В Петербурге на 79-м году жизни скончался танцовщик Кировского театра 1940-1950-х и педагог Академии русского балета Константин Шатилов.
В послевоенном Кировском театре мог быть лишь единственный премьер Константин Сергеев: публика не желала знать другого, а сам Сергеев — терпеть рядом молодых соперников. Такая ситуация сломала бы нрав и карьеру любому. Карьеру танцовщику Шатилову это действительно сломало. Как многие его сверстники, он был обречен оставаться на втором плане. Для многих это кончалось депрессиями и запоями. Но Шатилов опять сумел удержать удар. Унизительную и очень зависимую ситуацию он превратил в урок личной стойкости, к вопросам статуса до конца жизни относился с невероятной для театрального человека легкостью и остался одним из самых светлых персонажей ленинградской балетной комедии нравов. Говоря о своей войне, беззлобно рассказывал, как пытался приохотить сослуживцев к балету: "Спрашиваю командира: 'Понравилось?' 'Да', — говорит, — только в следующий раз возьму бинокль помощнее, чтобы ляжки разглядеть'". Говоря об осином гнезде Кировского театра, вспоминал, как пытался посреди сцены поединка в "Ромео и Джульетте" разбудить высокохудожественную ярость в народном артисте, изображавшем Тибальда: "...И тогда я взял и хлопнул его шпагой по заднице. Представляете, какая это боль через трико? Я думал, он меня убьет". С той же наивной, импульсивной и очень нерасчетливой отвагой он вместе с двумя товарищами по несчастью на теплой волне хрущевской оттепели написал и открытое письмо против всесильного Константина Сергеева — первый случай балетного диссидентства. Письмо опубликовали "Известия", но, по злой судьбе Шатилова, и на этот раз случилось худшее: Сергеев усидел. Но, даже намного пережив своего главного гонителя, Константин Шатилов и не думал обличать. Он, всегда отвергавший любые фигуры умолчания и помнивший абсолютно все, решительно не желал сводить счеты. "В конце концов, — говорил он, — Котик был настоящим профессионалом".
ЮЛИЯ ЯКОВЛЕВА