Сильно после бала

В издательстве АСТ вышел перевод неоконченного романа Курцио Малапарте «Бал в Кремле» — воспоминаний о встречах итальянского писателя с «высшей марксисткой аристократией» конца 1920-х годов, в которых документ оборачивается фантасмагорией

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Курцио Малапарте — один из самых провокативных авторов итальянской литературы прошлого века. Авантюрист, интриган, эстет и циник, воевавший в составе итальянской, французской и американской армий (а также продвигавшийся в качестве корреспондента с немецкой во время наступления на восточном фронте), в разное (а иногда в одно и то же) время изображавший ревностного фашиста, коммуниста и католика. Наибольшую известность он получил в конце 1940-х, после публикации романов «Капут» и «Шкура», несколько лет назад переведенных на русский,— самых безжалостных и откровенных книг, написанных об опыте Второй мировой сразу после ее окончания.

В 1947 году, между двумя частями дилогии, Малапарте начал работать над «Балом в Кремле». Если «Капут» и «Шкура» были написаны по свежим следам, то здесь он возвращался к событиям двадцатилетней давности. Возможно, из-за того, что экстатический стиль писателя не был предназначен для работы на расстоянии, возможно, из-за сложных отношений с итальянской компартией, возможно, из-за того, что у него просто были дела поинтереснее, роман так и не был закончен. Остались многочисленные черновики. Первая, собранная друзьями писателя, версия «Бала» вышла в 1971 году, через 14 лет после его смерти. В 2012-м появилось выверенное научное издание. Теперь роман наконец вышел по-русски.

Сюжет, точнее скелет сюжета, таков: в 1929 году Малапарте приезжает в Москву работать над книгой «Техника государственного переворота». Из-за нее он на год окажется в тюрьме и несколько лет проведет в ссылке. Малапарте 1940-х гордится, что советский опыт принес и ему немного страданий. Малапарте 1920-х находится на пике своей ранней славы. Он обаятельный итальянский журналист, вхожий в лучшие дома и кабинеты высших начальников.

В центре его интереса — именно советский высший свет: люди, десять лет назад свергнувшие царя, а теперь превратившиеся в новую аристократию. С гадливым наслаждением он описывает балы, торжественные обеды, слухи о сексуальных привычках советских властителей. Его занимают фигуры особенно яркие: блистательный теннисист и ловелас Лев Карахан, охочий до сальностей гомосексуал-гедонист Дмитрий Флоринский, байронический доносчик Борис Штейгер. Все они сотрудники Наркомата иностранных дел, фигуры не первого ряда, но в романе предстают как настоящие советские божки.

Малапарте фиксирует последние дни этого класса, его фатальную деградацию, находящую закономерный финал в репрессиях 1930-х. Он, конечно, не застает их, но с удовольствием фантазирует о расстрелах, приветствует гибель своих героев. Сталин выступает ангелом возмездия, агентом настоящей истории, полагающим грозный конец ее торможению. Фигурой, воплощающей мещанское разложение революции, оказывается недавно изгнанный Троцкий.

Сложно поверить, что внимательно изучавший биографию Троцкого для «Техники государственного переворота» Малапарте действительно верил в этот параноидально-карикатурный образ могучего вредителя. Можно предположить, что он заигрывал с официальной сталинской картиной советской истории, но и это выходило как-то криво. Отчасти потому, что именно Троцким он, похоже, и вдохновлялся, представляя послеленинский СССР как эпоху термидора.

Впрочем, в большей степени Малапарте, похоже, двигали не соображения политического характера, а желание написать идеальный роман о разложении революционного общества. Чтобы это повествование состоялось, он предлагает фантастические интерпретации советской политики, смещает масштабы, переставляет людей на новые должности, тасует факты с выдумкой: рассказывает о встречах с людьми, которых попросту не мог видеть в Москве 1929-го года, разговорах, которые не мог вести.

Есть здесь и обязательная для сюжета об иностранце в Советской России меланхолическая влюбленность в коммунистку — женщину нового типа, неспособную сблизиться с усталым и слишком цивилизованным европейцем. Прототипом юной переводчицы Марики Ч. была Марика Чимишкиан, актриса и подруга Михаила Булгакова. Неясно, какие отношения были у нее с Малапарте (в поздних воспоминаниях она упоминала о нем лишь мимоходом), но реальная Марика явно не соответствовала тому плакатному образу, который возникает в «Бале». С ней связан и самый вопиюще выдуманный эпизод романа: выпросив разрешение у Луначарского, Малапарте и Марика отправляются осматривать комнату только что покончившего с собой Маяковского.

Маяковский погиб через год после того, как Малапарте уехал из Москвы. Этот эпизод нужен, чтобы подчеркнуть еще одну линию «Бала» — диалоги с писателями, властителями дум (выступающие контрапунктом к беседам с политическими правителями). Их двое: собственно Маяковский, искупительная жертва преданной революции, и Булгаков. Последний как раз начинал работать над «Мастером и Маргаритой». Не исключено, что Малапарте действительно мог очаровать Булгакова своим демоническим трикстерством, а Булгаков увлечь Малапарте тем, что идеально походил на большого русского писателя, настойчиво ищущего за событиями сегодняшнего дня духовную подоплеку.

Когда герои «Бала в Кремле» не обсуждают сплетни, они беседуют о Боге, смерти и страдании. О том, что, отвергнув Бога, Советская Россия доказывает его существование наперекор лицемерно благочестивой Европе. О том, что бесцельное страдание, разлитое повсюду в СССР,— по-настоящему христианское, потому что не является самонадеянной имитацией мук Христа. Вывести из этих разговоров внятную философию практически невозможно. Воззрения Малапарте на христианство остаются такой же кашей, как его идеи о коммунизме.

Кажется, что Малапарте поставил перед собой две слабо связанные друг с другом задачи. Первая: написать «большой русский роман» — такой, каким представляет его себе образованный европеец, с кивками Толстому и Достоевскому, мудрым мужиком и слезинкой ребенка. Получилась невнятная пародия. Вторая: написать книгу об упадке аристократии, наследуя уже Стендалю и Прусту (столь же часто поминаемым в книге). Вместо этого вышло нечто вроде репортажа «Московского комсомольца». Вероятно, почувствовав эту двойную неудачу, он бросил затею. Тем не менее «Бал в Кремле» остается любопытным документом. Хотя и рассказывает он не столько о советской истории конца 1920-х, сколько о том, какие фантазии она могла породить в уме эксцентричного итальянского интеллектуала.

Курцио Малапарте. Бал в Кремле. М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной. Перевод: Анна Ямпольская