В прокат вышел документальный фильм Урсулы Макфарлейн «Быть Харви Вайнштейном» («Untouchable»). Михаил Трофименков нашел в нем одно, зато существенное, достоинство: он позволяет нащупать самый уязвимый момент в обвинениях, выдвинутых против самого блестящего голливудского продюсера 1990-х годов.
Суд над экс-королем киноиндустрии получился у морализирующих авторов бесцветным
Фото: Corbis via Getty Images / предоставлено «Пионер»
Дорого яичко к Христову дню: фильм вышел за три недели до суда над Вайнштейном, обвиняемым для начала в одном изнасиловании и одном насильственном домогательстве. По совести, в любой стране, кроме США, его сочли бы недопустимым давлением на суд и общественность, надругательством над презумпцией невиновности. Но даже говорить об этом лень.
И так понятно, что США переняли советский опыт кампанейщины, когда власть объявляет войну тунеядству или хулиганству, а органы перевыполняют план по тунеядцам и хулиганам. Сейчас вот у них кампания по борьбе с сексуальными хулиганами. Это можно лишь констатировать, как и то, что киноиндустрия — это всегда про власть, деньги и секс. Продюсеры и актеры равно стремятся к власти и деньгам, используя секс как орудие. И фильм иллюстрирует не победу добра над злом, а обратимость властных отношений. Власть, выпавшую из рук Вайнштейна, вкупе с миллионами, улетучивающимися на компенсации, перехватили борцы с мужским шовинизмом, вот и все.
Макфарлейн избавляет от необходимости разделять мнения о фильме и реальных событиях: то, что она сняла, не фильм, а озвучка статей в «Нью-Йорк Таймс» и «Нью-Йоркере», синхронно атаковавших Харви два года назад. Череда говорящих голов разбавлена съемками субъективной камерой гостиничных коридоров: Харви предпочитал отели. Скуку в финале разбавляет барабанная дробь авторской морали: так, в советских фильмах о преступлениях империализма в финале непременно декларировали неотвратимость победы социализма. Экран заполняют манифестанты с плакатами движения «Именятоже», спикеры хором декламируют: одного ареста мало, на очереди — сотни и сотни таких жуков, как Вайнштейн. В общем, митинг рабочих энского завода единодушно требует выжечь «троцкистскую заразу».
Ронан Фэрроу, один из авторов тех статей, упоминает агентов «Моссада», нанятых Вайнштейном для его запугивания, и странно вспоминает: «Мне говорили: надо как можно больше женщин. Те, кого ты нашел, сумасшедшие. Им все было мало». Хотелось бы узнать, кому именно «было мало», откуда пришел заказ на Харви. Публично его обвинили десятки женщин, включая звезд первого ряда, но как раз их в фильме, кроме Розанны Аркетт, нет. С моральной точки зрения это ничего не меняет. Но эффектнее было бы дать слово Азии Ардженто, а не Хоуп Эксинер Д’Амор: в 1978-м девушку, мечтавшую о шоу-карьере, изнасиловал Харви, тогда — промоутер из Буффало. Или Анджелине Джоли, а не Наннетт Клатт, мечтавшей — и это несмотря на полуслепоту — о Голливуде.
Дефицит жертв компенсируют показания сотрудников «Мирамакс», в которых Вайнштейн метал пепельницы, и журналистов, которых он публично материл или даже метелил. Дикий мужчина, кто бы спорил: в меня тоже кинул пепельницу глава фестиваля, на котором я работал. В золотые годы Голливуда такие подвиги магнатов пересказывали с пугливым восхищением. Вот и финдиректор «Мирамакс» сравнил Харви с такими, условно говоря, местечковыми титанами, как Майер и Кон: Вайнштейн-де казался почти карикатурным воплощением идеи о великом и ужасном боссе. Что вызывает дурные ассоциации между пафосом обвинителей Харви и бульварных газет и пуританских проповедников 1920-х: Голливуд — Вавилон, где жабообразные, как Харви, «жиды» с сигарами насилуют арийских девушек; Чаплин только успевал от обвинений отбиваться.
Это не имеет отношения к вине-невиновности Харви — только к общественным патологиям. Но фильм неожиданно высветил и брешь в позиции обвинителей. Нам говорят, что актрисы безропотно подчинялись ему, молчали и, улыбаясь, обнимались с ним на публике, из панического страха перед его всевластием. Он кричал: «Я трепаный шериф в этом в бога-душу-мать городишке», хотя в Нью-Йорке вряд ли копы были у него, как в Буффало, на содержании. Но есть разница между тем, что он кричал, и тем, что мог сделать или делал. Катастрофически не хватает показаний хотя бы одной женщины, которая, дав Харви отпор, поплатилась карьерой. При его раблезианских аппетитах таких женщин — да еще в радикально эмансипировавшихся Штатах — не могло не быть. Только когда мы услышим такую женщину, дело Вайнштейна станет действительно просто уголовным делом.