Хотя глобальное неравенство сокращается по мере того, как развивающиеся экономики догоняют богатые государства, в развитых странах разрыв продолжает расти, говорится в исследовании McKinsey Global Institute к августовскому саммиту G7 в Биаррице. При этом экономический рост сам по себе не способен обеспечить благосостояние для всех.
Фото: AP
Фото: AP
Доля стран с высоким доходом в распределении глобального богатства сократилась с 80% в 2000 году до 71% в 2014-м, а стран со средними доходами, вроде Китая и Индии — выросла с 14% до 22%, отмечается в исследовании. Развивающиеся экономики обеспечили порядка двух третей прироста глобального ВВП и более половины нового потребления за последние 15 лет. Конвергенция наблюдалась и в рамках ОЭСР: разрыв в расходах на потребление между странами G7 (Канадой, Францией, Германией, Италией, Японией, Великобританией и США) и более бедными странами—членами организации с 2000 года сократился вдвое. Средние доходы в мире тоже выравниваются: коэффициент Джини (показатель имущественного расслоения) в 2000–2014 годах снизился с 0,44 до 0,33.
При этом в самих развитых странах экономические показатели — особенно распределение богатства и дохода — стали более неравномерными.
Неравенство в богатстве, измеряемое как соотношение среднего к медианному богатству, с 2000 года увеличилось в двух третях стран—членов ОЭСР. Как подчеркивают в McKinsey, само по себе неравенство имеет и внутреннюю иерархию: распределение богатства гораздо более неравномерно, чем распределение дохода, которое, в свою очередь, более неравномерно, чем распределение потребления. Например, в 2014 году богатейший 1% населения в странах G7 владел около 27% общего богатства, но получил лишь 13% общего дохода. В то же время за последние десятилетия в странах ОЭСР эта группа почти удвоила свою долю в сумме общего дохода до уплаты налогов: с 6% в 1980 году до почти 11% в 2014-м.
Некоторые страны G7 демонстрируют высокие показатели роста и уровня занятости, но в сочетании с большим неравенством — и наоборот. При этом налоги и социальные трансферы могут существенно снижать уровень бедности. Личностные факторы продолжают влиять на социальные возможности и экономические результаты в странах «семерки». Сейчас женщины чаще, чем мужчины, имеют высшее образование, но их доходы и уровень богатства по-прежнему ниже — хотя гендерный разрыв в зарплатах сократился, женщины зарабатывают лишь 84 цента на каждый «мужской» доллар. Горожане имеют на треть больше шансов получить высшее образование, чем сельские жители, но уровень безработицы среди жителей городов выше и продолжает расти.
Рост зарплат стагнировал во многих развитых странах: реальный располагаемый доход с 2005 года сократился для 25% граждан в большинстве стран «семерки». Сильнее этот эффект сказался на среднем классе и людях, занимающихся среднеквалифицированным трудом. Расходы населения на образование, здравоохранение и жилье в ЕС и США при этом росли быстрее средней инфляции. Уровень закредитованности домохозяйств тоже вырос (хотя и неравномерно между странами): с 87% располагаемого дохода в 1995-м до 123% в 2017 году.
Глобальные тренды за пределами экономических циклов оказывают существенное влияние на богатство и доходы и могут в будущем увеличивать неравенство. К ним в McKinsey относят сокращение доли труда в доходе, частично отражающее стагнацию в зарплатах, дальнейшую поляризацию рынка труда и доходов между высоко- и низкоквалифицированными работниками из-за развития технологий, рост «суперзвезд» среди секторов и городов, которые все дальше отрываются от других, а также рост глобальной конкуренции из-за взлета динамичных компаний на развивающихся рынках.
В McKinsey указывают, что экономический рост остается базовым, но не достаточным условием благосостояния. Для уравнивания возможностей рекомендован привычный для развитых стран набор мер: это, в частности, расширение доступа к здравоохранению и образованию, переосмысление потребностей рынка труда и социальная инклюзия.