«Не все приветствуют частных инвесторов»

Российский фонд прямых инвестиций (РФПИ) планирует в рамках грядущего Петербургского экономического форума подписать соглашения на несколько сотен миллиардов рублей. О том, какие сделки фонд планирует заключить, взаимодействии с бизнесом в Китае и на Ближнем Востоке, а также роли в привлечении инвестиций в нацпроекты “Ъ” рассказал генеральный директор РФПИ Кирилл Дмитриев.

— О каких сделках вы собираетесь объявить на ПМЭФ?

— Во-первых, по нашему приглашению в форуме примут участие инвесторы с рекордной суммой средств под управлением более $15 трлн, они будут присутствовать на встрече с президентом Владимиром Путиным. Встреча крайне важна, и главной темой будет обсуждение инвестиций в национальные проекты. Это не просто теоретическая история — инвесторы будут делиться опытом реализации нацпроектов в своих странах, тем, какие проекты они уже реализовали с РФПИ и как они планируют участвовать в российских нацпроектах.

Мы подпишем более десяти соглашений на сотни миллиардов рублей, в том числе с такими странами, как Италия, Германия, Китай, Япония, Турция, ОАЭ и Саудовская Аравия. Что можем сейчас объявить — это, безусловно, финализация соглашения с AliExpress. Мы финализировали инвестицию в «Нефтетранссервис», который входит в число четырех крупнейших операторов подвижного состава в России. На ПМЭФ объявим об инвестициях в него совместно с ближневосточным инвестором. И мы видим, что этот сектор активно развивается. Объявим об инвестициях с компанией Inalca — это итальянская компания, работающая в агросекторе.

— Какой пакет покупаете в «Нефтетранссервисе»?

— Миноритарный, крупный миноритарный.

— Что за проект с Inalca?

— Inalca — дочерняя компания группы Cremonini по развитию их предприятия «Оренбиф» в Оренбургской области. Совместно с итальянцами мы инвестируем в строительство откормочных площадок в Башкирии для расширения производства на действующем заводе компании в области.

— На днях стало известно, что инвестфонд Baring Vostok попросил отпустить Майкла Калви на ПМЭФ. Как вы считаете, отразится ли скандал вокруг фонда на инвестиционном климате, в том числе во время форума?

— По Baring Vostok я выступал с ходатайством о том, что надо смягчить меру пресечения. И о том, что мы всегда знали и Baring Vostok, и Майка Калви как крайне этичных успешных инвесторов на российском рынке.

Безусловно, эта история затрагивает и инвестиционный климат в России, и отношение к стране десятков институциональных инвесторов Baring Vostok из других стран, которые являются ведущими фондами.

— Вам предлагали стать медиатором в конфликте, памятуя ваше успешное участие в примирении «Роснефти» и АФК «Система». Вы согласились?

— Все, что я могу сказать,— мы, безусловно, всячески подчеркиваем конструктивную роль, которую Baring Vostok сыграл для развития российской экономики, и, соответственно, надеемся на скорейшее разрешение этого спора.

— Сегодня начинается официальный визит в Россию председателя КНР Си Цзиньпина. Еще прошлым летом стало известно о крупной сделке между РФПИ, Alibaba Group и Mail.ru Group. Что происходит в рамках этого проекта и какие другие инвестиции планируются с китайскими партнерами?

— Наш российско-китайский фонд (РКИФ) стал первым совместным фондом РФПИ, и это был своего рода кредит доверия к модели. Мы создали фонд объемом $2 млрд в 2012 году с суверенным фондом Китая. К настоящему моменту РКИФ с партнерами, в том числе из других стран, инвестировал свыше $7 млрд, реализовав более 30 проектов. Среди них, например, железнодорожный мост между Россией и Китаем, который позволит многим нашим месторождениям экспортировать продукцию в КНР. До прихода РКИФ и Фонда развития Дальнего Востока проект был заморожен. Его разморозили, мост сомкнулся, и мы, несмотря на все сложности, двигаемся вперед.

Наша сделка с Alibaba также очень важна: многие считали, что Россия должна создавать исключительно свою интернет-торговлю и площадку. Мы верим в партнерства с международными лидерами, у которых много экспертизы и знаний, они вкладывают десятки миллиардов долларов в R&D. Но создавать партнерства нужно на условиях, приемлемых для России. Поэтому мы договорились с Alibaba, что данные будут размещены на территории России, все будет локализовано.

Серьезная работа идет по созданию фондов и инструментов в юанях. Многим китайским компаниям, институциональным инвесторам гораздо легче вкладывать в юанях. Но исторически на такие инвестиции накладывались определенные ограничения, в том числе со стороны Китая. Мы активно работали с китайским правительством по снятию ограничений, создали несколько фондов в юанях, и это очень важный прецедент, стратегическая история. В частности, у нас есть соглашение с государственным банком Китая о создании совместного фонда на $10 млрд в юанях.

Мы запустили с Tus-Holdings Российско-китайский венчурный фонд объемом $100 млн, он уже осуществил несколько сделок. Работаем над инфраструктурой с китайской China Communications Construction Company. И считаем, что опыт Китая в развитии инфраструктуры может быть крайне полезен для России. Он не должен вытеснять российские компании, но привлечение китайцев в консорциумы по инфраструктуре может быть вполне разумным. Мы создаем российско-китайский региональный фонд в 7 млрд юаней вместе с провинциями Хэйлунцзян и Гуандун, новый фонд с Chengtong для инвестиций в транспорт и промышленность.

— Вы рассчитываете на увеличение объема инвестиций?

— С Китаем у нас сотрудничество многовекторное, с фокусом на очень массовое привлечение инвестиций. И мы считаем, что, хотя мы с нашими 30 инвестициями создали некий задел, объем китайских инвестиций может быть на порядок больше. Мы ждем, когда соберется критическая масса, когда и руководство Китая понимает, что инвестиции в Россию — это важно, и санкционные ограничения воспринимаются скорее в фактическом виде, нежели как ожидание того, что может произойти. Плюс за последние пару лет прошла череда отставок и увольнений в госкомпаниях Китая... Все должно сложиться, чтобы было больше взаимных инвестиций.

— У китайцев есть репутация медленных и очень осторожных инвесторов. Осложняет ли это работу?

— Осторожность в инвестициях — это не всегда плохо.

В каждой стране мы должны стать в какой-то степени экспертами по местной культуре и получить внутри страны ряд сильных людей, которые нам верят и которые готовы задействовать свой авторитет внутри страны на работу с нами.

— Это какие-то персоналии?

— Да, в том числе. Например, в Китае для нас ключевую роль вначале сыграл Лу Цзивэй, который был главой суверенного фонда Китая, потом стал министром финансов и сейчас возглавляет национальный совет Фонда социального обеспечения. Он получил орден Дружбы от президента РФ и очень много сделал для того, чтобы китайские компании поняли, что с РКИФ надо взаимодействовать. Очень помогает и то, что вообще с нами работает суверенный фонд Китая. Без его поддержки пробиться было бы гораздо сложнее.

Во многих странах мы сделали целенаправленный стратегический выбор партнерства именно с суверенными фондами, которые открывают дорогу к взаимодействию со всеми. В том числе, переходя на Ближний Восток, у нас очень теплые отношения и с ОАЭ, и с Саудовской Аравией. И взаимодействие с их суверенными фондами позволило убедить другие фонды и компании этих стран в полезности совместной работы.

— Вы сказали, что ваш входной партнер в Китае — это Лу Цзивэй. А в других странах кто?

— Для ОАЭ и Саудовской Аравии это, безусловно, и главы их суверенных фондов, и правящие круги. Например, в Саудовской Аравии у нас произошел значительный прорыв после встречи с наследным принцем Саудовской Аравии, Мухаммедом бен Сальманом, который тогда еще был только преемником наследного принца. Он приехал в Петербург на ПМЭФ и принял участие в нашем ужине с президентом Путиным в 2015 году. После этого появилось соглашение о том, что они выделят нам $10 млрд, из которых $2,5 млрд уже инвестированы. Они вкладывают вместе с нами — например, в дублер Кутузовского проспекта, в другие проекты с УК «Лидер», Совкомбанк, технопарк в Тушино, логистическую платформу ПЛТ.

Мы также помогаем российским компаниям выходить на рынок Саудовской Аравии. Мы приложили очень много усилий к реализации проекта производителя насосов «Новомет». Saudi Aramco, крупнейшая нефтекомпания мира, подтвердила, что будет вместе с нами инвестировать и использовать их технологии (РФПИ, суверенный фонд Саудовской Аравии и Saudi Aramco планируют совместно купить 30,76% в «Новомете», принадлежащие «Роснано».— “Ъ”). То, что на это потребовалось около полутора лет, подтверждает, насколько сложно взять российскую структуру и внести в список партнеров крупнейших саудовских компаний.

Россия с Саудовской Аравией раньше не работала, Саудовская Аравия в Россию никогда не инвестировала. Мы открыли путь для саудовских денег в Россию, и сейчас, имея опыт «Новомета», считаем, что приводить другие компании как партнеров Aramco можем уже за три-четыре месяца. Здесь, безусловно, очень важна роль министров энергетики Халида аль-Фалиха и Александра Новака, которые возглавляют межправкомиссию.

— На каком этапе сделка по «Новомету»?

— Все хорошо. Условия полностью согласованы, ждем одобрения регуляторных органов. Подаем ходатайство в ФАС, но не ожидаем никаких сложностей.

Саудовская Аравия — это пример, когда мы не только стали взаимодействовать инвестиционно, но и очень способствовали развитию отношений. Помогали в том числе и культурным событиям, когда впервые в истории привезли Мариинский театр открывать крупнейший Центр мировой культуры имени короля Абдель Азиза «Итра» в Саудовской Аравии, созданный компанией Saudi Aramco. Мы активно помогаем России и Саудовской Аравии находить общий язык по большому количеству направлений.

— А что с другими странами региона, например ОАЭ?

— Выделено $7 млрд, вложено более чем в 45 проектов, из них рекордное количество — 12 — в 2018 году. Соответственно, они инвестировали в самое сложное время, когда был кризис, в 2014–2015 годах, когда мало кто верил в российский рынок. Сейчас успех в том числе этих инвестиций показывает, что решение было экономически правильным, все активы сильно выросли. То же касается Кувейта, Бахрейна, ряда других стран региона, которые с нами инвестируют автоматически.

— Насколько эффективно удается работать в условиях санкций с американскими и европейскими фондами?

— Мы не прекращали работу с европейцами. В частности, очень активны итальянцы, с которыми мы объявили около семи совместных инвестиций, в том числе четыре — в прошлом году. С французами — шесть инвестиций в прошлом году. Поэтому с европейцами работаем очень активно.

С США... здесь несколько аспектов. Мы верим, что необходимо предпринимать шаги по налаживанию делового, инвестиционного диалога между Россией и США. Считаем, что это важно, способствовали этому раньше и будем продолжать. До 2014 года у нас было много вложений с американскими партнерами, и мы продолжаем соинвестировать в различные проекты. Инвесторы из США участвовали фактически во всех крупнейших размещениях, поддержанных РФПИ,— это Московская биржа, Globaltruck, «Лента», «Мать и дитя», «Детский мир». В инвестициях в аэропорт Пулково участвовал фонд Baring Vostok, в капитале которого есть значимое участие американских инвесторов. Но, безусловно, взаимодействие с США сильно замедлилось. Часть мы замещаем средствами с Ближнего Востока и из Азии. Но уверены, что совместные бизнес-проекты с США продолжатся.

— В докладе спецпрокурора США Роберта Мюллера упоминалось, что вы в 2017 году проводили две встречи с американским бизнесменом Эриком Принсом, поддерживавшим кампанию Дональда Трампа. Правда ли, что на тех встречах вы обсуждали российско-американские отношения? Как вы оцениваете доклад американского прокурора и каких последствий от него ожидаете?

— Я надеюсь, что публикация доклада по итогам почти двухлетнего расследования положит конец всем спекуляциям. Авторы доклада не нашли негативного подтекста в усилиях по восстановлению конструктивного диалога между Россией и США. Я неоднократно подчеркивал, что возобновление равноправного диалога между Россией и США полностью отвечает интересам наших стран, а также является необходимым условием для поддержания политической и экономической стабильности в мире. Мы по-прежнему открыты для взаимовыгодного сотрудничества и продолжим усилия по выстраиванию позитивного бизнес-диалога.

— Планируете как-то помогать Китаю в торговой войне с США?

— Нет, не планируем, точно. Мы — не политический фонд. В чем еще секрет нашего успеха, как мы считаем? Мы довольно сильно сфокусированы на нашей задаче. Это привлечение средств, помощь российским компаниям и помощь в развитии отношений с Китаем, с эмиратскими, с саудовскими партнерами и так далее. С Китаем мы верим в значительную синергию инвестиций, в том числе в технологиях.

Недавно объявили об очень перспективном партнерстве с BGI Group (Beijing Genomics Institute) — это крупнейшая компания, производящая генетическое оборудование, в Китае и в мире. И я считаю, что совместное взаимодействие с Китаем в сфере генетики, искусственного интеллекта и многих других крайне перспективно и важно. Вообще, одна из наших тематик — это совместное построение мировых компаний.

Сейчас многие акцентируют мысль на том, что мы — Россия, мы сможем сами, создадим компанию, которая будет работать только на российском рынке. Но на самом деле есть эффект масштаба. И очень важно, чтобы российские компании могли быть успешными на мировых рынках: «Новомет», «Яндекс», другие. У нас есть партнеры в Китае, в Саудовской Аравии, в Эмиратах и так далее, готовые помогать делать наши российские компании более глобальными. Потому что, если компания ориентирована только на локальный рынок, она через пять-шесть лет не сможет быть глобально конкурентоспособной. В нашем понимании фокус на создании компаний, которые работали бы только на российском рынке,— стратегия, ошибочная для многих индустрий.

— Санкции вам не мешают?

— Да, санкционный режим, безусловно, был весьма сложным на определенном этапе, когда мы объясняли инвесторам, что это означает, в том числе в контексте взаимодействия с нами. Потому что самая опасная вещь в санкциях — это даже не четкие ограничения сами по себе, а некая гипотетическая возможность их расширения, что вызывает у многих риск-офицеров желание просто ничего не делать, даже если оно разрешено. А вдруг там что-то усилится и будет риск. И вообще, как заниматься чем-то, где есть санкционный риск?

Но мы сумели четко объяснить инвесторам, что вложения с нами не ограничены, то есть нет ничего, что бы запрещало им соинвестировать. После этого мы создали очень важный прецедент с Японией, где уже после введения определенных ограничений заработал совместный Российско-японский инвестиционный фонд, который обсуждался пять лет. Он получил все необходимые одобрения и уже сделал семь инвестиций. То, что с нами работает Япония и другие государства, помогало с другими, более консервативными инвесторами. Сейчас можно четко сказать, что мы инвестируем больше, чем раньше, несмотря, безусловно, на те сложности, которые создают санкционные ограничения.

— То, что ваша доля никогда не превышает 50%,— мера защиты от санкций?

— Соинвестиции с нами не запрещены, это главный момент. И да, в совместных фондах, которые мы создали, наша доля меньше 50%. Соответственно, мы не нарушаем никаких ограничений. Секторальные санкции, введенные против ряда российских компаний и их дочерних структур, касаются лишь определенных финансовых трансакций, связанных с привлечением долгосрочного финансирования от европейских и американских компаний в форме акционерного капитала или долга. Все остальные формы взаимодействия разрешены.

РФПИ не занимается привлечением акционерного или долгового финансирования напрямую, а, наоборот, инвестирует собственные средства наряду с соинвесторами. Мы никогда не привлекали подобное финансирование напрямую и не планируем делать это в дальнейшем. Соответственно, введенные санкции не затрагивают деятельность РФПИ.

— Вы вошли в состав совета по нацпроектам при президенте. Что вы там делаете и есть ли у партнеров РФПИ интерес к нацпроектам?

— Есть какие-то вещи, которые государство может делать без привлечения сторонних инвесторов. Но при этом мы считаем, что значимая часть проектов — по нашим оценкам, более 50% — могут быть реализованы с привлечением институциональных и частных инвесторов в капитал. Когда в проект заходят частные средства, он становится более прозрачным и эффективным. Поэтому мы большие сторонники того, чтобы в проекты инфраструктуры, такие как платные дороги, строительство портов, где можно использовать механизмы концессии в том числе, строительство клиник, привлекались бы частные инвесторы. Мы считаем, что это было бы залогом того, что нацпроекты будут структурированы прозрачно, понятно и с эффективным контролем.

Мы проанализировали 400 проектов, в них можно примерно 30% планируемых госсредств заместить частными.

Безусловно, не все приветствуют частных инвесторов, потому что для многих министерств, может быть, легче просто потратить деньги, как они привыкли.

Мы ведем дискуссии со многими министерствами о том, куда бы могли заходить и помогать.

— Например?

— Например, комплексный план модернизации и расширения магистральной инфраструктуры. Мы планируем инвестировать в большое количество автомобильных дорог, в том числе в строительство дальнего западного обхода Краснодара. Уже участвуем в ЦКАД-3 и ЦКАД-4. В создании транспортно-логистических центров — создали компанию ПЛТ, которая с нуля уже стала третьим оператором логистической инфраструктуры.

Планируем инвестировать вместе с китайскими партнерами в компанию «Белый Раст», это контейнерные железнодорожные терминалы между Китаем и Европой. Федеральный проект «Комплексная система обращения с твердыми отходами» — будем участвовать вместе с «Ростехом», японскими и турецкими партнерами в строительстве заводов по обработке отходов.

В здравоохранении строим онкологические центры. Мы начали с двух центров в Московской области, сейчас построим еще один центр с Philips в Татарстане и будем масштабировать это на всю страну. «Транснефть Телеком» — вместе с «Транснефтью» мы задействовали ее телекоммуникационную инфраструктуру, чтобы построить цифровой мост Япония—Европа через Россию.

— В портовой инфраструктуре есть конкретные проекты?

— Да, на портах мы сейчас фокусируемся. Есть в том числе Dubai Ports — наш партнер, который выделил нам много совместных инвестиций, имеет целый план и предложение строительства портовой инфраструктуры для использования на Северном морском пути. У нас уже есть пример привлечения Mubadala в перевалочный терминал в Усть-Луге.

— Намерен ли РФПИ участвовать в приватизации «Трансконтейнера»?

— По «Трансконтейнеру» позиция очень простая. Условия аукциона не позволят Dubai Ports напрямую участвовать в этой покупке, потому что там написано, что компания не имеет права владеть перевозкой морских контейнеров на международных рынках. Но при этом есть около тридцати российских компаний, которые подходят под критерии. Поэтому не исключена возможность, что мы войдем в консорциуме с кем-то из российских игроков совместно с иностранными финансовыми партнерами.

— То есть вы не уходите с торгов?

— Не уходим, да. Мы считаем, что этот процесс будет происходить, скорее всего, в конце года. И возможно, мы примем участие с кем-то из игроков, который квалифицирован на такое участие.

— Какие варианты сотрудничества с Mubadala в области транспортных активов сейчас рассматриваются?

— Mubadala — один из самых давних партнеров и самых крупных партнеров РФПИ, у нас более 45 совместных инвестиций с 2013 года. Они проявляют большой интерес к транспорту, в частности транспортной инфраструктуре. В конце прошлого года совместно с Mubadala мы инвестировали в инновационную транспортную компанию Deliver, которая работает по принципу «Uber для грузовиков» и помогает малым и средним грузоперевозчикам получить стабильный поток заказов. Также Mubadala совместно с нами инвестировала в аэропорт Пулково.

— Окончательно ли закрыт вопрос о приобретении FESCO РФПИ и DP World? Или он может вновь встать на повестку?

— Без комментариев.

— Что происходит с вашей инвестицией в «Интергео»?

— С операционной точки зрения проект развивается по графику. Сейчас мы видим значимый интерес к проектам компании со стороны китайцев — возможных стратегических партнеров. Оба проекта компании, месторождения Ак-Суг и Кингаш, представлены на российско-китайской комиссии по инвестиционному сотрудничеству, которую с российской стороны возглавляет первый вице-премьер Антон Германович Силуанов. В рамках комиссии РФПИ с китайскими партнерами регулярно проводит российско-китайский комитет предпринимателей, на котором бизнесмены двух стран обсуждают крупные проекты, в целом более чем на $100 млрд. Возможное решение о следующих инвестициях в «Интергео» может быть найдено именно в рамках работы этих площадок.

— Вы объявляли об инвестициях в продовольственные ГК «Эфко» и АФГ «Националь», почему сделки не закрылись?

— Мы не смогли договориться об оценке компании и перспектив рынка.

— В целом интерес к агросектору у РФПИ сохраняется?

— Агросектор России сейчас переживает одни из самых лучших времен, но очень важно заходить по правильным оценкам. Мы, например, находимся в очень продвинутых переговорах с «Русагро» по ряду их проектов, в том числе с фокусом на экспорт в Китай. Сможем раскрыть детали позже.

— Что происходит с «Детским миром»? Продает ли долю АФК «Система», есть ли там покупатели? И как планирует действовать РКИФ?

— Мы очень довольны результатами компании, она очень активно растет. Есть предложения от покупателей, их несколько. Мы еще не приняли окончательное решение, продавать или нет. Все, что могу сказать,— мы, безусловно, будем действовать совместно с «Системой». То есть не будет ситуации, что «Система» выходит, а мы остались, или мы вышли, а они остались. Мало того, на ПМЭФ мы объявим о ряде новых крупных инвестиций вместе с «Системой».

— Как вы оцениваете перспективы сделки ОПЕК+?

— ОПЕК+ — ключевой успех России, причем не только с точки зрения перелома в отношениях с Саудовской Аравией. Потому что многие забыли, но бытовало мнение, что именно снижение цен на нефть в Саудовской Аравии привело к экономическим сложностям Советского Союза и, соответственно, к его развалу.

То, что сейчас с Саудовской Аравией и со странами ОПЕК есть историческое соглашение, которое выполняется на 100% и которое привело к дополнительным 7 трлн руб. доходов российского бюджета и росту прибыли наших нефтяников более чем на 25%,— это, безусловно, исторический успех России. Есть вероятность, что в июне Россия может решить не продолжать соглашение о сокращении добычи на данном этапе. Но это, безусловно, не означает выхода из сделки со странами ОПЕК, которая очень важна для стабилизации рынка.

— Обсуждалось ли с Иркутской нефтяной компанией вхождение в ее проект по переработке газа?

— Да, обсуждалось, в том числе с Российско-японским фондом. Мы активно анализируем эту сделку. Но до завершения переговоров сложно комментировать, насколько мы сумеем ее реализовать. Но можем подтвердить, что Российско-японский фонд ее активно анализирует и пока находится в позитивной динамике.

— Рассматриваете ли вы совместно с Mubadala другие проекты с «Газпром нефтью» после покупки доли в «Газпромнефть-Восток»?

— Да, рассматриваем. Наши эмиратские партнеры крайне довольны инвестицией в «Газпромнефть-Восток». И рассматриваем сейчас несколько проектов по дальнейшим инвестициям вместе с компанией «Газпром нефть».

— В проект Чона?

— Считаю преждевременным называть конкретные проекты.

— Обсуждается ли с партнерами покупка долей в месторождениях «Роснефти»?

— Мы пока не обсуждали такие возможности.

— Вы уже рассказали, что подали в ФАС бумаги, касающиеся «Новомета». А что происходит с аналогичными инвестициями в EDC?

— Относительно EDC мы продолжаем переговоры. Как вы знаете, планировали заход без Schlumberger, потом появилась Schlumberger, потом Schlumberger решила не продолжать процесс согласования. Мы сейчас ищем с EDC конфигурацию, которая позволила бы нам с этой компанией работать. И это может заключаться как во вхождении в капитал, так, возможно, и в создании какого-то СП для работы на саудовском или на эмиратском рынках.

Почему мы заинтересованы именно в российских нефтесервисных компаниях? Мы считаем, что можем им помочь в экспансии на рынке Ближнего Востока. Детали раскрывать не могу, кроме того, что мы в различных дискуссиях и сейчас анализируем структуры сделки, которые позволят нам расширить деятельность компаний, в том числе на ближневосточных рынках.

— РФПИ предлагал buyback префов «Транснефти» для повышения капитализации. Какова судьба этой идеи?

— Сейчас это все обсуждается в правительстве и на уровне министерств. В принципе мы видим положительное отношение и к предложениям по buyback, и по опционным пакетам. И ждем финализации дискуссий, которые сейчас ведутся в правительстве.

— Что конкретно обсуждается?

— Обсуждается опционная программа, часть которой была бы завязана на показатели капитализации «Транснефти», что очень важно для многих инвесторов в ее привилегированные акции. Также обсуждается, по аналогии с похожими программами в других компаниях, и не просто обсуждается — она была одобрена комитетом по стратегии инвестиций, который я возглавляю в «Транснефти», программа buyback. Также есть понимание, что акции компании недооценены.

— Рассматриваете ли вы по-прежнему вхождение в «Арктик СПГ-2» вместе с Saudi Aramco?

— Не могу комментировать эти переговоры. Все, что могу сказать,— саудовские партнеры действительно проявляют большой интерес к инвестициям в российские СПГ-проекты.

— Вышли ли вы из переговоров о покупке «Аммония» в Татарстане? Если да, то почему?

— Мы сохраняем интерес к активу и готовы участвовать в его развитии вместе с победителем торгов.

— РФПИ активно занимается метанольными проектами в России. В каком состоянии проект с Балтийской газохимической компанией в Усть-Луге, учитывая, что «Газпром» получил право продавать газ для завода выше регулируемой цены?

— Мы считаем направление нефте- и газохимии крайне перспективным для инвестиций, рассматриваем ряд проектов в этой сфере, включая производство метанола. Возможность стабильной поставки газа и его цена являются значительным фактором привлекательности любого метанольного проекта, которые нужно тщательно изучать перед принятием инвестиционного решения.

— После скандала с управлением данными пользователей Facebook в Европе набирают силу инициативы о контроле над социальными сетями. Как вы считаете, такая проблема повлияет на инвестиционную привлекательность интернет-компаний?

— Безусловно, раньше мало кто понимал важность данных. И поэтому очень много возникло неправильных подходов, в том числе где многие приложения без спроса человека пользовались данными. Поэтому что важно? Безусловно, государство должно играть важную роль в регламентировании подходов к данным. И мы знаем, что сейчас активная работа ведется и на уровне правительства, и в Госдуме о том, чтобы эти данные регламентировать.

Есть там две основные модели. Китайская, которая позволяет государству более активно создавать эти библиотеки данных. И есть, назовем это так, европейская модель, где вносится очень много ограничений на вообще сбор данных. Мы уверены, что китайская модель победит, потому что искусственный интеллект, который будет работать на большем объеме данных, он окажется более успешным, чем тот, который сталкивается с теми барьерами, которые создаются в Европе.

Поэтому мы считаем, что, безусловно, важно не нарушать частную жизнь, права на данные. Но есть возможность обезличивания данных, есть возможность агрегирования данных. И поэтому, безусловно, китайская модель, где государство играет роль, но при этом эта роль настроена на создание больших массивов данных, на работу с ними, более выигрышна, чем европейская.

— Интересуют ли вас вложения в инфраструктуру для хранения данных?

— Да, мы считаем это крайне перспективным рынком. «Ростелеком», где я тоже вхожу в совет директоров, этим занимается. Мы считаем, что сейчас крайне необходимы облачные технологии, центры обработки данных. Нам самим понадобится крупный облачный сервис, хранилище и центр обработки данных для нашего СП с Alibaba. Поэтому активно смотрим на возможность партнерства с крупнейшими игроками на рынке.

— Интересует ли вас такая компания, как IXcellerate, у которой есть иностранные инвесторы, включая Goldman Sachs?

— Мы смотрим на всех возможных партнеров на этом рынке.

— На какой стадии переговоры с IXcellerate?

— Считаю преждевременным это комментировать.

— Сохраняете ли вы интерес к сегменту такси, включая «Яндекс.Такси», после неудачного IPO Uber?

— Мы сохраняем интерес к этому сегменту, но достаточно осторожны в своих оценках.

— У вас уже есть инвестиции в области искусственного интеллекта?

— Искусственный интеллект — очень важная, системная для нас история. Потому что мы видим, что он сможет во многих индустриях повысить эффективность на 20–30%. Это не просто, знаете, любовь к технологиям. Мы, например, всегда очень консервативно относились к криптовалютам. Но проанализировали более ста российских компаний в области искусственного интеллекта, отобрали двадцать, которые могут быть мировыми лидерами, в том числе «Онкобокс», «Нейротренд», «Нейрочат», «Форексис», «Нейросети Ашманова». Мы видим важное партнерство здесь. В том числе мы видим партнерство и с Китаем, и с арабскими странами по совместной работе по развитию искусственного интеллекта, где можем создавать совместные компании и предприятия.

— Сколько может быть вложено в эти проекты?

— Мы намерены делать пять—десять инвестиций в этой сфере в год. Всего для в нее и смежные области привлечено $2 млрд от партнеров, они готовы инвестировать вместе с нами.

— Это не слишком венчурная область деятельности для фонда вашего статуса?

— Ряд компаний, куда мы заходим, они уже на довольно растущей стадии, не просто венчур. Например, «Моторика» — один из лидеров мирового уровня по производству протезов верхних конечностей с использованием искусственного интеллекта. У них есть клиенты, производство, спрос во многих странах. Когда мы смотрим на компании такой более ранней стадии, как «Онкобокс», уже заранее понимаем, например, где можем им в том числе дать значимые контракты — либо в России, либо за ее пределами. И инвестируем только с пониманием, что их деятельность будет обеспечена какими-то контрактами, которые в том числе мы можем помочь получить.

— Вы упомянули консервативный подход к криптовалютам, но курс Bitcoin, например, снова начал расти. Планируете ли вы менять подход?

— Мы смотрим на все в преломлении к тому, какую задачу можно было бы решать, какой экономический эффект. Например, способ расчетов между странами БРИКС на основе криптовалюты, может быть, в определенный момент имел право на жизнь. Но сами инвестиции в Bitcoin, в другие криптовалюты — это очень спекулятивный рынок. Мы видим много других технологий, которые будут иметь значимый эффект для экономики.

— РФПИ работает уже почти семь лет. Каковы итоги?

— Во-первых, мы абсолютно четко показали, что созданная модель крайне успешна. Сейчас семь других стран создают фонды по модели РФПИ. В чем она заключается? В том, что средства государства не просто расходуются, а инвестируются с доходностью, привлекая при этом средства партнеров в пропорции где-то один к семи — один к десяти. Образуется мультипликативный эффект. Мы уже вложили 1,5 трлн руб. в более чем 70 проектов. Из них 140 млрд руб.— средства РФПИ, а 1,4 трлн руб.— наших партнеров. Таким образом, государство не просто расходует бюджетные деньги: оно, во-первых, фактически возвращает все вложенные средства за счет налога в течение четырех лет. И второе: оно получает доходность свыше 10% в рублях на вложенные средства.

Это уникальная модель, где государство не просто тратит средства на создание чего-то, а инвестирует, получает доходность и при этом появляются новые компании, рабочие места, объекты инфраструктуры, международные партнерства.

— В чем именно новизна модели для мирового опыта?

—Обычно суверенные фонды инвестировали за пределами страны с целью диверсификации и не фокусировались на привлечении средств для внутренних проектов. Мы построили модель с фокусом конкретно на привлечение средств внутрь страны. И теперь сходную модель запускают Узбекистан и Армения, создала такой фонд Турция, Индия, даже Италия и Франция. Они идут по нашей модели, создавая инструменты для соинвестирования с иностранными партнерами, чтобы привлекать их внутрь страны. Поэтому очень важно, что наша модель оказалась успешной.

Сейчас выручка портфельных компаний РФПИ превышает 6% ВВП, в них работает более 800 тыс. человек, мы привлекали более $40 млрд в партнерства, из которых $4 млрд автоматически вкладывается РФПИ. И это тоже очень важно —модель, где многие инвесторы-государства нам доверяют и автоматически вкладывают средства во все наши проекты. Соответственно, мы стали довольно крупным игроком. Около 90% всех вложений фондов прямых инвестиций в Россию приходят от РФПИ и партнеров. Так же как и около 60% венчурных инвестиций.

Суммируя, мы создали игрока, который воспринят мировым инвестиционным сообществом как один из самых успешных и эффективных инновационных суверенных фондов. Более того, мы параллельно осуществляем своего рода экономическую дипломатию: взаимодействуя с суверенным фондом Китая, ОАЭ, Саудовской Аравии, помогаем нашим странам улучшать отношения на примере совместных инвестиций и проектов.

— Но успех, о котором вы говорите, замеряется на выходе из проекта: инвестировано столько-то, прибыли получено столько-то, она зафиксирована. Вы вообще выходите из проектов?

— Да. В тех проектах, из которых мы вышли,— а это пять инвестиций, три из которых были публичными, АЛРОСА, «Ростелеком», «Детский мир»,— доходность превышает 20% годовых в рублях. Поэтому они, абсолютно очевидно, успешны. Из многих проектов мы не выходим, потому что обычно горизонт инвестиций — пять—семь лет, а мы считаем, что российский рынок вырастет в ближайшие два года. Мы связываем это с надеждой на некоторые геополитические улучшения, ускорение экономического роста, понимание инвесторами, что надо больше вкладывать в российский фондовый рынок. Поэтому из ряда инвестиций выйдем в ближайшие два-три года, когда внешняя конъюнктура улучшится. А пока, что тоже очень важно, наши инвестиции генерируют очень значимый дивидендный поток: выше 5% в год.

— Основная часть проектов у фондов — по крайней мере, у венчурных фондов — обычно неудачны. Какая у вас статистика по неудачным проектам, есть ли уже такие?

— Я бы сказал, что у нас неудачных проектов крайне мало — в том числе потому, что мы часто структурируем их как сделки с защитой доходности. Поскольку мы являемся суверенным фондом России, мы очень ответственно относимся к нашим средствам и очень консервативны. Поэтому во многих сделках мы говорим компаниям: гарантируйте нам минимальную доходность, а всем, что будет выше определенного уровня доходности, мы можем с вами поделиться в какой-то пропорции. Таким образом, они верят в бизнес и — для нас это важно — защищают нам минимальную доходность. А мы, если все идет лучше, чем ожидалось, отдаем часть доходности им. Эта модель с защитой нашего даунсайда, которая есть в большей части всех наших сделок, обеспечивает стабильность портфеля и доходность.

Внимательно инвестируют и наши партнеры. Такие партнеры, как, например, Mubadala, с нами вложились в 45 проектов. Если бы они не были довольны качеством доходности, то перестали бы с нами инвестировать, в том числе автоматически. А у нас наоборот: Кувейт изначально выделил $500 млн на инвестиции в автоматическую платформу, потом увеличил до $1 млрд. Раньше они инвестировали определенный процент в каждую сделку, сейчас увеличили его в четыре раза. То есть мы видим, что инвесторы все больше и больше вкладывают с нами, видя семилетнюю историю доходности. Они знают все компании, все финансовые показатели и с нами наращивают инвестиции. Такие фонды, как Mubadala, без нас не сделали ни одну инвестицию в России.

Интервью взяли Наталья Скорлыгина, Владислав Новый и Анатолий Костырев