Он утомил
Михаил Трофименков о «Курске» Томаса Винтерберга
В прокат выходит фильм Томаса Винтерберга о гибели российской подводной лодки в 2000 году. Авторы «Курска» — и это особенно очевидно на фоне успеха сериала HBO «Чернобыль» — сели между всех стульев сразу: ни зрелищного фильма-катастрофы, ни серьезного исторического расследования, ни даже качественного пропагандистского фильма, изобличающего российскую власть, не получилось
Фото: Belga Productions, VIA EST
Фото: Belga Productions, VIA EST
Фото: Belga Productions, VIA EST
Фото: Belga Productions, VIA EST
Фото: Belga Productions, VIA EST
Самое впечатляющее в этом бельгийско-люксембургском фильме — титры. Беспрецедентная международная сборная. Режиссер-датчанин «из конюшни» Ларса Фон Триера — автор «Торжества» (1998), самого первого фильма движения «Догма». Продюсеры — французы Люк Бессон и Ариэль Зейтун. Сценарист — американец Роберт Родат («Спасти рядового Райана», на минуточку). В ролях — британские (Колин Фёрт), французские (Леа Сейду), бельгийские (Маттиас Схунартс), шведские (Макс фон Сюдов) звезды. У титров — своя драматургия, главная интрига которой заключается в том, как вообще оказались совместимы творческие векторы аскета Винтерберга и честолюбца Бессона, от одного коммерческого провала к другому хранящего верность своей «синей птице» — грезе о «Голливуде-на-Сене». Увы, на вопрос, почему Бессон впрягся в фильм Винтерберга, напрашивается единственный ответ — видимо, увидел в фильмографии датчанина фильм под названием «Субмарино» (2010) и счел того мастером подводных приключений (не нашлось никого, кто объяснил бы, что то был фильм о простых датских алкашах и наркоманах).
Фото: Belga Productions, VIA EST
Получившийся продукт не имеет «ни вкуса, ни цвета, ни запаха»: то самое «кинематографическое тофу», которое внушает Квентину Тарантино священный ужас своей безликостью и бессмысленностью. В случае с экранной интерпретацией трагедии «Курска» вопросы «зачем это снимать» и «как это снимать» суть один и тот же вопрос. В принципе, возможны два ответа. Первый — использовать беду, омрачившую начало президентства Владимира Путина, для обличения русского «Левиафана», как известно по фильму Андрея Звягинцева, обитающего в тех же широтах, где погиб «Курск». При всем отвращении к инструментализации трагедий это было бы честным — в той мере, в какой пропаганда вообще бывает честной,— пропагандистским ходом. Второй вариант гениально сформулировал сто лет тому назад Николай Тихонов в «Балладе о гвоздях», посвящении матросам, не дрогнув исполняющим самоубийственный приказ: «Гвозди б делать из этих людей. Крепче б не было в мире гвоздей». (Стихи эти, к слову, обожал мой дед, майор разведки Балтийского флота.) Да, доля военного моряка заключается в том, чтобы погибать. И да, восхитимся стойкостью, с которой они принимают смерть.
Промежуточный вариант по-своему столь же гениально сформулировал президент Путин: «Она утонула». Гениально в том смысле, что это парафраз банальной истины: «Море умеет хранить свои тайны». И сколько бы ни существовало разноречивых версий гибели «Курска», мы — сухопутные существа — правды никогда не узнаем. Но то, что хорошо в качестве ответа на вопрос американского телеведущего, ничтожно как сценарная идея. Фильм столь же смертельно скучен, как и формула «Она утонула».
Он скучен настолько, что отбивает желание даже придираться к экранным глупостям. Авторы искренне считают, что грибы в России собирают исключительно с голодухи. Североморцам задерживают жалование, вот их жены и идут по грибы. Что на венчании, что на поминках, в церкви детский хор исполняет загадочную песню о ветре и траве. А моряки, что на свадьбах, что на финальных поминках по самим себе в затонувшей субмарине — некий гимн Северного флота: «У моряка, у моряка тверды и сердце и рука». (Единственный аналог, который мне удалось разыскать,— песенка Доброго моряка из мультика «Голубой щенок»: «Но тверда моя рука, / В этом сила моряка».)
Фото: Belga Productions, VIA EST
Но прежде всего скуку порождает отсутствие малейшей эмпатии режиссера к своим героям. Каждый из них — функция без лица, без характера, без малейшей ну хотя бы речевой или мимической характерности. Cхунартс — моряк. Сейду — беременная жена моряка. Петер Симонишек — хороший адмирал Грудзинский, просящий натовских коллег о помощи. Сюдов — плохой адмирал Петренко, дезавуирующий Грудзинского и несущий на встрече с женами моряков чушь о традициях флота. Фёрт — хороший натовский адмирал, верный морской солидарности.
Самое же интересное и позорное в фильме — ответ на вопрос, спасла бы натовская помощь выживших при взрывах торпед моряков. Гипотетическая версия «Курска» как обличения «Левиафана» предполагает однозначный ответ: да, спасла бы, а вы все сволочи. «Тихоновской» версии соответствует ответ столь же однозначный: доступ вражьих спасателей к секретам подплава ставил под угрозу неизмеримо большее количество жизней, и пошли бы вы все. Версия Винтерберга выглядит так: может, спасла бы, а может, и не спасла. В любом случае выжившие сами виноваты. Напились — одной, невесть откуда взявшейся бутылкой водки,— чего-то там уронили, спровоцировали пожар и задохнулись. Пьяный космонавт в ушанке уместен в «Армагеддоне», но никак не в фильме о реальной трагедии. Зато — и овцы сыты, и волки целы. Только 118 моряков «Курска» мертвы. Да, впрочем, до них авторам фильма нет никакого дела.
В прокате с 27 июня