Вечерний Форсайт

На сцене Театра имени Моссовета Уильям Форсайт и семь его любимых артистов представили общее детище — «Тихий вечер танца», родившийся с помощью лондонского театра «Сэдлерс Уэллс» осенью прошлого года. Рассказывает Татьяна Кузнецова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Это действительно тихий вечер. Еле слышное чириканье музыки Мортона Фельдмана уже на втором номере сменяется полной тишиной. Артисты, одетые в непритязательные треники и майки разных цветов, в длинных ярких перчатках (чтобы подчеркнуть работу рук), толстых носках поверх кроссовок или на босу ногу, танцуют под собственное дыхание на голой сцене со скудным освещением. В сущности, это сюита: композиция обоих актов представляет собой череду соло, дуэтов, малых ансамблей, сменяемых невзначай, будто исполнители сделали, что хотели, и просто вышли из комнаты, уступив место другим. Аплодисменты между номерами, пожалуй, не помешали бы, но предусмотрено и их отсутствие, как было в Театре Моссовета, где демонстративная антитеатральность первого акта так обескуражила зрителей, что самые решительные пытались нарушить гробовое молчание зала поощрительным смешком либо ироническим аплодисментом.

Между тем Форсайт и его артисты (в программке авторами значатся они все — у каждого из немолодых исполнителей такой внушительный послужной список, что их соучастие в сочинении «Тихого вечера» вполне естественно), как бы шутя и развлекаясь, представляют зрителям самую суть форсайтовской реформы, изменившей классический танец почти до неузнаваемости.

Особо показателен фрагмент под названием «Каталог». Седовласый бородатый Кристофер Роман (экс-солист нескольких трупп, сам хореограф, ассистент-постановщик Форсайта, профессор по технике импровизации и проч.) и Джил Джонсон (в данное время старший преподаватель Гарвардского и приглашенный профессор еще нескольких университетов), стоя лицом к публике, по-физзарядочному расставив «ноги на ширине плеч», долго прикладывают ладони к бедрам и плечам, показывают тот самый «квадрат», на котором базируется классика со времен «короля-солнца» Людовика. Сдвинув бедро, обозначают смещение строгой геометрии, отклячив попы, демонстрируют выход в другую плоскость. Руки тем временем осваивают вращения от локтя, ломаные линии, разные направления. Темп все убыстряется, «три сосны», с которых начался каталог, превращаются в дремучий бор разнообразных движений: руки уже мелькают так, что за ними не уследить, ноги, меняя ракурсы, проседая в коленях, перенося центр тяжести в разные точки, заставляют дивиться обилию возможностей человеческого тела. Дойдя до кульминации, координационная буря стихает, возвращаясь к штилю, с которого все началось, и оставляя публику в полной растерянности от увиденного.

Второй акт под названием «21/17» (возможно, речь о столетиях?) дается зрителям легче. Во-первых, приятная «нормальная» музыка Рамо в записи Марка Минковски и Les Musiciens du Louvre. Во-вторых, совсем уж очевидная шутливость представления: артисты, по-барочному утрируя напыщенность старинной классики с ее торжественными препарасьонами, выходами, поклонами, позициями рук, манерой распускать кисть этаким «цветком», заодно иронизируют как над старинными виртуозностями (вроде мелких рондиков или затейливого прыжка гаргуйад), так и над ожиданиями зрителей, выдавая, скажем, tombe в пол вместо вздымания ноги ввысь.

Хореографический юмор «Тихого вечера…» остроумен и сам по себе. Но в исполнении артистов-харизматиков он превращается в совершеннейший бурлеск. У каждого — своя сценическая маска, каждый — музыкален до последнего сустава на мизинце ноги, каждый — величайший мастер, лукаво прячущий свои умения под видом приватного дуракаваляния. Но и среди этих экс-солистов — Ноймайера, Килиана, Форсайта — выделяется невероятный курд Рауф Ясит, по прозвищу Резиновые Ноги: в партере он творит запредельные чудеса, сплетая конечности так, что непонятно, где какая нога-рука и как они сюда попали. Ему в общем финале подарен сольный выход. Скорее — выходка, какой кажется весь этот обаятельно-интимный, безмятежный форсайтовский вечер, полный любви и к классике, и к человеку — «венцу вселенной», и к артистам, умеющим отдаваться танцу как удовольствию. Тихий вечер бурной жизни реформатора Форсайта.