Работы, вышедшие в третий тур конкурса на проект памятника Бродскому, учрежденного Альфа-банком и городским комитетом по градостроительству и архитектуре, выставлены для народного обсуждения в витрине магазина на Невском проспекте. В конце сентября из семи проектов-финалистов должен быть выбран один победитель. Комментирует ЭРАСТ КУЗНЕЦОВ.
Решения фигур основаны на расхожих ассоциативных приемах. Понятно, что бронзовый "человек, похожий на Иосифа Бродского", поставленный где-то в городе, вряд ли кому-нибудь будет интересен, и его следует как-то "расцветить". Появляются полы пальто, раздуваемые встречным ветром ("борение", "преодоление"), широкий шарф, живописно обвивающий шею ("вольность натуры"), обнаженная голова ("вечная молодость"), руки в карманах ("замкнутость независимой личности"), глаза, поднятые вверх ("общение с Небом), и проч. Скульпторы-финалисты: Юрий Фирсов (Канада), Георгий Франгуляна (Москва), Владимир Соскиев (Москва), Ирина Ярошевич (Петербург), Даниэль Митлянский (Москва) — большей частью не последние люди в своем деле, и в их работах можно отыскать немало частных профессиональных достоинств. Но эти частности ничего не решают, если нет главного. Перед нами явный "кризис жанра". Интересно будет наблюдать, узаконит ли жюри появление в Петербурге очередной бронзовой куклы к сонму уже поставленных — пусть и поприличнее их скульптурным качеством.
Искренняя (нет оснований сомневаться) попытка одного из конкурсантов — Константина Симуна (CША)-- вырваться из круга стереотипов обернулась аттракционом фарсового характера. На все той же Преображенской площади устанавливается кусок решетки со все того же Васильевского острова. На решетке лежит тело поэта — он как бы "плывет"; но иногда ему можно придать и вертикальное положение.
Однако есть еще и седьмой проект, представленный скульптором Владимиром Цивиным и архитектором Феликсом Романовским. Проект чрезвычайно прост. В конце набережной Лейтенанта Шмидта, за Горным институтом, должны быть установлены две высокие стелы с текстами Бродского, уходящие в воду и разделенные ступенчатым спуском к Неве. Снова Васильевский остров, но место не случайное. Это край Петербурга, его средостение с внешним миром — и прежде всего с Западом, куда ушел поэт. Это место, пронизанное множеством разнообразных противостояний и взаимоперетеканий. Суша здесь встречается с водой, река с океаном, строгая классика с современностью, стихия с рациональной волей, художество с индустрией, природа с урбанизмом, возвышенная отрешенность с живой реальностью. Все это питало поэзию Бродского и даже отчасти определило сюжет его собственной жизни.
Мы в конце концов не знаем толком, что имел в виду поэт, упомянув Васильевский остров, может быть, он просто обмолвился. Владимир Цивин как бы реконструирует возможный смысл сказанного — не столько тот, который был вложен поэтом, сколько тот, которым способны нагрузить его мы, размышляя сегодня о Бродском и его судьбе.
В насыщенном токами ассоциаций месте очень простое, но тщательно продуманное сооружение тоже обретает емкую многозначность. В приближенных друг к другу стелах — высоких и узких, соединяющих небо с водой, — отзвук архаики, и как не вспомнить, что совсем неподалеку стоят древние сфинксы из Фив. Стелы образуют непривычно узкий для Петербурга проход, почти щель: Вход откуда-то или Выход куда-то. Выход как будто к Неве, но не подплывет ли сюда гондола, гостья из Венеции, заменившей Бродскому родной город, — в этой измене была скрыта парадоксальная верность. Не надвинется ли беззвучно ладья Харона, перевозящая души умерших — и души поэтов тоже.
Этот проект посвящен не столько поэту, сколько его поэзии. Даже если имя Бродского будет когда-то позабыто, то стихи его сохранятся, и каждый сможет, если захочет, разглядеть высеченные в граните строки и принять или не принять прочитанное.