Когда и куда придет будущее

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Стив Джобс писал, что лучшие идеи рождаются из случайных встреч у кофемашины — между специалистами по городам и будущему такой неловкости не случается. Урбанисты и футурологи пьют кофе из разных кофемашин

Есть футурология со своим набором тем — изобретения, экономика, политика будущего. Это картина будущего на основе развития технологий и экономики. Есть урбанистика со своим — устойчивость, многофункциональность, общественные пространства, вовлечение, сообщества. Это картина, основанная на представлении о единстве города как физического объекта и города как социума. Они не пересекаются. Урбанистика работает в парадигме «будущего как продленного настоящего», город — это вроде России, где каждый день все меняется, но ничего не изменяется. Футурология считает, что до 2050 года почти 90% мирового населения окажутся городскими жителями, и, стало быть, описываемое ею будущее как-то расположится в городах. Но как оно туда поместится, ее мало волнует.

Базой для размышлений о будущем человечества Ной Харари полагает сокращение дефицитов. В прошлом человечество страдало прежде всего от нехватки еды, здоровья и безопасности. Эти дефициты существенным образом сокращены. Сегодня от переедания умирает больше людей, чем от голода; эпидемии, уничтожавшие не только миллионы, но и тысячи людей, практически побеждены; классические войны, как представляется, ушли в прошлое. Это не значит, что базовые потребности людей удовлетворены,— это значит, что они перестали представлять собой резон для движения вперед. На повестке дня развитие без вызова, и в этом проблема.

В этом проблема, но не для города. В городе все в дефиците. В нем живут классические дефициты здоровья и безопасности, поскольку это каменные джунгли с нездоровой средой. Еда в городе не в дефиците, но этого не скажешь о здоровой безопасной еде. Главное же в том, что город — это место остродефицитного хронотопа: в нем страшно не хватает пространства — отсюда сносы, реновации, расширение границ — и в нем страшный дефицит времени, поскольку его требуется все больше на преодоление пространства. Собственно, все размышления о будущем в урбанистике — небоскребы, многоуровневые улицы, новые транспортные системы, новые системы «жилье-работа-досуг» с минимизацией передвижения,— все это направлено на восполнение дефицитов. Так что можно сказать, что если мир и будет развиваться в условиях, когда ему не хватает нехватки, то город вполне может продолжать классическое развитие — для расширения ограниченного ресурса.

Город и мир, таким образом, развиваются как бы в разные стороны, у них разные перспективы и разные проблемы. Это звучит достаточно абсурдно, но тем не менее. Стоит хотя бы обозначить точки расхождений.

Мы считаем правильным, если экономика растет примерно на 3% в год. Если меньше, это как-то тревожит призраком стагнации, если больше — спекуляции, а вот три — это считается то, что надо. Это дает нам увеличение доходов 3% в год, инфляцию на те же 3%, процентную ставку вокруг того же — там все очень точно подогнано, чтобы пальма в оранжерее росла, не пробивая потолка.

Но вот если город растет на 3% — это считается растратой ресурсов, диктатом строительного комплекса, следствием политического популизма и моральной катастрофой. Здоровым городом теперь считается компактный, тот, у которого зафиксированы границы, а если он растет, значит, болеет, причем чем-то не вполне приличным.

Концепция роста как блага в футурологии является следствием идеи прогресса. Раньше такого не было, Аристотель не считал, что экономика должна отчего-то расти, и вслед за ним так думали все Средневековье. Но мы считаем, что рост необходим, потому что сегодня среди приличных людей принято думать, что прогресс — это хорошо. У них доказательства — мы дольше живем, уменьшилась преступность, повысилась образованность, женщины получили права, богатые потеряли привилегии,— как доказал Стивен Пинкер, все заканчивается ко всеобщему удовлетворению.

Но в городе все иначе. Попробуйте произвести тут какой-нибудь прогресс. Снести старый дом и построить новый, прогрессивный, или изменить, научно выражаясь, систему мобильности, то есть упорядочить парковку или построить метро,— узнаете, что будет. Горожане, быть может, не против прогресса вообще, но резко против того, чтобы с ним сталкиваться.

Основной тенденцией прогрессивного развития мира является увеличение свободы. На этом в футурологии много чего выстроено. Жак Аттали, скажем, в «Краткой истории будущего», рассматривает это как единственный тренд развития — «из века в век человечество провозглашает приоритет индивидуальной свободы» — и на этой основе не оставляет никаких шансов в будущем всем национальным государствам, а в особенности США. Ной Харари не видит из-за свободы никакой возможности уйти от перспектив генной инженерии и киборгизации человечества — мрачновато, но свобода прежде всего.

А города развиваются в несколько ином направлении, все время норовя ограничить свободу горожанина в пользу коммунальности. Это вроде бы и либерально, «моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого», но тут так тесно, что она заканчивается прямо за границами тела, а дальше — один общественный договор. Свобода самовыражения наталкивается на политкорректность, свобода предпринимательства — на интересы потребителей, свобода вероисповедания — на свободу других вероисповеданий и т.д.

Футурология предупреждает и об опасности свободы: люди станут более одинокими, поскольку освободятся от связей с семьей, соседями, коллегами по работе и вообще всеми другими. «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку» — это не солипсизм, а провидческие строки. Ричард Уотсон начинает свою книгу «Файлы будущего. История следующих 50 лет» с рассказа о том, как одна старушка в Лондоне умерла и провела в этом состоянии два года в комнате перед работающим телевизором. В будущем многие превратятся в «хикикомори» — это так в Японии называются те, которые годами не выходят из своей комнаты. Но в городе будущее видится совсем иначе. Главным городским феноменом сегодня полагаются сообщества — территориальные, профессиональные, по интересам, потребительские и т.д. Настоящий урбанист обязан их всячески изучать, уважать, развивать и поддерживать, ибо будущее города — в увеличении позитивной коммунальности. В целом человек чем свободнее, тем счастливее, а в городе тем счастливее, чем больше вписан в коллектив. Задача урбаниста — всех туда вписать.

Экономическим эквивалентом индивидуальной свободы, как известно, является частная собственность. В мировой перспективе с точки зрения футурологии значение собственности будет возрастать. Именно она подорвет национальные государства тогда, когда публичные компании целиком уйдут в офшоры (сейчас у них там «дочки»), и трещина между чувствами гражданина и акционера пройдет через каждое сердце. Все станет частным — здравоохранение, образование, полиция, армия, а у Жака Аттали и сами правительства переедут в офшоры, чтобы не платить себе налогов (и первым, конечно, правительство США).

А в городе все совсем наоборот. Там собственности в будущем не предполагается, разве что на одежду и еду. А так все превращается из товаров в услуги. Вы будете покупать не машину и квартиру, а услугу куда-нибудь поехать и там выспаться. Жилье, офисы, транспорт, земля — все будет принадлежать государству. А когда государство отпадет, то самому городу, который и будет государство. Ничего личного, только аренда.

Зато мы сможем пользоваться гораздо большим количеством вещей, арендуя их, чем мы могли иметь в собственности. Вообще с точки зрения урбанистики главной ценностью города является именно разнообразие, и мера разнообразия резко возрастет. Город будет включать в себя немыслимое количество сред, возникнут гибриды виллы и квартиры, школы и ресторана, офиса и парка, глобального и локального, ночи и дня, земли и неба. Страшно разнообразятся рисунки городского поведения.

Может, и не так уж много всего этого будет, но в мире совсем иная перспектива, там нас ждет, знаете ли, достижение сингулярности. «Сингулярность наступит в 2045 году и сделает людей лучше»,— утверждает Рей Курцвейл, а многие эксперты с ним не согласны и говорят, что только в 2047-м. Там предполагается, что к 2035 году человеческий интеллект соединится с искусственным, еще некоторое время уйдет на отладку протоколов, после чего все машины и все люди сольются в одну сеть и цивилизация начнет работать как одна мегабиомашина (пока не совсем понятно — над чем). Будет — не будет, непонятно, но развитие технологий движется именно в эту сторону. Здесь есть определенная прелесть в виде слияния всех со всеми, о чем многие давно мечтали. Но представить себе разнообразие в сингулярности трудно.

Сказанного достаточно, чтобы понять, насколько мировое и городское развитие не согласованы в идейном плане. Из этого возможно несколько следствий.

Возможно, развитие городов по пути исправления дефицитного хронотопа и приведет к определенным успехам. Так, что у нас не будет дефицита ни безопасности, ни здоровья, ни пространства, ни времени. Как это будет происходить, пока принципиально непонятно — у нас нет «опрокидывающих» (то есть меняющих технологический уклад) прорывов ни в строительстве, ни в транспорте. И человечество даже не очень думает в эту сторону, предпочитая совершенствовать автомобили и бетонные конструкции. Но это означает, что будущее придется несколько отодвинуть. Оно не наступит ни в 2035-м, ни в 2045-м, ни даже в 2047 году.

Возможно, как ни дико это звучит, будущее наступит не в городах. Представить себе человечество — развивающееся в сторону посредством новых технологий, свободы вообще и технологических экспериментов над собой, собственности и обмена, заменивших государство и общество с тем, чтобы в итоге попасть в точку сингулярности,— куда проще в кампусе, в коттеджном поселке, в палаточных городах экстремальных экспедиций, чем в Венеции, Брюгге или Амстердаме. И уж конечно, гораздо проще — в сети, в «глобальной деревне» Маршалла Маклюэна, чем в физической реальности. Города будут скорее противостоять будущему, именно они окажутся теми субъектами, которые больше страдают от будущего, чем выигрывают от него. Но тогда процесс урбанизации — это вовсе не фактор приближения будущего, а фактор его торможения. В индустриальную эпоху прогрессу противостояла деревня, в постиндустриальную будут противостоять города.

В конечном итоге из сопоставления футурологии и урбанистики можно сделать следующий вывод. Исходя из развития технологий и экономики, мы ожидаем наступления будущего в ближайшее время. Но будущее наступит не тогда, когда мы ожидаем. Будущее наступит не там, где мы его встречаем. И в будущее возьмут не всех, а многие и не захотят. То есть это более или менее классическое будущее, мало изменившееся за время исторического существования людей.