Вся прогрессивная человечина

В прокат выходит экстремальная кинолента «Золотая перчатка» Фатиха Акина. Рекомендации перед ее просмотром дает Андрей Плахов.

Чтобы получить хотя бы специфическое удовольствие от этого фильма, насыщенного мертвецкой плотью, кровью и прочими жидкостями человеческого организма, надо либо кое-что знать, либо просто отдаться его энергетическому напору. Энергию, давно неведомую анемичному немецкому кино, привнес в него Фатих Акин, родившийся в Германии этнический турок. Это произошло в начале века, когда фильм Акина «Головой о стену» победил на Берлинском фестивале. Герои той картины — такие же, как ее автор, турки, через судьбы которых прошел разлом культур и традиций и которые, в отличие от истощенных цивилизацией «классических» европейцев, куда более пассионарны. Так же как цыгане, греки, сербы, армяне: именно их Акин чаще всего выбирает персонажами своих фильмов.

Не все из этих фильмов оказались удачными и громко прозвучали, но отодвинутый на периферию кинопроцесса режиссер опять попал в фокус внимания благодаря драме о неонацистском терроре «На пределе». И вот теперь в «Золотой перчатке» Фатих Акин рискнул войти в серую зону немецкой истории и культуры, в которую последним до него заглядывал Райнер Вернер Фассбиндер. Чтобы подчеркнуть эту связь, Акин приглашает на одну из ролей актера Харка Бома, памятного по фильмам Фассбиндера «Лола» и «Лили Марлен». Его персонаж, доморощенный философ, один из завсегдатаев гамбургского пивняка «Золотая перчатка», этого существующего до сих пор притона порока и заблудших душ.

Фильм воспроизводит царивший в этом не слишком богоугодном заведении угар 1970-х — экзотику дна, изнанку экономического чуда. Под крылом бармена по кличке Анус здесь собираются старые проститутки и алкаши, много чего повидавшие при нацизме, бывшие палачи и жертвы сливаются в алкогольном единении. Один из завсегдатаев — низкорослый уродец Фриц Хонка, косоглазый, горбатый, со слипшимися волосами. Его играет Йонас Дасслер, молодой красивый актер, неузнаваемо обезображенный гримом.

Фриц грезит о юной грудастой красотке из мясной лавки в обрамлении колбасного фарша. Но это в мечтах, похожих на рекламную картинку. В реале он, напившись до чертиков шнапсом и напоив очередную «даму», тащит ее в свою квартиру и там превращает несвежее тело в труп. Пилит его на куски, и те, что не успел вынести, сбрасывает в подсобку за стеной. Чтобы объяснить дурной запах, распространяет слухи, будто он идет от соседей-греков, которые варят на ужин всякую дрянь, безудержно сдобренную чесноком. Здесь, как можно заметить, Акин пародирует собственный фильм «Душевная кухня» о загибающемся греческом ресторанчике на окраине Гамбурга, города, который режиссер превосходно знает не понаслышке: он там вырос.

В основе «Золотой перчатки» — подлинный сюжет уголовной хроники, криминальные деяния гамбургского Джека-потрошителя, которыми в ту пору пугали детей и которые впоследствии были описаны в романе Хайнца Штрунка. Переводя этот материал на язык кино, Акин пытается найти источники вдохновения в шедеврах экспрессионизма, таких как «М.» Фрица Ланга: тоже фильм о серийном убийце. Однако экспрессионистский дух режиссеру не близок: в его характере и художественной палитре нет места ни черному романтизму, ни фатализму, питавшим эту славную немецкую традицию.

И поэтому ближайшим «родственником» Акина остается все тот же Фассбиндер: недаром обоих, только с интервалом в тридцать лет, называли «моторами немецкого кино». Но и пытаясь пустить сближающую их энергию по фассбиндеровскому руслу, Акин оказывается в двусмысленном положении: фильм, источающий все горько-сладкие запахи порока, быстро превращается в карикатуру. Или в инсталляцию, как будто бы созданную по мотивам полотен Эмиля Нольде, но дополненную расчлененкой, опарышами и прочими прелестями, сопутствующими героической жизни маньяка.

Не кто иной, как Фассбиндер, запечатлел образ Германии 1970-х, полный жестокости, перверсий и неизжитых военных травм, при всем при том по-немецки романтичный и даже лиричный. Акин пытается работать на той же площадке, но не умеет найти верный тон: гиньоль в непомерной концентрации оборачивается фарсом, а отсылки к теме концлагерей звучат неуклюже-спекулятивно. Неудивительно, что немецкие интеллектуалы приняли картину в лучшем случае как курьез, в худшем — в штыки. Однако она вполне может найти поклонников в среде российских киноманов, ценящих трансгрессию и сходство (впрочем, достаточно отдаленное) «Золотой перчатки» с «Грузом-200» Алексея Балабанова.