«Конспиративные расходы переплетены с его остальными расходами»

Весной 1921 года руководители страны пытались договориться между собой о способе рассмотрения дела бывшего наркома финансов Исидора Гуковского, с февраля 1920 года представлявшего РСФСР в Эстонии. По совокупности обвинений речь шла о растрате государственных средств в колоссальном размере. Однако никто не мог установить, сколько бриллиантов, золота, валюты и рублей было получено им из Москвы и сколько исчезло. Но некоторые догадывались, что эта схватка — лишь эпизод невидимой войны.

«Отчетности нет никакой»

Задача помощника управляющего Технопромотделом ЦК РКП(б) А. Я. Березина, прибывшего в конце июля 1920 года в Ревель, как именовался тогда Таллин, выглядела предельно просто. Он должен был присутствовать при передаче дел по внешнеторговым операциям от исполнявшего одновременно обязанности полномочного и торгового представителя РСФСР в Эстонии И. Э. Гуковского вновь назначенному торгпредом Г. А. Соломону (Исецкому). Березин должен был лишь проверить правильность ведения документации по внешторговским делам и заверить акт приема-передачи дел своей подписью.

Но оказалось, что у двух старых революционеров длинный шлейф взаимных претензий и обид. А главное, полностью противоположные взгляды на создавшуюся ситуацию. Соломон, до назначения в Ревель бывший заместителем наркома внешней торговли РСФСР Л. Б. Красина, был полностью уверен, что он — полноправный торгпред. И проверка документации, обязательная при передаче дел, было, началась. Но затем Гуковский, ссылаясь на полученные им письма наркома иностранных дел РСФСР Г. В. Чичерина и члена Политбюро ЦК РКП(б) и секретаря ЦК Н. Н. Крестинского, заявил, что Соломон назначен его помощником, а потому никаких дел он передавать не будет. И проверки, больше напоминающей ревизию, он не потерпит.

Однако к тому времени Березин уже успел заглянуть в документацию Гуковского и 25 августа 1920 года писал члену Политбюро и наркому рабоче-крестьянской инспекции И. В. Сталину:

«Бухгалтерия находится в зачаточном состоянии, несмотря на то что представительство существует полгода. О имеющихся депозитах и золотой наличности в банках бухгалтерии ничего не известно… В отношении ценностей (бриллиант), находящихся у тов. Гуковского, полученных им как от Внешторга, так и 3-го Коминтерна, отчетности нет никакой, за исключением надписи цены на бумажках, в которых они приехали. Счета им не открыто, и как проходят эти операции, трудно судить, как и то, сколько и по какой цене они проданы.

Т. Гуковский говорит, что ему присылают как бриллианты, так и деньги, даже не указывая, от кого и для кого, на что и через что».

Березин удивлялся вполне искренно, но это было довольно странным. Вся советская система управления начиналась с полного хаоса и продолжала тонуть в нем и в 1920 году. Многолетний заместитель наркома иностранных дел, а потом и нарком М. М. Литвинов вспоминал о своем первом дипломатическом назначении, которое застало его в Лондоне:

«Мое назначение полпредом в Англии состоялось 4-го января 1918 г. О своем назначении я узнал из вечерних газет, напечатавших радиосообщение из Москвы. Никакого сообщения из Москвы мне послано не было. В момент назначения я работал… в качестве секретаря директора "Московского народного банка" (кооперативного)… В это самое время я окончательно собрался уехать в Советскую Россию. Все приготовления были уже сделаны, вещи упакованы, билеты заказаны… Несколько дней я колебался, но затем в конце концов решил принять назначение и остаться в Лондоне».

Собственно, точно так же получали высокие посты и другие партийцы. Знаком с В. И. Лениным или Я. М. Свердловым, не слишком часто и не до полного порывания отношений спорил с ними в дореволюционные времена, значит, мог получить должность в правительстве, ЦК или других учреждениях. Именно так стал наркомом финансов РСФСР ничем особо себя не проявивший Гуковский. Вот только случайными назначениями дело не ограничивалось.

«Итак,— писал Литвинов,— я стал полпредом, но у меня ничего не было — ни директив Москвы, ни денег, ни людей. Излишне говорить, что у меня не было ни опыта, ни подготовки к дипломатической работе.

Пришлось начинать буквально с пустого места. Прежде всего необходимо было установить какой-либо контакт с Москвой. Я воспользовался возвращением в Советскую Россию одного из товарищей по эмиграции, для того чтобы отправить с ним в только что народившийся НКИД письмо с просьбой об инструкциях и деньгах. С этим же товарищем я послал в НКИД составленный мною, с помощью капитана Ошмянского (бывшего ранее военным шифровальщиком), шифр для сношений со мною. До того у НКИД шифров не было, и он сносился со мной лишь клерными радиограммами. Посланный мною шифр оказался первым шифром НКИД. Он был затем разослан для пользования всем имевшимся тогда заграницей полпредам».

После долгого ожидания инструкций Литвинову сообщили, что к нему выехал первый дипломатический курьер. Наконец курьер прибыл, но вместо инструкций и указаний он привез чемодан, в котором была куча московских газет и ни одной директивы. А во вложенном в газеты письме Чичерина были общие слова и никаких указаний.

Но дипкурьер привез и деньги:

«Впрочем, в одном отношении почта разрешила мои трудности: я получил с ней около 200.000 рублей царскими кредитками, которые в то время еще принимались в Лондоне, и успел обменять их на фунты, правда, по весьма низкому курсу».

Подобный способ отправки денег — без инструкций и точных указаний по их использованию — практиковался и позднее. И Гуковскому отправляли деньги даже не два, ведомства — НКИД и НКВТ, а гораздо больше — Центрсоюз, Коминтерн, ВЧК, военная разведка, а также другие наркоматы и отдельные организации. Причем отправители из-за хаоса и текучки кадров временами не могли вспомнить, что давали какие-то поручения полпредству в Ревеле и выделяли на них деньги.

«На собственный риск и страх»

Управленческий раздрай усугублялся и тем, что к непрофессионализму большинства новых руководителей добавлялась привычка старых революционеров бесконечно дискутировать друг с другом, отстаивая свою правоту. В результате дело стояло на месте, а Ленин, чтобы избежать долгих пустых разговоров, предпочитал писать записки с конкретными указаниями тем, кто был способен их исполнить.

Ко всему прочему некоторые новые руководители страны не забывали и о материальных благах. Вернувшийся осенью 1918 года в Москву Литвинов обнаружил в НКИД почти полное отсутствие работы — страна в кольце врагов, и количество зарубежных представительств сократилось до минимума. По сути, активным и деятельным оставался только заместитель наркома Л. М. Карахан.

«Карахан,— вспоминал Литвинов,— час в день уделяет приему советских граждан, околачивающихся у него в приемной целыми днями, добиваясь заграничных паспортов... Но больше всего он интересуется дипломатическими курьерами, привозящими ему из Скандинавии и Берлина голландские сигары и другие заграничные изделия, а также реквизицией у буржуазии редких книг, пианино и других предметов, причем он эти реквизиции производит на собственный риск и страх, без всяких законных оснований и установленных формальностей, при помощи своего секретаря Альшванга и других работников НКИД».

Полтора года спустя, когда Ревель оказался для советской России главным «окном в Европу», просьбы о присылке заграничных изделий от разных руководящих товарищей потоком пошли Гуковскому. И их исполнение позднее поставили ему в вину.

Ко всем прочим проблемам добавлялось еще и то, что все более или менее ответственные товарищи давно, хорошо и лично знали Ленина. Так что при возникновении трений между ведомствами или внутри них каждый руководитель рвался на прием к главе правительства и пытался добиться нужного ему решения Совнаркома.

Очень характерной в этом плане была история с «семенами Иенсена». Вскоре после революции этот датский предприниматель подрядился поставить в Россию семена. Но отношения между новой российской властью и мировыми державами быстро испортились, и Иенсен вместе с датским правительством придумали ход, позволявший не испортить отношения с Антантой и получить деньги.

Семена привезли на склад в порту, а не слишком сведущим в торговых делах партнерам передали лицензию на их вывоз, «позабыв» предупредить, что она действует всего неделю. Советские купцы, по обыкновению, долго собирались с мыслями, потом неспешно договаривались о транспортировке, а когда пришло время погрузки на судно, оказалось, что отправить груз уже нельзя. А вслед за тем датский промышленник начал требовать оплату за переданную представителям России партию семян, которые от хранения в ненадлежащих условиях пришли в негодность.

Иенсен настаивал на том, что отказ от платы по договору отпугнет от России других продавцов и покупателей, причем не только датских. И нарком внешней торговли Красин был склонен с ним согласиться. Он встретился с Лениным и добился согласия на выплату датчанину 7 млн крон. Но с этим не согласился Литвинов, который, в свою очередь, получил разрешение на переговоры с Иенсеном и убедил его согласиться на вдвое меньшую компенсацию.

Разногласия не прекращались буквально ни на минуту. Нарком внешней торговли Красин одновременно был главой советской торговой делегации в Великобритании и хотел из Лондона управлять не только своим наркоматом, но и напрямую абсолютно всеми советскими закупками за границей.

Но самым удобным пунктом для закупок был Берлин, поскольку германские промышленники и власти были крайне заинтересованы в советских заказах. И советские представители в столице Германии считали, что все закупки должны контролироваться ими.

А золото и драгоценности для продажи за валюту проще и безопасней всего было доставлять в приграничную Эстонию. А если деньги находились там, то из Ревеля, как считал не только Гуковский, но и другие товарищи, было целесообразно оплачивать закупки товаров для РСФСР и вести все внешнеторговые дела.

На право присматривать за всей советской внешней торговлей претендовали еще и представители РСФСР в скандинавских странах и упорно приводили аргументы, пусть и шаткие, в обоснование своей позиции.

Сдаваться не собирался никто, ведь в обнищавшей донельзя за годы революции и гражданской войны стране экспортно-импортные операции были самым лакомым, если не единственным верным источником материальных благ и, соответственно, власти.

«Проскальзывают признаки криминала»

В этой войне всех против всех неизбежно начался поиск сильных и надежных покровителей и союзников, а также слабых, которых можно без особых усилий выбить из борьбы. Слабейшим из всех противоборствующих руководителей, безусловно, был Гуковский. Слабый здоровьем, мало смыслящий в хитросплетениях торгового права и деловых отношений, запутавшийся в заказах и присланных пакетах с деньгами и ценностями, он был просто идеальной целью для атаки. Однако его поддерживали Чичерин и очень влиятельный в тот момент Крестинский.

Первый удар по позициям Гуковского во власти нанес Красин, добившийся назначения Соломона торговым представителем РСФСР в Ревеле. Крестинский смог уменьшить урон, снизив статус Соломона до помощника полпреда. Но предотвратить разрастания скандала вокруг ревельского полпредства, начавшегося после доклада Березина, было крайне затруднительно.

Этот представитель ЦК писал наркому РКИ Сталину:

«О коммерческой части могу сообщить то, что удалось узнать от зав. комм. отд. ВИЛЬГАУЗЕНА. Торговые сношения велись большей частью с легкими спекулянтами, которым, по заключении сделки, вносили в депозит сумму, причитающуюся за товар, и таким образом давали возможность людям, не имеющим копейки в кармане, зарабатывать миллионы. Покупка не из первых рук, а посредством комиссионеров-спекулянтов, конечно, обходилась дороже, чем если бы покупать непосредственно от фирмы… Покупка иногда почему-то проводилась худшего качества и по более дорогой цене, чем предлагаемый крупными фирмами хорошего качества товар по более низкой цене (напр. гвозди)… При самом поверхностном осмотре проскальзывают признаки криминала».

Некоторые документы Гуковского, которые успел скопировать Березин, если и не полностью подтверждали его версию о криминале, то вызывали серьезные подозрения. К примеру, в письме полпреда в бухгалтерию полпредства от 20 мая 1920 года говорилось:

«Некоему Большесысольскому, исполнявшему мои поручения по размену денег, мною в конце Апреля было передано 2.000.000 р. купюрами думского образца. Он должен был мне принести за них 900.000 эст. марок на другой день. Он доставил мне только 220.000 эст. мар., а остальные обещал принести чрез день.

С тех пор он ко мне не являлся, а чрез несколько дней в газете появилось объявление о его преждевременной смерти. Все мои попытки выяснить, действительно ли он умер и при каких обстоятельствах, ни к чему не привели, поэтому недоставленные им 680.000 эст. мар. подлежит списанию в расход по счету непредвиденных расходов».

Березин настаивал на проведении серьезной проверки полпредства, и Сталин его поддержал. Осенью того же 1920 года член коллегии Наркомата рабоче-крестьянской инспекции А. Я. Якубов провел полную проверку ревельского полпредства и 12 октября 1920 года докладывал наркому Сталину:

«Произвел ревизию кассы Гуковского. Такого беспорядка в хранении я еще не видел. Более 15 миллионов всякой валюты, в том числе и золотой, держит Гуковский в ящиках письменного стола, в комоде, в шляпной коробке и проч. При чем ящики стола не замыкаются. Все эти деньги свалены в кучу и в беспорядке. И, по-видимому, никогда они не подвергались поверке. Кроме того, имеет довольно большое количество бриллиантов, которые также хранятся в столе. Сколько бриллиантов он реализовал и какое количество их получил из Москвы, нигде не зафиксировано, и приходится ему верить наслово.

Гуковский менял одну валюту на другую, причем обмен царских и керенок, курс которых часто меняется, производился без всяких записей. На мое предложение прекратить такой домашний способ хранения ценностей и сдать все деньги в банк на текущий счет Внешторга, а бриллианты хранить в сейфе он отказался, заявив, что сдаст в банк только советские деньги, которые здесь совершенно не имеют хождения, а бриллианты, и золото, и иностранная валюта ему как будто бы нужны каждый день. Это заявление ничем не обосновано, ибо расходы по Коминтерну производит тов. N, получающий через Гуковского определенные суммы. Все более или менее крупные переводы заграницу по Коминтерну производятся Внешторгом по телеграфу».

Якубов подозревал Гуковского в игре на валютной бирже:

«Не могу понять, почему такие крупные суммы нужны ему на руках, тем более что он с ними обращается небрежно.

Кроме всего, Гуковский, имея на руках громадные суммы и производя валютные операции параллельно с т. Соломоном, не считаясь совершенно с меняющимся каждый день курсом, несомненно или задерживает возможное повышение, или содействует понижению на царские и керенские.

Исходя из вышеизложенного, необходимо, во имя интересов дела, НЕМЕДЛЕННО обязать Гуковского внести все наличие денег и ценностей в банк».

«Следует довести до конца следствие»

Гуковского довольно долго держали в неведении о результатах ревизии и ознакомили с ними только через два месяца. Он пытался защищаться и заявлял, что это была не проверка, а следствие против него. 17 января 1921 года он писал Чичерину, Сталину, в Наркомвнешторг и ЦК РКП(б):

«Золото, присылаемое из Москвы, немедленно передавалось непосредственно в Банк и никогда оттуда в помещение Миссии не попадало. Все операции с золотом производились только через Банк и проводились по нашей бухгалтерии. Это хорошо было известно ревизорам, но в их изображении получилось представление, будто все деньги, в том числе и золото, находилось у меня в жилой комнате в ящике из-под шляп. Бумажные деньги и драгоценности действительно находились обычно у меня. При чем ревизия упустила из виду, что жилая комната, где хранились у меня деньги и ценности, была в тоже время моим рабочим кабинетом, из которого я почти не отлучался, а при уходе запирал всегда на ключ, и пред входом которой постоянно днем и ночью находится дежурный курьер, привезенный из России, коммунист, взятый по особой рекомендации; так что охранял ценности не только случай и бездеятельность эстонских злоумышленников, но я лично и дежурный курьер».

А о неудовлетворительном бухучете Гуковский писал:

«Я далек от мысли считать постановку учета, имевшую место в Представительстве, хоть сколько-нибудь удовлетворительной. Т. Якубов, который, по-видимому, читал мои доклады, мог убедиться в том, что почти в каждом из них я указывал Наркомвнешторгу на полное отсутствие у меня счетоводов и полную невозможность без них вести какой бы то ни было учет операций, производимых Представительством. Для всех учетных операций у меня имелся один только т. Фридолин, облыжно названный ревизией моим доверенным, кроме бухгалтерских обязанностей несший также обязанности кассира и производивший все банковские операции. Т. Фридолин, старый член коммунистической партии, был ранее бухгалтером Коминтерна, а затем О.О. В.Ч.К., пользовался и до сих пор пользуется полным моим доверием, но физически не в состоянии был вести хоть сколько-нибудь правильный учет. Естественно, что при таком положении дела бухгалтерские записи не могли совершаться своевременно и бухгалтерские книги не могли вестись в достаточном количестве и в соответствии с требованиями мало-мальски сносно поставленной бухгалтерии. Естественно так же, что оправдательные документы на произведенные расходы подолгу залеживались у меня или у т. Фридолина, без записи их в книгу и в ожидании прибытия счетоводов».

Гуковский подготовил убедительные оправдания и по прочим пунктам обвинений, но он уже понимал, что дело не в отдельных крупных или мелких нарушениях.

«Весь доклад,— писал он,— в сущности говоря, является не ревизионным отчетом, а обвинительным актом против меня лично, при чем резюме ревизоров формулировано так: "ясно, что речь идет не только о недостатках системы и дефектах организации, а о малой способности тов. Гуковского выполнять возложенные на него обязанности без нанесения при каждом своем шаге или ущерба престижу Р.С.Ф.С.Р. и Российской Революции, или огромных убытков для финансов Р.С.Ф.С.Р.".

Ясно, что после такого отзыва ревизии, поскольку он действительно соответствует положению вещей и основан на изучении фактического материала, Гуковский должен быть немедленно устранен от всякой ответственной работы и предан суду».

Он писал еще о том, что ревизия проводилась неправильно, что к нему подошли предвзято, что вместо фактов собирали сплетни, но в Москве ужу начали решать вопрос о том, как и когда его судить.

Чичерин пытался найти для Гуковского новую должность, и 6 апреля 1921 года на заседании Политбюро для него разрешили подобрать комиссионную работу или работу по поручениям. Нарком делал все, чтобы Гуковского не отдали под суд.

19 апреля 1921 года он писал в ЦК РКП(б) о результатах своих переговоров с наркомом юстиции РСФСР Д. И. Курским:

«При обсуждении с тов. Курским вопроса о направлении дела тов. Гуковского мы пришли к выводу, что следует довести до конца следствие, а потом решать, будет ли дело передано в Трибунал или будет решено в партийном порядке. Следствие близится к концу, и этот вопрос придется в ближайшее время решать. Заседаний Трибунала при закрытых дверях не бывает, так что вопрос идет о том, разбирать ли дело тов. Гуковского публично или нет. Мне представляется совершенно недопустимым публичный разбор. Конспиративные расходы тов. Гуковского настолько переплетены с его остальными расходами, что невозможно разбирать его дело, не упоминая хотя бы о самом факте наличия конспиративных расходов. Между тем одного упоминания об этом факте достаточно, чтобы подтвердить обвинения наших противников относительно деятельности наших торговых делегаций и тем самым до крайности затруднить наше легальное положение в этих странах…

Рассматривать предъявленные ему обвинения, не раскрывая его приходно-расходных книг, нельзя, а в них значатся эти конспиративные расходы.

Мне кажется поэтому в высшей степени опасным и даже совершенно недопустимым разбирать его дело при открытых дверях, а потому необходимо, по моему мнению, решить его в партийном порядке».

Но 7 мая 1921 года Политбюро приняло окончательное решение передать дело Гуковского в Верховный трибунал, но предписало организовать суд так, чтобы детали разбирательства не стали достоянием некоммунистической публики.

Однако особые меры не понадобились. Гуковский умер в Ревеле от воспаления легких. В ноябре 1920 года его должность, правда ненадолго, занял примкнувший к Сталину Литвинов. А 10 мая 1921 года Политбюро возложило на него руководство валютными операциями в Ревеле. Чтобы ставленник Красина — Соломон — не мешал, его еще в феврале 1921 года отозвали из Эстонии. Сделать это было легко еще и потому, что неутомимый Березин еще летом 1920 года во время несостоявшейся передачи дел собрал компромат и на него.

Чем закончился финальный сезон этой отечественной «Игры престолов», всем хорошо известно.

Евгений Жирнов