|
Кровное дело революции |
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
Чужой среди своих
Александр Александрович Малиновский, позже взявший себе псевдоним Богданов, родился в городе Соколка Гродненской губернии в семье учителя физики. Окончив с золотой медалью классическую гимназию (где, по его воспоминаниям, "злостно-тупое начальство на опыте научило меня бояться и ненавидеть властвующих и отрицать авторитеты"), он поступил на физико-математическое отделение Московского университета. Откуда был исключен в связи с арестом и высылкой в Тулу — подобно многим в то время, студент успешно совмещал учебу со "школой революции", вступив в народовольческий "Союзный совет землячеств". В ссылке Богданов пришел к выводу, что вполне созрел, чтобы учить других — он самостоятельно перевел "Капитал" Маркса, вел занятия в рабочих кружках и написал по материалам этих уроков "Краткий курс экономической науки" (1897), выдержавший до 1917 года свыше 10 изданий. Одним из первых рецензентов, высоко оценивших книгу ("замечательное явление в нашей экономической литературе"), был тогда еще рядовой партийный публицист Владимир Ульянов.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| В многолетней партии, начатой Богдановым и Лениным еще на Капри, так никто и не выиграл... |
Затем началась жизнь профессионального революционера. Он поселился в Вологде, где, имея психиатрическую практику, по совместительству редактировал "Правду", но не газету — ее еще не было,— а одноименный марксистский журнал. После раскола РСДРП в 1903 году Александр Богданов примкнул к большевикам и позже даже входил в состав ЦК их партии, а во время революции 1905 года вместе с Леонидом Красиным возглавлял боевую техническую группу, обеспечивавшую восставших оружием. После разгрома революции последовал новый арест, и в конце 1907-го Богданов эмигрировал в Швейцарию.
Примерно в те же годы началась его идейная перепалка с тем самым благожелательным рецензентом, теперь уже лидером большевиков, взявшим псевдоним Ленин. Их споры не затихали до самого октября 1917-го, а угольки полемики тлели и после, когда возражать новой власти могли себе позволить только очень смелые люди либо очень наивные. Еще в подполье Богданов возглавил группу "отзовистов", выступавших против присутствия большевиков в легальных организациях и требовавших отзыва депутатов-социалистов из Думы. То есть в тот период он был левее самого Ленина!
Богданов вместе с Луначарским, Горьким и другими левыми интеллектуалами ратовал за создание особой "пролетарской религии" и высказывал множество других утопических идей, вызывавших раздражение известного прагматика Ленина (вождь обозвал подобных умников "богоискателями" и "богостроителями"). Вдобавок ко всему Богданов разделял взгляды не только Маркса, но и австрийского физика и философа-идеалиста Эрнста Маха, что в глазах автора книги "Материализм и эмпириокритицизм" было равносильно преступлению.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| В сущности, получилась ничья: из ЦК и партии ученого исключили, но и на свободе и в науке оставили |
На том пути Богданова и большевиков разошлись. В 1909 году он занялся революционным просветительством, создав на острове Капри вместе с Горьким и Луначарским "Высшую социал-демократическую школу" для подготовки рабочих-пропагандистов и изучения вопросов пролетарской культуры. Еще через два года проводника антимарксистской линии вывели из ЦК, а затем и вовсе исключили из партии, после чего он отошел от политики, занявшись наукой.
 |
| По примеру многих других социалистов Богданов написал утопию. Автор сюжета Ленин исполнением Богданова остался недоволен |
Удивительно, как при таких взглядах Александр Богданов смог выжить и даже остаться на свободе: в те годы сажали и за меньшее. Впрочем, в открытый конфликт он со своими бывшими соратниками не вступал, имели место и другие "спасительные" обстоятельства, о которых будет сказано ниже.
Как бы то ни было, Богданов не только уцелел, но даже сумел выдвинуться на культурном и научном фронтах. Начав преподавать экономику в Московском университете (между прочим, по личной рекомендации Ленина), он одновременно занялся созданием пролетарской культуры, свободной от наслоений прошлого. Правда, "красный Гамлет", как называли Богданова современники, и в роли одного из идеологов Пролеткульта отличался необычной для того времени двойственностью суждений, испытывал сомнения и задавал себе вопросы, на которые часто не находил ответа. Чего не скажешь о большинстве его последователей, не страдавших интеллигентской расхлябанностью и решительно призывавших "сбросить Пушкина с корабля современности". А то, что Богданов относил вопрос культурного строительства к разряду философских — как одно из звеньев создаваемой им "всеобщей организационной науки" (об этом ниже),— тогда не понял, кажется, никто.
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| За исследованиями расположившегося в доме Игумнова Института переливания крови большевистская верхушка следила с глубокой личной заинтересованностью |
Еще до революции буйная творческая энергия Александра Богданова нашла неожиданный выход. В 1908 году он опубликовал роман "Красная звезда", одну из первых в России марксистских литературных утопий, а в 1913-м — его продолжение "Инженер Мэнни".
Богданов не стал изобретать велосипед. Он забрасывает героя-современника на Марс, где знакомит его и читателей с чудесами местной цивилизации, значительно обогнавшей земную. Марсиане захотели поделиться передовым опытом с человечеством и с этой целью заслали на Землю агентов — искать достойного контактера. Выбор марсиан, прибывших в Россию как раз к началу революции 1905 года, пал на социалиста Леонида, почти изжившего в себе индивидуалиста и собственника. Ему предстояло своими глазами увидеть достижения марсиан и, вернувшись домой, рассказать обо всем товарищам по борьбе. Автор, конечно, не подозревал, что недалеко то время, когда победившие большевики займутся примерно тем же — будут приглашать в Советскую Россию тщательно отобранных западных интеллектуалов вроде Уэллса, Фейхтвангера и Андре Жида с тем, чтобы сделать из них агентов влияния, которые рассказывали бы в своих странах о великих победах самого передового строя.
 |
| Фото: ИЛЬЯ ПИТАЛЕВ |
Однако при знакомстве с марсианским социальным устройством, бытом и нравами у читателя — современника Богданова должно было родиться сомнение: а так ли идеальна эта утопия? Можно допустить, что описаниями свободной любви (на Марсе нет института брака и женщины во всем равны с мужчинами, так что Богданова можно считать и пророком гендерной революции) автор просто подливал масла в огонь дискуссии, бушевавшей тогда в российском обществе. Эти сцены, кстати, были тщательно вырезаны в первом после полувекового перерыва советском переиздании 1979 года. Роман был выпущен "Молодой гвардией", и заботу комсомольского издательства о нравственной чистоте подрастающего поколения можно понять. Сложнее с другими фрагментами, отражающими внутренний конфликт Богданова. Это спор социального утописта с ученым, беспристрастно фиксирующим, где и когда утопия сбилась с пути и свернула не туда.
 |
| Федоров, Мах, Тейлор (сверху вниз) — три источника философских взглядов Богданова. Неудивительно, что уже в 30-40-е его труды оказались в спецхране |
Финал произведения драматичен, словно бы автор вспомнил, что пишет не философский трактат, а роман. Во время обсуждения вариантов колонизации нашей планеты один из новых знакомцев Леонида неожиданно предлагает уничтожить всех землян до единого — чтобы не мучились! Все равно их социализм если и победит, обязательно примет какие-нибудь уродливые формы при наличии пережитков вроде милитаризма, патриотизма и национализма. Услыхав такое, Леонид, понятно, не сдержался и ударил хилого марсианского товарища (на Марсе сила тяжести меньше, чем на Земле), да так, что тот испустил дух. Неясно, чего было больше в этом взрыве эмоций — обиды за соплеменников или ревности (убитый делил с Леонидом их общую возлюбленную, что на Марсе обычное дело). После чего контактера, оказавшегося неспособным подавить свои атавизмы, без лишнего шума спровадили обратно на Землю, а там возбужденные рассказы героя о пережитом закономерно привели его в психушку.
Все эти марсианские страсти в начале века воспринимались с большим интересом и без тени иронии. А вот другие откровения автора, к сожалению, остались почти незамеченными. Например, те, что содержались во второй части дилогии, где излагается предыстория марсианской утопии (речь идет об эпохе строительства Великих каналов). Именно на "Инженера Мэнни" обрушился с резкой критикой Ленин: "Тот же махизм-идеализм, спрятанный так, что ни рабочие, ни глупые редактора в 'Правде' не поняли". Хорошо хоть, что тогда подобная характеристика, полученная от вождя, еще не означала автоматического зачисления во "враги народа".
 |
| Фото: РГАКФД/РОСИНФОРМ |
| Опыт "товарищеского обмена жизни не только в идейном, но и физиологическом существовании" обернулся для Богданова обыкновенной смертью |
На самом деле роман был всего лишь популярным изложением цельной и согласованной научной концепции, развитой Богдановым в трехтомной монографии "Всеобщая организационная наука" (первые два тома вышли в 1913 и 1917 годах, третий — в 1922-м).
Богданов назвал свою науку тектологией, отталкиваясь от греческого корня "тек", который образует целый букет слов с "созидательным" значением, таких как "тектон" (строитель) и "текнэ" (ремесло, профессия, искусство). До Богданова термин "тектология" употреблял только немецкий философ Эрнст Геккель, но применительно лишь к законам организации живых существ (кстати, он же придумал и термин "экология"). Русский мыслитель исходил из того, что тектология объединит все известные к тому времени науки, а также все сферы человеческой жизни (биологическую, психологическую, социальную, информационную и т. д.), рассматривая их как системы, в основе которых лежат единые организационные принципы. Так, Богданов считал технику "организацией вещей", экономику — "организацией людей", а идеологию, что логично,— "организацией идей".
Спускаясь с небес на землю, ученый разработал немало практических приложений, значение которых смогли оценить только в конце прошлого столетия. Чего стоит хотя бы такое предложение ученого-фантазера: использовать математические методы для анализа деятельности организации — в частности, для определения оптимальной меры ее децентрализации! Сегодня хорошо известно, что всякая централизация и специализация со временем становится тормозом, мешающим внедрению нового, и что любое предприятие или коллектив нужно время от времени основательно перетряхивать — переориентировать, но не спонтанно, а согласно тщательно продуманной стратегии развития.
Все эти прописные для нынешних управленцев истины век назад попахивали ересью. Лишь во второй половине прошлого столетия выяснилось, что основные принципы появившейся теории систем, кибернетики, синергетики, психологии управления, менеджмента (вплоть до новомодного реинжиниринга) давно описаны Богдановым в его "Всеобщей организационной науке".
Изданные мизерными тиражами труды ученого к 1930-1940 годам закономерно перекочевали в спецхраны. Впрочем, тектологии, можно сказать, еще повезло. После Октябрьского переворота 1917 года Богданова защитил, сам того не ведая, американский инженер Фредерик Тейлор, автор теории научного менеджмента (и самого этого термина, переведенного на французский как "научная организация труда", а на немецкий как "рационализация").
Идеи Тейлора, а также результаты их практической реализации Фордом и другими западными промышленниками в России оживленно обсуждали еще до революции. В 1908 году малотиражные издания вроде журналов "Металлист" и "Записки Русского технического общества" впервые сообщили о существовании Тейлора и его теории узкому кругу российских читателей. А пик популярности тейлоризма пришелся на предвоенный год — 1913-й, когда отечественная экономика была весьма восприимчива ко всем прогрессивным веяниям с Запада. Американский инженер стал властителем дум в России, о его теории спорили в студенческих аудиториях, министерских кабинетах, даже на заседаниях Думы. Не все разделяли взгляды Тейлора. Среди критиков, считавших отечественную экономику не дозревшей до столь прогрессивных новаций, был и Ульянов (Ленин), автор статьи "Система Тейлора — порабощение человека машиной".
Однако после прихода большевиков к власти отношение их лидера к тейлоризму изменилось. Уже в 1918 году Ленин заявил, что невозможно построить социализм без высокой культуры труда и не менее высокой его производительности, а они, в свою очередь, достижимы лишь при углубленном изучении и широком внедрении в плановое хозяйство элементов тейлоризма. Красные экономисты-энтузиасты восприняли указание вождя как руководство к действию и приступили к тотальной тейлоризации советской промышленности.
Спустя два года власти материально поддержали одного из соратников Богданова по Пролеткульту, кадрового революционера, рабочего-металлурга и поэта Алексея Гастева, прозванного "русским Тейлором", выделив несколько миллионов рублей золотом на создание Центрального института труда, который Гастев и возглавил. А сам Богданов в связи с его идейной близостью к тейлоризму не только не преследовался, но даже вроде бы оказался на коне. В 1923 году его, правда, арестовали, но быстро выпустили и больше не трогали. Время "реакционного тейлоризма — орудия порабощения пролетариата" еще не наступило, соответственно, было далеко до расстрела "врага народа" Гастева и закрытия его института.
Храм науки на крови
Можно сказать, что на теоретических разработках Богданова выросли социалистическое плановое хозяйство и советская школа управленцев. При этом ученый всю жизнь оставался эклектиком, соединяя часто несовместимое. И даже его смерть все смешала в одну кучу — научный подвиг и авантюру, естествознание и мистику.
Свой жизненный финал Богданов в принципе мог подсмотреть в своей же "Красной звезде". Там среди прочих марсианских диковин описан ритуал всеобщего обмена кровью, с помощью которого марсиане добиваются омоложения организма с целью долголетия (или, как называют этот процесс аборигены, "товарищеского обмена жизни не только в идейном, но и физиологическом существовании"). И не случайно в "Инженера Мэнни" помещен образ вампира, искушавшего одного из марсиан вечной жизнью, как искушало дьявольское второе "я" Ивана Карамазова у Достоевского.
Богданов долгие годы живо интересовался "кровавыми" традициями и фольклором разных народов — от языческих ритуалов купания в крови и легенд о вампирах до христианского обряда евхаристии (приобщения к крови Христа). В эмиграции ему приходилось слушать лекции знаменитого немецкого мистика Рудольфа Штейнера, и одна из них "Основы оккультной медицины" произвела на русского социал-демократа неизгладимое впечатление. Штейнер говорил в ней о крови как о носителе всей информации о человеческой личности. А в последние годы жизни Богданов, как и многие его современники, был очарован не менее экстравагантными идеями русского религиозного философа Николая Федорова, предлагавшего воскрешать всех умерших ради достижения вечной жизни — и не в потустороннем мире, а в нашем, реальном!
В то время многие ученые, даже далекие от мистицизма, считали носителем наследственной информации именно кровь, а не гены. (Основные законы наследственности были открыты еще в позапрошлом веке, но сам термин "ген" появился лишь в 1909 году.) А для Богданова, врача по профессии и философа по призванию, взаимные переливания крови представляли собой не только медицинскую практику, пусть и с неким мистическим акцентом, но и средство достижения глобального единения человечества, которое в этом случае становилось одной семьей во всех смыслах.
Новые власти, давшие Богданову "добро" на создание в Москве первого в мире Института переливания крови (в настоящее время Институт гематологии и переливания крови Минздрава РФ), во всю эту мистику мало верили. (Тут, впрочем, уместно вспомнить, какого цвета был советский государственный флаг.) Они исходили из более прагматичных соображений. В 1920-х годах часть партийной верхушки задумалась о вечном и была не прочь поддержать изыскания ученых, обещавших различные варианты омолаживания и даже достижения бессмертия. В первую очередь, разумеется, ветеранов партии. Кстати, открытый в 1926 году упомянутый институт, первым директором которого стал Богданов, делил здание бывшего особняка купца Игумнова на Большой Якиманке (потом там разместилось посольство Франции) с не менее колоритным учреждением — Институтом мозга, выросшим из "Лаборатории по изучению мозга Ленина".
Первые опыты по взаимному переливанию крови вызвали интерес и поддержку в Кремле. Но 7 апреля 1928 года очередной эксперимент, проведенный директором института на себе, закончился трагически. Богданов решил обменяться кровью со студентом, больным малярией и туберкулезом, и не мог знать, что у них разный резус-фактор (последний открыли в США лишь 12 лет спустя). После смерти Богданова его сотрудники продолжали исследования, добившись успехов в области консервации крови. Во время Отечественной войны треть всех запасов крови в стране была заготовлена в богдановском институте.
Проживи ученый и философ подольше, он, скорее всего, разделил бы судьбу многих подобных ему умников. Богданову припомнили бы и полемику с Ильичем, и неприятие Октябрьской революции, и "реакционный махизм", и подозрительную внеклассовую тектологию. Пошедший по стопам отца сын, крупный российский биолог и философ-системщик Александр Александрович Малиновский, родившийся в 1909 году в Париже (его крестным отцом был Луначарский), на собственном опыте узнал, каково служить сразу двум "продажным девкам империализма" — генетике и кибернетике. После арестов его учителей и коллег-генетиков и печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 года Малиновского уволили с работы. И даже в более либеральные времена (он умер в 1996-м) его неоднократно "прорабатывали" за слишком сильное увлечение теорией систем и теорией управления, появление которых предсказал его отец и по которым уже давно жил мир за железным занавесом.
ВЛАДИМИР ГАКОВ