Руководитель отдела расследований нижегородского отделения Комитета против пыток Альберт Кузнецов рассказывает о том, как организация проводит расследования, почему в Москве работать не менее сложно, чем на Кавказе, и почему полицейским нужен профсоюз.
Руководитель отдела расследований нижегородского отделения Комитета против пыток Альберт Кузнецов
Фото: Роман Яровицын, Коммерсантъ / купить фото
— Альберт Михайлович, как вы пришли в Комитет против пыток? Почему решили стать расследователем?
— Еще со школы меня интересовала тема гражданского активизма, хотелось стать причастным к общественной жизни и ощущать свой вклад в нее. По окончании университета узнал о вакансиях в Комитете против пыток и решил, что судьба дала мне шанс. После успешного собеседования проработал всего два месяца и отправился в командировку в Грозный. К тому времени в Чечне уже было спокойнее, обходилось без контртеррористических операций, Грозный понемногу отстраивался. Северокавказский офис в Пятигорске я возглавил в 2017 году, сейчас руковожу нижегородским отделением Комитета против пыток.
— В чем состоит суть вашей работы? Как Комитет проводит расследования?
— Мы работаем с заявлениями потерпевших и периодически подключаемся к расследованиям по сообщениям в социальных сетях и СМИ. Выходим на контакт с пострадавшим, выясняем ситуацию.
Главная сложность нашей работы в том, что многие заявители пытаются уйти от уголовной ответственности под видом жалобы на пытки — такая у них линия защиты.
Одних от других отличить сложно, поэтому мы тщательно работаем с поступившими заявлениями. Если заявитель оказывается недобросовестным, отказываем в помощи. Комитет не заинтересован в том, чтобы просто кричать на каждом шагу о пытках. Поэтому все заявленные нами факты нарушений всегда тщательно проверены.
— Необходимо ли иметь юридическое образование расследователю?
— Защитой прав можно заниматься и без юридического образования: все наши инструменты требуют мотивации, желания и определенного мышления, а не диплома юриста. В конце концов, наш председатель Игорь Каляпин без юридического образования сумел начать и развить общее дело.
— Насколько сложно получить необходимые для расследования материалы в правоохранительных органах? Какие системные вещи усложняют или, наоборот, упрощают вашу работу?
— Мы находимся в продуктивном взаимодействии с правоохранительными органами. С их стороны тоже чувствуется заинтересованность в борьбе с пытками, хотя это пока случается реже, чем нам хотелось бы. Они не всегда готовы возбуждать дела и наказывать коллег, но какого-то радикального упорства и противодействия, как, например, в Москве или на Кавказе, в основном нет. Мы сотрудничаем, анализируем их работу в качестве стороннего наблюдателя и предоставляем наше мнение, и правоохранительные органы эту информацию принимают.
Может быть, они не всегда согласны с нашими доводами, но нельзя однозначно сказать, что мы стучимся в закрытые двери, все равно чувствуется прогресс, правда, не всегда значительный.
— Пытки в полицейских отделах — исключение или правило? Что думают об этом в правоохранительных органах?
— Сотрудники полиции — это наемные работники. Качество их работы зависит от уровня культуры в их голове. Все они разные, и будет неправильно стричь всех под одну гребенку. Другое дело, что люди часто судят плохо обо всей полиции в целом по отдельным поступкам некоторых сотрудников, про которые они узнали из новостей или столкнувшись с ними. Конечно, общество активнее обсуждает негативные поступки, потому что их возмущает, что полицейские зачастую уходят от ответственности, а за одни и те же деяния люди «с корочками» и обычные граждане получают разное наказание. К одним закон суров, к другим почему-то более снисходителен. К сожалению, в России сформировалось определенное привилегированное сословие, которому многое может сходить с рук. Это становится все более очевидным и формирует в глазах общества отрицательный образ полицейского. В итоге от этого страдают честные и интеллигентные сотрудники, которым такая практика чужда.
— Почему сегодня жесткие задержания и навешивание уголовных дел — норма?
— Полицейские поступают так, просто потому что могут. Было бы несправедливо говорить, что каждый полицейский ходит и подбрасывает наркотики.
Это скорее следствие того, что нынешняя система дает возможность недобросовестным полицейским свои корыстные интересы безнаказанно претворять в жизнь.
В истории с Иваном Голуновым ответственность понесут отдельно взятые сотрудники, и даже если их начальство уволят, то это все равно не изменит ситуацию в целом, это решит лишь одну конкретную проблему в одном конкретном отделе или районе. Сколько еще таких случаев по стране, на которые никто никогда не обратит внимания и за которые никто не понесет ответственность? Изменения произойдут лишь тогда, когда наверху задумаются о необходимости перемен в самой системе.
— Можно ли в таком случае изменить полицейскую систему?
— Изменения в системе требуют создания доверия, во-первых, между полицейскими внутри их сообщества, во-вторых, между полицейскими и гражданами. Но о доверии не может быть и речи, пока нет действующих механизмов защиты свобод самих сотрудников. Когда они бьют митингующих, они не могут нарушить приказ, а выразить свое внутренне несогласие просто некому: у полиции нет своего независимого профсоюза, нет какого-то лица или организации, которая бы могла услышать мнение полицейского и защитить его свободу совести и свободу выражения мнения, отличного от мнения начальника, то есть создавала бы для общества образ сотрудника с человеческим лицом, со своим индивидуальным мышлением. Сейчас их работа напоминает круговую поруку, когда люди в принципе опасаются выражать какое-либо недовольство или несогласие с навязываемой им идеологией и делают вид, что их все устраивает, потому что каждый понимает, что если он выскажет свое мнение, то окажется в меньшинстве и сам станет жертвой репрессивной машины. В итоге полиция обезличена, поэтому она начинает восприниматься как коллективный разум.
И если общество использует ярлык «менты — козлы», порядочному сотруднику при таких условиях, наверно, невозможно от него избавиться.
Это печально, поскольку вопрос напрямую касается нашей безопасности, за которую и отвечает это ведомство.
— Насколько сложно работать на Кавказе? И где еще в России сложная ситуация с пытками?
— Для всех регионов Кавказа главная проблема — практика неписаного права: люди пытаются договориться со своими истязателями, используя нас как козырь, чтобы выторговать лучшие условия, а после они уже не заинтересованы в нашей помощи. Несмотря на это, работа с такими людьми все равно приносит свои плоды. Например, формально пропавшие без вести, которых никто не может найти неделями и месяцами после задержания полицией, после нашей активности вдруг обнаруживаются в изоляторах. Другая сложность в работе на Кавказе заключается в нежелании и страхе людей придавать огласке свою ситуацию, а наша деятельность без этого оказывается бесполезна.
Силовики могут прикрывать друг друга на уровне района, города, региона, помогать своим избежать ответственности — так работает коррупция. Но делать это гораздо сложнее, когда о произволе узнают за пределами территории их компетенции.
Как ни странно, сложным регионом является Москва и Московская область, которые перегружены другой разной информационной повесткой: все едут в Москву за правдой, рассказать о своих проблемах, провести пикет у Кремля, поэтому мобилизовать общество на борьбу конкретно с пытками очень тяжело, проблема теряется на фоне других не менее важных вопросов.
— Резонансное дело о пытках Александра Новоселова сыграло большую роль в приговоре по уголовному делу бывшего главы Нижнего Новгорода Олега Сорокина. Почему оно стало актуально для следствия только к этому процессу, если раньше Александр Новоселов 13 лет безуспешно обивал пороги Следственного комитета?
— Дело Александра Новоселова о пытках в 2004 году и раньше могло стать инструментом, способствовавшим наказанию Олега Сорокина, но это произошло только спустя 13 лет, когда у господина Сорокина закончился ресурс неприкосновенности. В течение этих лет, несмотря на собранные доказательства, следователи отказывались возбуждать уголовное дело. За это время в материалах не появилось новых существенных доказательств факта похищения и пыток Новоселова, однако следователь вдруг прозрел, возбудил уголовное дело, и все оказались за решеткой.
Поэтому вполне обоснованно будет предположить, что за эти годы просто не было некой высокой санкции на движение дела и арест фигурантов.
Для развития правоохранительной системы важно, чтобы сотрудники на местах не ждали отмашки из Москвы для уголовного преследования высокопоставленных преступников, а имели возможность самостоятельно инициировать привлечение к ответственности даже высших должностных лиц, если у них для этого достаточно доказательств, чтобы они не боялись давления, если сочтут необходимым пойти на такой шаг, и были уверены в своей безопасности и поддержке коллег. К сожалению, из-за жесткой иерархии и отсутствия независимых механизмов защиты это невозможно. Система закрыта от общества, а какой-то эффективный инструмент, который бы помог наладить диалог без применения дубинок, попросту отсутствует. Если обычным гражданам могут прийти на помощь правозащитные организации, предать огласке факты произвола и несправедливости, помочь им защитить свои права, то у порядочных полицейских омбудсмена нет.