 |
ФОТО: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ  Погибших хоронили в закрытых гробах. От них осталось немного |
"Это же были живые люди, их похоронить надо"
— Дядя, дядя, а мы там что видели! — закричали два маленьких мальчика, показывая рукой на расположенный неподалеку пустырь с огромной кучей строительного мусора.
Полковник посмотрел на залитый палящим солнцем пустырь и спросил у мальчишек, что же они увидели.
— Там голова чья-то и рука! — выпалили пацаны и убежали.
— Федоров! — крикнул побледневший полковник сержанту.— Возьми двоих бойцов и бегом вон туда! Там человеческие фрагменты.— И уже тише добавил: — Раздолбаи.
Солдаты побежали к стихийной свалке. Эта свалка — все, что осталось от моздокского госпиталя, пережившего две чеченские войны.
Полковник направился к уцелевшей стене в два этажа, у которой работали его подчиненные — разгребали мусор, грузили его в кузова машин и отвозили на свалку. "Устали?! — зло крикнул полковник серым от пыли солдатам.— Если кто устал, пусть подходит к командиру и у..вает отсюда! Вы что, не понимаете, с чем работаете? Это же были живые люди, их руки и ноги похоронить надо".
На самом деле человеческих останков под оставшимся слоем завалов уже не должно было быть. Сотрудники МЧС извлекли все, что можно было найти, но к концу работы даже обученные собаки перестали чуять запах.
— Я никогда не видела, как работает МЧС,— сказала мне главная медицинская сестра госпиталя Вера Гусейнова, приехавшая на место взрыва через полчаса.— Теперь я знаю. Они работают как археологи — маленьким совочком. Потом осторожно разгребают ладонями — так, как будто гладят. А потом веничком метут. Эта работа никого не оскорбляет. Такое чувство, что они проявляют уважение и заботу к тем, кто остался под завалами. Они с любой найденной бумажкой или вещью подходили к нам и спрашивали: "Девчонки, это нужно?" А сами с ног валились от усталости. А когда мы первые часы кидались на эти развалины, а нас не пускали и мы дрались с военными, эти ребята из МЧС подошли и сказали: "Девчонки, там могут быть неразорвавшиеся мины. Мы не можем допустить, чтобы и вы погибли". Молодцы эти ребята!
Эмчээсовцы извлекли из руин 50 человеческих тел, более 80 раненых и еще фрагменты тел 16 человек, которые никто не опознал, и только после этого — на третий день — улетели в Москву.
Всех, кого опознали, уже похоронили. Неопознанных отвезли в 124-ю медико-криминалистическую лабораторию в Ростов-на-Дону. А среди битого кирпича и штукатурки все еще находили чьи-то кисти и пальцы, похожие под слоем пыли на битый кирпич и штукатурку.
 |
ФОТО: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ Обломки госпиталя свезли на большой пустырь. Здесь жители Моздока собирают уцелевшие вещи, лекарства, кирпичи. Иногда находят фрагменты человеческих тел |
Утро 1 августа в моздокском военном госпитале началось с суматохи. На рассвете солдат-срочник перестрелял караул 3-й заставы, что на военном аэродроме Моздока. Десять перепуганных полуголых солдат перетащили на себе шестерых раненых через поле в госпиталь. Дежурные медики оказали первую помощь раненым и тем, кто их принес. Последние находились в шоковом состоянии. Сразу же из дома вызвали врачей и медсестер, и уже через час они провели несколько операций. За солдатами, которые принесли раненых, вскоре явился старший офицер, но медики не хотели их отпускать, говорили, что в шоковом состоянии они могут совершить неадекватные поступки. Позвонили в Ростов и получили приказ оставить солдат в госпитале для реабилитации. Но офицер настаивал: "Они нужны прокуратуре. Сегодня дадут показания, а завтра я их привезу обратно". Он увез солдат — и спас их, как оказалось впоследствии.
Весь день медики провозились с поступившими, а к шести часам, строго по расписанию, на взлетную площадку сел эвакуационный вертолет, на котором каждый день отправляли раненых в ростовский военный госпиталь. Санитарная машина уехала на "взлетку" в половине седьмого, а когда вернулась, госпиталя уже не было.
В 18.55 "КамАЗ", начиненный взрывчаткой, на большой скорости направился к КПП, врезался в ворота госпиталя и, проехав несколько метров, взорвался у основного кирпичного здания. Солдат Валерий Лаба, дежуривший на КПП, сделал несколько выстрелов из автомата по "КамАЗу" и был убит мощной взрывной волной. Его родители приехали навестить сына через три дня после теракта. Они добирались до Моздока поездом и еще не знали о трагедии.
Основная часть сотрудников госпиталя к моменту взрыва уже были дома, на рабочем месте осталась только дежурная смена. Из этой смены погибли почти все. Капитан медслужбы Татьяна Сипович, старший лейтенант Ирина Кущева, капитан Арсен Абдуллаев, подполковник Александр Дзуцев, гражданский врач-хирург Андрей Кнышенко. Прикомандированные майор Александр Орлов из Ростова и майор Василий Назарчук из Санкт-Петербурга. Медицинские сестры Мария Швецова, Александра Филиппова, Татьяна Филатова, Тайбат Куразова, Елена Халицкая. Младший медперсонал Валентина Алексеева, Татьяна Авилова и Александра Герман. Медбрат Сергей Швецов и программист Сергей Тарануха.
Почти всех опознали коллеги, приехавшие на место взрыва в первые часы после теракта. Кстати, это было впервые, чтобы идентификацию проводили на месте. Только Татьяну Сипович опознал муж — по золотым серьгам. А солдата Тарануху несколько дней не могли опознать даже родители.
— Всех, кто был в операционной на втором этаже, нашли в первую же ночь,— рассказывает Вера Гусейнова.— Они как оперировали вместе, так и погибли, в одной куче. Только Арсен Абдуллаев, видно, успел чуть отойти. Его нашли в стороне, с закрытым руками лицом, у него весь затылок был срублен. А Сашу Филиппову, сестру-анестезистку, которая была в операционной, почему-то нашли вообще в другом конце госпиталя — так ее отбросило. У Саши не было руки по локоть, а другая рука была обмотана анестезиологическими шлангами.
Взрывной волной одежду всех, кто находился в госпитале, разорвало в клочья. Армейский полковник, прибывший на место трагедии, растерянно спросил у женщин-медиков: "Девчата, а почему они все у вас голые?" Только аккуратная Тайбат Куразова, операционная сестра с золотыми руками, осталась, как и в жизни, в белой шапочке и стерильных тапочках.
"Вы не лучше, чем мародеры"
Всю ночь после взрыва медики провели у госпиталя. Для командования Северо-Кавказского округа, работавшего на месте взрыва, разбили несколько палаток, а медики стояли на улице. Они отказывали ехать домой и отдыхать. Только утром, когда взошло солнце, они поняли, что случилось, и стали плакать. Пришла санитарка Елена. В момент взрыва она была в госпитале — проводила больного в палату, закрыла за ним дверь, оглянулась и увидела пустоту. Ей повезло: коридор, в котором она оказалась, обрушился уже после, и санитарка оказалась на самом верху руин. Ее увезли в больницу, но утром она пришла к госпиталю. Ее обнимали и плакали. Через два дня Елену снова увезла "скорая" с диагнозом "тяжелое шоковое состояние".
В субботу вечером медики все же прошли через оцепление к руинам и попытались спасти хоть какое-то имущество. Рентгенологи нашли почти целый флюорограф с дорогими дискетами и вынесли его за территорию. Они знали, что без этого оборудования работать на новом месте будет очень трудно. Какой-то майор, наблюдавший за женщинами, бросил им вслед: "Вы не лучше, чем мародеры". Медсестры расплакались, бросили свою ношу и вышли за ворота.
— Чего разнюнились?! — прикрикнула главная медсестра Гусейнова.— На кого внимание обращаете? Выносите оборудование!
Веру Григорьевну называют железной леди и живым компьютером. Благодаря ей списки погибших в первый же день были восстановлены с точностью до одного человека. И здесь она и правда была железной. Высокая, худая, резкая, с сухими глазами, она опознавала трупы, составляла списки, отвечала на вопросы генералов и решала с ними, что делать оставшимся в живых. Никто бы не подумал, глядя на нее, что эта женщина тяжело больна — в стрессовых ситуациях она начинает задыхаться, и никто не знает, одолеет ли она новый приступ.
Медсестра сидит на деревянной скамейке с исписанным листком бумаги и ручкой в руке. Кажется, она о чем-то вспоминает. Может быть, о том, как накануне накричала на врача Арсена Абдуллаева, курившего в коридоре. "Не буду, больше никогда не буду",— пообещал Арсен. А теперь Арсена нет. Или вспоминает о вечеринке, на которой провожали прежнего командира госпиталя Владимира Сухомлинова в академию и знакомились с новым — подполковником Артуром Аракеляном. Полковник Сухомлинов поцеловал главную медсестру в щеку и приказал своему преемнику: "А теперь вы". На что подполковник Аракелян ответил: "Такую честь надо заслужить". И все улыбнулись. Теперь подполковник Аракелян арестован — его обвинили в том, что он не обеспечил надлежащую охрану госпиталя. А тех, кто улыбался, и вовсе нет в живых.
 |
ФОТО: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ |
Восемь медсестер в понедельник улетели военным бортом в Ростов-на-Дону. Бледные, с фиолетовыми кругами под глазами, эти женщины поехали опознавать то, что опознать уже невозможно. Ни одна из них не отказалась, когда начмед госпиталя майор Беликов, опустив глаза, попросил их это сделать. "Только вы знаете больных, которые у нас лечились,— сказал он.— Может быть, по какой-то детали сможете опознать".
Они вернулись на следующий день. Опознали только одного. "Подхожу к столу, на котором накрытое тело, и запах этот — ни с чем не спутаешь. Чувствую, комок поднимается к горлу, отбегаю назад — стошнит. Тогда уже иду, кто-то поднимает простыню, и я смотрю,— рассказывает одна из медсестер.— И так 16 раз".
Вместе с неопознанными в Ростов по ошибке отвезли тело старшей медсестры хирургического отделения Татьяны Филатовой, хотя родственники опознали ее на следующий день после теракта. Татьяна Филатова жила и работала в Грозном, а в 2000 году бежала от войны в Моздок. Ее, медсестру со стажем, сразу взяли в военный госпиталь. Татьяна снимала квартиру и только несколько месяцев назад купила свою, совсем маленькую. Позвонила дочери на Украину и сказала: "У меня радость, дочка. Есть теперь крыша над головой своя, так что приезжай, вместе жить будем. Война у меня все забрала, а я, видишь, все равно победила". Оказалось, что победила война.
Вера Гусейнова, рассказавшая мне эту историю, комкает в руке белый самодельный конвертик. Мы едем на "уазике" по территории военного аэродрома, удаляясь от здания военной прокуратуры, где опознают тела погибших. Только что Вера Григорьевна и приехавшая с ней медсестра Татьяна Попова опознали одну из своих сотрудниц. Им отдали сохранившиеся золотые вещи покойной, чтобы вернули родным. На конвертике размашистым почерком написано: "Женщина #14. Снято 4 августа".
600 раненых в сутки
В начале весны 1995 года поступила директива Генштаба о создании в Моздоке военного госпиталя. Уже в марте был набран персонал, который тогда же приступил к работе — в палатках, развернутых на территории военного аэродрома. Только в 1997 году медики переехали в переоборудованное под госпиталь кирпичное здание мебельной фабрики.
Первое время работали без нагрузок. В 1999-м все изменилось — летом привезли первых пострадавших от теракта в Буйнакске, а с 1 октября 1999 года пошел поток раненых из Чечни. Всю вторую войну госпиталь был перегружен. С 115 коек перешли на 250, но и этого не хватало — во дворе пришлось разбить палаточный городок для раненых. Через госпиталь проходило до 600 человек в сутки. После оказания необходимой помощи раненых отправляли в базовые госпитали округа, чтобы освободить места для поступающих.
Самым тяжелым периодом стал октябрь 1999-го — январь 2000 года. Поступление и эвакуация раненых происходили в любое время суток, врачей и персонала не хватало, поэтому работали без выходных. Медсестры, которым после дежурства положено трое суток отдыха, спали несколько часов и снова выходили на суточное дежурство. На одну сестру в реанимации приходилось 15 пациентов при положенных трех.
1 февраля 2000 года министр обороны Сергеев приехал в госпиталь для вручения государственных наград. Семь человек получили медали "За боевое содружество", медаль Жукова вручили военному врачу Александру Дзуцеву, а начмеду Мурату Беликову — орден "За боевые заслуги".
1 июля 2000 года медикам сказали, что основной этап войны завершен, нагрузок больше не будет, и перестали выплачивать положенные в зоне боевых действий полуторные оклады.
Между тем война, которая закончилась для генералов, для медиков продолжалась. 27 декабря 2002 года из Грозного в госпиталь привезли большую партию пострадавших от теракта в Доме правительства. 12 мая госпиталь принял пострадавших от теракта в Знаменском. 5 июля в Моздоке смертница взорвала автобус с военнослужащими, и медики госпиталя оказывали им помощь.
1 августа их работу выполняла моздокская районная больница, потому что госпиталя не стало.
На четвертый день после теракта медики вышли на работу. Они вернулись в палатки на военный аэродром — туда, где начиналась их история.
"Танки и бронетранспортеры совершенно разбили наши дороги"
— Многие в Моздоке говорят, что город нужно было закрыть еще во время первой войны и тогда не случились бы теракты. — Смысл в этом есть, и о статусе закрытого административного территориального образования мы давно говорили. В городе сосредоточены режимные объекты: военный аэродром, много воинских частей, арсенал, или, как еще мы его называем, артбаза. У нас есть огромная газокомпрессорная станция, которая качает газ на весь юг России. Но это не военный плацдарм. Мы ведь оказывали помощь северным районам Чечни во время обеих войн. Здесь жили беженцы, во вторую войну — около 5 тыс. Никто никогда не предполагал, что теракт коснется и нас. — Командир госпиталя подполковник Аракелян виноват в случившемся? — Да на него просто стрелки перевели! Но я об этом говорить не хочу. — А кто виноват? — Те, кто должен отвечать за безопасность государства и его граждан. — В городе античеченские настроения. Не боитесь межнациональных столкновений? — Это легче всего — обвинить всех чеченцев. Это первое, что в голову приходит. Конечно, есть у чеченцев такая черта: они друг друга не предают. Но нельзя всех называть бандитами. А разбираться сейчас с чеченцами — это глупый ход, это значит ухудшить ситуацию. Мы вообще не хотим устраивать тут военных действий. Хватит уже! Но проблему с Чечней надо решать скорее, и об этом власти должны думать в первую очередь. Я скажу вам честно: население, живущее вокруг этого очага, рано или поздно скажет свое слово, и тогда остановить людей будет трудно. — Какие теперь принимаются меры для безопасности города? — У нас уже была ограничена прописка, парламент принял постановление о введении обязательной регистрации иногородних лиц, усилена охрана военных объектов, военного городка и расположенных в Моздоке домов для военнослужащих. На Центральном рынке работают патрули, у входа проводится досмотр сумок и вещей, усилен контроль и на КПП вокруг города. Фактически это уже частично закрытый город, нужно только оформить это юридически. Раз мы приграничная территория, значит, здесь должны проводиться соответствующие действия. Терроризм приобретает все новые формы, а мы от этого не защищены. Город оказался заложником этой войны. — Как на территорию города, где так много военных объектов, мог попасть "КамАЗ", груженный взрывчаткой? — Путей очень много. КПП стоят только на основных дорогах, а помимо этого есть проселочные, есть поля, в конце концов. Весь район по периметру не огородишь ведь глубоким рвом. А возможно, что и через КПП проехал, что тут скрывать. Впереди у него селитра, позади — солярка. На посту заглянули в машину — вроде бы солярку везет. 100 рублей дал и поехал дальше. У нас ведь в чем проблема? Практически все дороги из Чечни идут через Моздок. Мы не можем не пустить этот транспорт, это же будет блокада. Уже третий год мы пытаемся строить объездную дорогу. Она будет начинаться сразу за пограничным КПП и обходить город стороной. При этом военный транспорт с наших объектов тоже сможет ею пользоваться. Это позволило бы контролировать весь большегрузный транспорт, проходящий через район, да и нагрузки на город было бы меньше. За две войны танки и бронетранспортеры совершенно разбили наши дороги. В 2001 году было подписано постановление правительства России о строительстве такой объездной дороги. Все было согласовано с Генштабом и Северо-Кавказским военным округом, но денег так и не дали. А нужно около 200 млн рублей. Вообще, военные долго использовали город. Мы подключили к своим коммуникациям военный госпиталь, воинские части, обслуживаем военный городок. Однако у Минобороны огромные долги перед нашими коммунальщиками. У нас коммунальные сети изношены до предела, все в аварийном состоянии, наши промышленные предприятия стоят. Кто захочет вкладывать деньги в нестабильный район, где Чечня в нескольких километрах? Мы добивались льготного финансирования для предприятий, для малого и среднего бизнеса, каких-то налоговых льгот, чтобы нам дали возможность самим зарабатывать, чтобы сюда приехали инвесторы. У нас хороший потенциал, уникальные предприятия — например, гардинная фабрика, которая в свое время обслуживала всю страну и даже поставляла товар за границу. Теперь они берут кредиты, но на очень невыгодных условиях и просто не могут выкарабкаться. Военный городок фактически заброшен. Официально он на балансе Минобороны, а фактически — сам по себе. Там тоже все в аварийном состоянии. Ремонт нужен на сумму 50 млн рублей. А кто это будет делать, неясно. Прошлую зиму там еле перезимовали: полетела котельная. — А что будет с сотрудниками военного госпиталя? — Они все будут работать и получать зарплату. Уже выделены временное помещение на военном аэродроме и палатки. А к Новому году обещают построить новый госпиталь. — Не боитесь, что после теракта люди станут уезжать из города? — У нас давно уже идет отток русскоязычного населения, причем цифры просто катастрофические. За последние 10 лет за счет мигрантов население Моздокского района увеличилось на 14 тыс. человек — с 78 до 92 тыс. В то же время на 9 тыс. сократилось исконное население — из Моздока уезжают русские и осетины, веками населявшие эти земли. Я знаю только одно, что я уезжать не собираюсь, потому что всю жизнь здесь прожил. И другим не советую. Мы должны отстаивать свою землю, как бы нас ни запугивали. |
