Во флигеле «Руина» Музея архитектуры открылась выставка «Magnum Live Lab/19» — фотографии шести репортеров агентства Magnum, сделанные в Москве зимой и летом этого года. Результаты их двухнедельного погружения в столичную жизнь оценивает Игорь Гребельников.
Портрет Москвы у маститых фотографов Magnum получился пестрым скорее по-театральному, чем по-репортерски
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
Портрет Москвы у маститых фотографов Magnum получился пестрым скорее по-театральному, чем по-репортерски
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
Идея передвижного проекта Magnum Live Lab, уже отметившегося в Париже, Лондоне, Шэньчжэне, Киото, в том, что весь процесс подготовки фотографий к выставке проходит в открытом режиме. Каждый день в течение двух недель репортеры знаменитого агентства, десантировавшиеся в том или ином городе, собираются, чтобы обсудить результаты съемок, печатают, развешивают снимки, выбирают наиболее удачные кадры. Сегодня, когда благодаря смартфонам и соцсетям каждый сам себе и фотограф, и редактор, лаборатория убеждает, что хорошая фотография — дело непростое, даже если камера в руках профи из агентства Magnum. Эта открытость тем более ценна, учитывая, что самоуправляемый кооператив репортеров, основанный вскоре после окончания Второй мировой войны Анри Картье-Брессоном, Робертом Капой и другими фотографами, до сих пор является чем-то вроде закрытого ордена. Чтобы стать его членом, мало быть профессионалом, нужно отказаться от многих соблазнов, быть приверженным принципам непредвзятости и гуманизма, сильно девальвированным нашим временем.
В Москве лаборатория Magnum открылась по инициативе столичного Комитета по туризму. Обратившись к этим репортерам, рассчитывать на осанну «похорошевшей» особенно не приходилось. Надо еще учитывать, что в свое время первыми западному миру Москву открывали как раз отцы-основатели Magnum. В 1947 году в течение сорока дней по СССР колесили Роберт Капа и американский писатель Джон Стейнбек: итогом их поездки стал до сих пор переиздаваемый «Русский дневник» (на русский переведен в 1990 году). Книга опровергала многие мифы о советской стране, а пронзительные кадры Капы, с женщинами, танцующими парами, или с толпой, устало наблюдающей праздничный салют в честь 800-летия Москвы, стали образцом гуманистического взгляда, определяющего стилистику работы «магнумовцев». 7 февраля 1955 года журнал Life вышел с обложкой авторства Картье-Брессона — теперь уже ставшим каноническим кадром с двумя офицерами, на ходу обсуждающими пару отвернувшихся от них женщин. Вынос на обложке обещал «проникновенный взгляд на жизнь людей в России» — таким и вышел этот репортаж о стране, приходящей в себя после смерти Сталина.
Как и тогда, фотографам было предложено взглянуть на город как на «театр действий», а на архитектуру — как на декорации. На выставке (куратор Нина Гомиашвили) в Музее архитектуры каждый из шести авторов удостоился отдельной стены: при всем различии подходов их серии складываются в цельную картину. Возможно, к такому видению стремились великие фотографы «Магнума» и в 40-е, и в 50-е годы: они будто попутно замечали сталинскую архитектуру, настраивавшую на цельный образ имперской столицы, целя свой объектив не на величественные ансамбли, а на эмоции обычных горожан. И именно это стало тогда настоящим открытием для мира. «Русские люди похожи на всех других людей на Земле»,— вывод, к которому приходит Стейнбек в финале своей книги.
Из современных фотографов разглядеть русских людей кому-то непросто — отвлекают декорации. Британец Марк Пауэр очарован освещением ночной Москвы: такое богатство световых оттенков (как и щедрость расходов на городскую подсветку) редко где встретишь. Его безлюдные городские пейзажи — это не архитектурные ансамбли, а фрагменты дворов, разного рода пространства между зданиями, строительные бытовки, но в переливах цветовых оттенков и эффектных теней они смотрятся сказочно, спору нет. Другое дело — такие же большеформатные, но уже черно-белые кадры Алекса Майоли. Во время съемки он использовал дополнительный свет, отчего кадры, снятые в метро, в библиотеке, на панк-концерте, за кулисами модного показа или на уличных работах коммунальщиков, представляются исполненными странной патетики театральными мизансценами.
Как раз хорошо знакомый с российским менталитетом наш соотечественник Георгий Пинхасов нацелен не на типажи, а на повседневную жизнь: он снимал город в разное время суток, охотясь за диковинными световыми сочетаниями и ракурсами. Американец Алекс Уэбб то ныряет с камерой в гущу городской жизни, то подглядывает за ней из укромных мест, представляя Москву пестрой серией кадров, которую будто цементируют яркие цветовые пятна одежды прохожих, ясного неба, детской площадки. Иранка Нюша Таваколян, снимавшая Москву зимой, сосредоточилась на москвичах в домашней среде: за каждым кадром — продолжительное наблюдение за портретируемым, пока тот не станет самим собой, перестав замечать фотографа. Галерею действительно психологически сильных портретов дополняют кадры каких-то заурядных городских пейзажей, как ни странно, усиливающих драматизм героев, изображенных в нейтральной домашней обстановке.
«Театральная» рама, безусловно, задает всему проекту определенный ракурс восприятия. Но даже в беглом знакомстве маститых фотографов с Москвой виден общий результат: городская среда вынуждает подыгрывать, и включаясь в эту игру, легко потерять себя. Видимо, поэтому в большинстве портретных образов (не считая серии Таваколян) больше гротеска, а в их существовании — какой-то булгаковской инфернальной призрачности.