Китай в торговой войне с США нанес противнику особенно коварный удар. Пошли слухи, что скоро продукция Голливуда перестанет получать в стране прокатные удостоверения.
Китайский рынок для Голливуда — ключевой
Фото: Reuters
Стоп, а что эти актеры делают в Китае? А они думали, что лучше быть там, поскольку две киноиндустрии и два кинорынка, американский и китайский, сливаются все больше.
Это, конечно, для кого-то удивительная новость, но экономически вполне объяснимая. Речь о двух самых больших в мире рынках. Китайский прокат только в больших залах в нынешнем году должен принести 12,28 млрд долларов, а американский — 11,93.
И в итоге любой голливудский продюсер как минимум старается представить, что в его фильме заденет кого-то в Китае, и заранее это вычеркивает. Как максимум он покупает за свой счет билеты и номера в хороших гостиницах для китайских… ну да, цензоров, и привозит их в США, прямо на съемочную площадку. Были случаи, когда после этого переписывались целые сценарии.
Так еще ведь есть совместная продукция, тем более что Пекин на этом настаивал, тренируя своих кинематографистов. По большей части она идет прежде всего на китайский рынок (раз он больше американского), а уже потом в США и куда-то еще. Так делалась последняя серия «Миссия невыполнима», «Яд» и другие работы.
А упомянутый телесериал «Через море я приду к тебе» — он снимался частично в США, в том числе с американскими актерами — про то, как китайская семья посылает сына учиться в Америку и что из этого получается. Еще есть фильмы, где мужественные китайские солдаты вступают в бой с американскими… И в итоге понятно, что для актера из США вполне логично переселиться поближе к центру принятия решений о таких работах, а где будет съемочная площадка — вопрос вторичный. Вон сериал «Воин» снимался в Южной Африке…
Итогом этой истории на сегодняшний день стал нарастающий внутриамериканский скандал на тему «с кем вы, мастера культуры?».
Голливуду объясняют, что он «продался коммунистам», а то, что речь о базирующемся в демократической Калифорнии сообществе людей, вроде как не любящих Дональда Трампа, республиканцев и всю неправильную часть Америки, спор только заостряет.
Давайте дословно (цитируем Майкла Гонзалеса из фонда «Наследие»): Голливуд «состоит в заговоре с одной из самых порочных цензурных систем в мире», а поскольку некоторые фильмы показывают в обеих странах, то «и американская публика подвергается цензуре Коммунистической партии» (Китая).
А вот теперь и совсем интересно: «Нам показывают положительную картинку Китая, в которой Китай — нормальная страна…» «Как получилось, что никогда не было снято фильма про Тяньаньмэнь? Это потому, что студия, которая такое сделает, знает, что всю ее продукцию навсегда отлучат от китайской кинокассы».
Цитата абсолютно гениальная по нескольким причинам сразу. Да, но давайте спросим: есть ли цензура в Китае? Есть, как и в Индии (там, например, если в фильмах будет слишком много секса, то толпа где-нибудь в глухомани может погромить кинотеатр), и еще в десятках стран. В Китае, например, запрещен Винни-Пух, поскольку местные оппозиционеры так называют главу государства Си Цзиньпина. И не потому, что они с Винни похожи, дело еще в горшочке с медом — он, по мнению оппозиционеров, символизирует власть, до которой Си очень жаден.
Но вот снять фильм про события в Китае в 1989 году, в том числе на площади Тяньаньмэнь, это хорошая мысль. Можно экранизировать фальшивую картинку, которой кормят уже не одно десятилетие западную публику — смелые студенты, желающие сделать Китай западной страной, а на них наезжают танки… А можно попробовать воссоздать то, как оно было на самом деле. Вот вам прекрасная сцена — в 500 метрах от студенческих палаток на площади Тяньаньмэнь заседает все китайское руководство и лично товарищ Дэн Сяопин. Кто-то из них говорит: мы 10 лет реформировали страну, вели ее от маоизма в нечто вполне западное, а получили по всему Китаю бунты с требованиями возврата к уравниловке и сворачивания реформ. Строят баррикады, сжигают солдат живьем. А тут еще особый случай — студенты, которые вообще непонятно чего хотят, судя по их лозунгам. Что будем делать?
Понятно, что такой фильм в Китае все равно бы запретили, потому что про Тяньаньмэнь там говорить все еще нельзя, ни правду, ни неправду. Но, по Майклу Гонзалесу, такой фильм нельзя показывать и в США. Потому что Китай, смотри выше, не «нормальное государство», и Тяньаньмэнь — это не иначе как коммунистические танки против смелых студентов, желающих увести страну в западном направлении.
Что такое настоящая цензура, мы помним. Так же как мы знаем, что происходит, когда у нас показывают очередную голливудскую продукцию типа «Чернобыля» (или фильм про смерть Сталина и т.д.). Звонят и пишут люди, говорят: я был ликвидатором в Чернобыле, ничего похожего там не происходило, почему позволяют показывать на наших экранах этот злобный бред? Запретите его немедленно.
Но теперь представьте, как ранят и оскорбляют чувства некоторых персонажей уже наши фильмы, из которых, в частности, видно, что не только США победили Гитлера и т.д.
Куда податься бедному Голливуду коллективно и его обитателям в индивидуальном порядке?
Давайте вспомним все плохое, что говорили про американское кино в последние несколько десятилетий. Что оно — часть пропагандистской машины Пентагона/Америки/глобализма, что тонкими (без Главлита) способами оно несет в мир американский образ жизни и стиль мышления. И вот теперь какой-то Гонзалес объясняет нам, что так и должно было быть, но если Китай (Россию и далее по списку) показывают как «нормальные страны», то Голливуд продался за китайские деньги.
И мы плавно выходим на великую тему — что вообще такое культура и искусство, зачем нужны, кто и что их должно финансировать. Вот Микеланджело: не будь папы Юлия, который заказал ему (то есть оплатил) большую часть шедевров, то мы бы и имени такого не знали. Но вообразим себе этих, с оскорбленными чувствами, заходящих в Сикстинскую капеллу, вершину христианского искусства. Там, на потолке — Создатель! Голый! Задней частью к зрителю! Всем ведь не угодишь. Вот это — конфликт, что там Голливуд, старающийся не разозлить китайского и американского зрителя одновременно.
И единственное, что утешает,— необъяснимая и всемирная живучесть искусства, несмотря на теоретическую невыносимость его существования. Наверное, здесь какая-то ключевая особенность человеческой натуры — раз за разом, вопреки материальным, политическим и общественным тискам, очередной художник создает что-то заведомо запретное, и, возможно, находится кто-то восторгающийся и понимающий, что вот для этого стоило жить.