На волне каннской победы (приз за режиссуру в программе «Особый взгляд») в прокат вышел фильм «Дылда». Новую работу Кантемира Балагова оценивает как серьезное достижение молодого автора Андрей Плахов.
Фото: Нон-стоп Продакшн
Дебютная лента Балагова называлась «Теснота» и действительно была наполнена теснотой кавказского «общежития», где на небольшой территории, увеличенной складками неприступных гор, сосуществуют люди разных этносов и конфессий. Теснота вопиет и в «Дылде»: фронтовички Ия и Маша, вернувшиеся с войны, у которой «не женское лицо», обитают в питерской коммуналке с пятью слоями обоев на стенах, а служат в госпитале, где вершиной милосердия становится практика нелегальных смертельных уколов для безнадежно раненых.
Рослую, неуклюжую Ию прозывают Дылдой: она не умещается в этом пространстве. Только-только наступивший мир не принес ни облегчения, ни эйфории. Война окончена — война продолжается: так всегда в России, воюющей если не с внешним, то с внутренним врагом. Связанные между собой неуставными отношениями героини фильма пытаются справиться с замороженными, но не излеченными травмами и построить альтернативную жизнь в стороне от советских стандартов. Боль и гул военных контузий настигают их приступами удушья.
«Дылда» — изощренное, сложносочиненное кино, которое, помимо уровня режиссуры, привлекает также виртуозной операторской работой Ксении Середы и двумя выразительными актрисами — Викторией Мирошниченко и Василисой Перелыгиной — в главных ролях. Не противореча историческому контексту, современно смотрятся контрасты красного и зеленого цветов, словно списанные с фламандских алтарей.
Свирепый послеблокадный быт показан в «Дылде» как данность, но это еще не самое страшное. Сильнее давит теснота общества, травмированного не только войной, но менее очевидными и оттого не менее жестокими пытками. Одна из основных — запрет на проявление собственной идентичности, того самого «человека внутри», которого одна из героинь надеется обрести в выношенном ребенке, а другая взращивает как цветок любви к подруге: недаром, хоть и не догадываясь о характере этого чувства, сосед по коммуналке называет Ию фиалкой.
Регламентированная теснота — это требование скрывать лицо под социальной маской, искать прикрытие в виде «приличной» работы и непременно мужчины, будь то муж, любовник или покровитель. Иначе зачем разбитная Маша пытается выстроить отношения с неказистым ухажером и отправляется «женихаться» в дом его родителей? И вот там встречает его маму Любовь Петровну (в остроумном исполнении Ксении Кутеповой стилизованную под Любовь Орлову), явно имеющую опыт «полковой жены». И на нем построившую свое номенклатурное благополучие с загородным дворцом и парой борзых: это в городе, пережившем блокаду, где собака — такая же редкость, как павлин.
Посвященный прошлому, фильм Балагова смотрится современно не только в силу внедрения в сюжет актуальных мотивов — таких как эвтаназия или суррогатное отцовство. Он касается узловых тем российской современности, в частности — вопроса о цене военных побед. И говорит об этих вещах не шершавым языком публицистики, а средствами гуманистического искусства, советского и постсоветского. Одним из высших его проявлений в кино была «ленинградская школа» — противостоявшие официозу фильмы Хейфица, Авербаха, Арановича, Германа, Сокурова. Выпускник кабардино-балкарской мастерской Александра Сокурова, Балагов продолжает эту традицию — как выясняется, не мертвую и вполне совместимую с позывными современного киностиля.
Нельзя сказать, чтобы в «Дылде» не было проблем — проблем вообще и проблем второго фильма в частности. Далекий от него материал Балагов интерпретировал очень лично, вдохновившись прозой Светланы Алексиевич и пригласив в качестве соавтора сценария писателя Александра Терехова. Продюсеры Александр Роднянский и Сергей Мелькумов обеспечили солидный бюджет, позволивший пустить по городу старый трамвай и автомобиль, до деталей продумать декор каждой сцены. Все это вместе придало фильму дыхание большого эпического стиля. Однако на последнем этапе пришлось сильно сокращать картину из соображений фестивально-прокатного формата, что, похоже, нарушило ее естественный ритм. Некоторые эпизоды целиком выпали вместе с персонажами, другие спрессовались и ослабилась нить внутренней логики, вызывая множественность толкований. Однако даже ошибки и недостатки «Дылды» в конечном счете работают на результат: фильм мог бы стать манифестом рационального перфекционизма, но образовавшиеся лакуны придают ему обаяние эстетической загадочности.