Как город победит национальное государство

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Напомню, что город будущего сегодня — это не столько инструмент создания какого-то будущего, сколько результат воздействия будущих изменений на города. И если рассматривать сценарии современной футурологии, то окажется, что основные изменения — не городские, они превышают город по своему масштабу, они общемировые.

Ну, например, конец индустриальной эпохи. Или цифровизация. Или возвышение Азии. И в этом смысле, рассматривая проблему города будущего, имело бы смысл задаться вопросом о том, как эти глобальные изменения будут влиять на города.

Среди вещей, судьба которых в будущем вызывает сомнения, заметную роль играет институт национального государства. Есть некоторое количество теорий, объясняющих их состояние, но так или иначе суть сводится к тому, что в ближайшем будущем объем полномочий национальных государств будет существенно сокращаться даже при условии, что они едва ли будут на это согласны. Экономика игнорирует национальные границы, суверенитет частично делегируется, национальные войны стыдливо эволюционируют в гибридные. Национальные государства трясет независимо от формы правления, шкодливый мачизм автократий удачно дополняется бессилием демократий. Возможно, они все как-то выправятся и выздоровеют, но сегодня их усилия в этом направлении принято рассматривать как реакцию — неприятную в моменте, но обреченную в исторической перспективе. Как это скажется на судьбе городов?

Национальные государства — это сельскохозяйственные продукты, они выросли из аграрной цивилизации, когда составлявшее нацию большинство населения было сельским. Сам их упадок отчасти связан с тем, что городское население в развитых странах в семь-девять раз превышает сельское. Соответственно, их отношения с городами более или менее конфликтны. И надо сказать, всегда были конфликтны: отношения французского абсолютизма с Парижем тут не отличаются от проблем Эрдогана со Стамбулом. Государство пресекает (насколько может) любое городское самоуправление, город отвечает ему фрондами и революциями, причем иногда успешными — русский бунт был бессмысленным, пока был сельским.

При этом национальное государство располагается в городе, без города возможна армия, но не бюрократия. И у нас практически нет городов-государств, города располагаются в государствах. Мирно или немирно, но город и государство живут всегда вместе.

Что дает государство городу? Оно обеспечивает базовый уровень безопасности. Силовые структуры государства или полностью относятся к общенациональному уровню, или в любом случае полномочнее и мощнее, чем городские. Государство дает законодательную систему — ситуация, когда городской закон противоречит национальному, считается недопустимой в большинстве национальных государств. Сегодняшние государства часто считают своей заботой социальное обеспечение (в той или иной степени) — образование, здравоохранение, пенсии. В авторитарных системах национальное государство также приносит городу деньги от сращивания административных функций и бизнеса, поэтому столицы в них растут в полтора раза быстрее, чем при демократиях.

Что предоставляет национальному государству город? Территорию — у нас, например, в городах около трети территории изъято из городского управления под федеральные нужды. Налоги — в России город получает едва ли седьмую часть налогов, в нем собираемых, основные средства уходят государству. Человеческий капитал, хотя здесь есть нюансы — государство обычно внедряет практики использования в городах управленцев, которые не являются уроженцами городов, и в ряде случаев использует изолированные от городов образовательные институты для подготовки чиновников. Социальный капитал — включенность людей, составляющих государство, в городской социум, что не в последнюю очередь обеспечивает власти легитимность и доверие.

Безопасность, право, силовики, образование, здравоохранение, пенсии, административный бизнес — сегодня у нас везде искрит, но искрит и в других местах, мэры — это enfants terribles любого национального государства. Конфликты постоянны. Разумеется, их толкуют как конфликты государства и гражданского общества, но гражданское общество — это часто множество людей с неясной внутренней структурой и слабыми связями. Общество горожан — это, во-первых, люди, связанные территорией, а во-вторых — со своей структурой власти. В авторитарных странах именно мэры городов — кадровый резерв оппозиции, поскольку город — это, так сказать, естественно проросшее политическое образование с альтернативной повесткой дня.

Это качели, где позиции двух сторон постоянно взвешиваются и меняются. У нас свои традиции. Советское государство обладало чрезвычайно сильными позициями против городов. Во-первых, у нас в основном была общегосударственная собственность на жилье, а в городе жилая застройка — это 70–90% городской застройки. Во-вторых, советская власть в России пришлась на индустриальный период развития, и индустриальное производство тоже в огромной степени находилось не в городской, а в общегосударственной собственности.

Эти позиции нынешняя национальная власть потеряла. Но у нее есть мощный ресурс давления на города. В нынешней ситуации мы в городской экономике отчасти вернулись к доиндустриальному периоду, когда деньги родятся на полях, а город — это то, что Макс Вебер называл Konsumentenstadt, город потребителей, где помещики тратят доходы с имений, на что живут все остальные обслуживающие их горожане. Вместо зерна — нефть, газ и металлы. Но в любом случае эта сфера контролируется структурами национального уровня.

Однако с этим ресурсом есть очевидные проблемы. Он архаичен в постиндустриальной экономике, и его значение постоянно снижается из-за влияния мировой конъюнктуры даже при условии, что национальное государство этому противодействует.

Сегодня наши города (за исключением столицы, что естественно для авторитарного режима) находятся в ненадлежащем экономическом состоянии. Это связано с тем, что национальная власть понимает их потенциальную опасность. Она по мере сил лишает их политических структур (отсутствие выборных мэров и профанация местных выборов) и экономических ресурсов, когда бюджеты городов сплошь оказываются дотационными. Но это противоестественная ситуация — не может город, в котором, скажем, расположена атомная электростанция, иметь дотационный бюджет. И это создает слишком очевидную повестку политических изменений, которую трудно сдерживать. Ясно, что в какой-то момент возникнут оппозиционные городские движения под лозунгом «нас грабят» — и тут трудно будет возражать.

Это наша перспектива, и остается только надеяться, что трансформации не будут слишком болезненными. Поставим вопрос чуть шире. Национальное государство как институт если не уходит в прошлое, то переживает кризис, и это устойчивый тренд будущего. Вопрос — что будет происходить с городами?

Я бы обратил внимание на два существенных изменения.

Во-первых, это как раз вопрос о национальной основе государства. Для этого типа государства национальная идея принципиальна, поскольку это основа его легитимности. Но город как институт не строился по национальному принципу — это изобретение более древнее, чем нынешние национальные государства. Исторические исследования показывают, что успешные древние города были многонациональными, по крайней мере те, которые имели торговый профиль. Тем более это касается нынешних постиндустриальных городов, чьим главным занятием является обмен. Многонациональность, многоязычие, соединение многих культур в одном городе — это отличительная черта всех лидирующих глобальных городов, будь то Нью-Йорк, Лондон, Гонконг или Сингапур.

Тут нужно учитывать, что городское население вообще-то консервативно в своих занятиях. Если город, скажем, был торговым портом, а потом в нем построили фабрики, а морская торговля ушла в другие порты, то не бывает так, чтоб все матросы пошли работать на фабрику: люди всеми силами пытаются сохранить привычный профиль своих занятий. И поэтому в Лондон XIX века пришлось массово ввозить ирландцев. Превращение Москвы в центр международного бизнеса вовсе не привело к тому, что бывшие сотрудники советских НИИ массово пошли работать в банки и офисы кто оператором и менеджером, а кто уборщиком. Нет, новые сотрудники новых компаний были рекрутированы из всех городов России, а на роль уборщиков массово завезли жителей Центральной Азии. И это не волчьи законы капитализма и не перекосы планирования — это естественный процесс. Новый профиль города дает новое население, а не переобучение старого.

Это не означает, что отношения между разными национальными группами в городе всегда гармоничны и что все они придерживаются принципов толерантности. Город — родина погромов по национальному признаку, нетерпимость к евреям, армянам, китайцам, ирландцам, итальянцам и т. д. сопровождает городскую историю. Но нужно понимать, что при прочих равных город всегда будет стремиться к мультикультурности, и только давление национальных государств в последние два столетия отчасти выхолостило эту городскую природу. Эта нам с нашей презумпцией национального большинства кажутся странными арабы и африканцы в Париже, турки в Берлине, пакистанцы в Лондоне, китайцы повсюду — на самом деле это норма города, а не исключение. И конечно, возвращение к этой норме — один из симптомов ослабления национальных государств.

Исходя из этого можно предположить, что нас ожидает территориальная диверсификация городов по национально-культурному принципу. Сегодня мы в целом приветствуем полицентризм, но одновременно очень боимся появления в Москве национальных кварталов. Однако в обозримом будущем страх неизбежно будет преодолен и мы получим в городе новые центры — мусульманский, китайский, кавказский. Город станет куда мозаичнее. Появятся храмы разных конфессий, национальные учебные заведения, выставочные центры, магазины, русский не будет единственным языком Москвы. И это будет рассматриваться не как напасть, от которой нас не уберегло национальное государство и РПЦ, но как преимущество Москвы в области международного обмена.

Вторым трендом является увеличение дифференциации всех городских структур. Дело в том, что национальное государство в его нынешнем виде — это государство бюрократическое. Оно всегда работает в сторону стандартизации и стремится уничтожить различия. В силу того, что социальные завоевания не имеют заднего хода, можно предполагать, что или национальное государство сохранит базовые социальные функции, или города возьмут их на себя, но будут обеспечивать тот же уровень. Вряд ли кто-то откажется от сегодняшнего уровня безопасности или пенсионного обеспечения.

Но на уровне выше базового наступит известный хаос. Естественно ожидать нарастания правовой дифференциации. Уже сегодня мы имеем существенные отличия в правилах, например, дорожного движения внутри городов (вспомните московскую парковку) или в правилах землепользования и застройки, но это только начало. Несомненно, будут города с легализованными наркотиками, однополыми браками, генной инженерией и т. д. Медицина в городах будет различаться самым существенным образом — и, соответственно, медицинское законодательство. Эти различия станут конкурентными преимуществами городов, они будут бороться за них.

Еще более очевидное изменение — это сфера образования. Сегодняшняя российская система, когда все образование относится к полномочиям государства,— очевидный анахронизм; у нас, несомненно, появятся городские университеты с принципиально различными программами.

Ну и, разумеется, очень существенно изменится ситуация со строительными нормами и правилами. Массовая застройка массовым типовым жильем — прямая проекция социальной политики бюрократической унификации национального государства — будет исчезать пропорционально ослаблению его влияния.

Если опираться на этот тренд, нет оснований считать, что городом будущего будет какой-то один город, одна модель развития, по которой реформируются все города. Города станут бесконечно более разнообразны, и каждый будет развиваться в свою сторону. Это очень неудобно с точки зрения управления, и, столкнувшись с этой реальностью, национальное государство окажется в еще более уязвимой позиции. Вполне возможно, что оно вынуждено будет вернуться к вовсе феодальной практике — раздавать статуты свободного города и не вмешиваться в управление. Хотя, конечно, ему будет хуже, чем при феодализме,— ведь опираться на сельское население сегодня трудно. Возможно, от федерации штатов, краев и областей мы перейдем к федерациям городов. Тут, если вспомнить судьбу Ганзейского союза, есть множество неприятностей и опасностей. Но возможности городов как инструментов обмена очень сильно вырастут.