой факторный анализ использовать не в одном, а во многих регионах, система будет развиваться значительно быстрее.
— Предположим, с помощью этого инструмента региональные власти определили узкие места, которые нужно расширить, практики, которые нужно распространить. Но денег нет. Может ли бизнес каким-то образом в этом помочь?
— Естественно, может — и инвестициями, и управленческими навыками. В рамках государственно-частного партнерства бизнес может взять часть инвестиций в соответствующее направление на себя. За рубежом хорошо развивается замечательный инструмент «государственно-частное партнерство» (ГЧП) — SIB (Social Impact Bonds), который увязывает получение того или иного социально значимого результата с оплатой со стороны государства в адрес частного партнера. Например, частный партнер может инвестировать в достижение определенного образовательного результата. Впрочем, еще одно исследование, которое мы с партнерами сейчас проводим, показывает, что и уже существующая в нашей стране нормативно-правовая база позволяет поместить достижение образовательного результата в формат ГЧП. Это опция, необязательное условие концессионного соглашения, но оно может быть реализовано при достижении взаимопонимания частного и публичного партнеров.
Государство не должно делать за бизнес его работу, его задача — формулировать правила и создавать условия
Еще одно стратегически важное направление — подготовка и переподготовка педагогов. Например, за 2018 год курсы повышения квалификации корпорации «Российский учебник» прошли порядка 50 тыс. человек. Мы увеличиваем количество курсов, углубляем их содержание, работаем с региональными институтами развития образования. Здесь есть огромный потенциал для совместной работы бизнеса и государства. Вопрос в нехватке реально действующих механизмов финансирования. В некоторых регионах есть интересные наработки — например, образовательные сертификаты. С их помощью можно на деле связать спрос с качеством образовательных программ, с потребностями региона. Это вполне перспективный механизм, который требует осмысления и масштабирования.
— Реализующийся сейчас национальный проект «Образование» предполагает создание национальной цифровой образовательной платформы…
— На мой взгляд, задачу по созданию образовательных платформ вполне успешно может решить и бизнес. Это показывает опыт и нашей цифровой платформы Lecta, и других коллег. Государству не стоит тратить деньги на их создание, ему нужно определить критерии допуска этих платформ в школы, возможности закупки соответствующих услуг и предоставить для этого финансирование. В дальнейшем те платформы, которые будут давать лучшие результаты, останутся в школах, а остальные со временем уйдут. По крайней мере, так это работает в некоторых странах, которые продвинулись дальше нас на пути цифровизации образовательных процессов. Например, в США ежегодно выпускается Национальный план по цифровым технологиям в образовании, в рамках которого проводят обзор опыта практического использования технологий в школах. По сути, таким образом они стимулируют лучшие практики. Причем в разных образовательных организациях они могут отличаться. Обмен опытом, понимание, какие цифровые образовательные решения на что работают и какие дают результаты, несомненно, помогли бы решить эту проблему. Мне кажется, это оптимальный путь для государства: не делать за бизнес ту работу, которую он может сделать самостоятельно, а формулировать правила и создавать условия.
«Мы — российский народ»
О национальной идентичности можно и нужно говорить понятным языком и с научной позиции одновременно.