Вчера в Манеже открылась выставка итальянского художника Жана Луиджи Колина "Время памяти". На открытии господин Колин дал семичасовой перформанс, который чуть не довел до слез МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА.
На практике это выглядит так. У ксерокса выстраиваются соблазненные туманным обещанием. Господин Колин деловито закладывает в машину то, что ему приносят, нажимает на кнопку. Через несколько секунд клиенты получают цветной лист бумаги, на котором отпечатались принесенные документы. Ставит подпись, за соседним столиком — печать. Потом эти произведения искусства войдут в одну из кочующих по миру выставок как авторские работы. Такого рода акции господин Колин уже проводил в Милане, Буэнос-Айресе, Неаполе. На родине он инвентаризовал память многих известных соотечественников, включая Умберто Эко.
Такое действо не могло обойтись без доли здорового идиотизма. Человек из Patio-Pizza требовал сохранить для вечности пиццу, которой оставалось жить полчаса. Вняв голосу разума, согласился обессмертить не ее саму, а только упаковку. Но пришли в основном пожилые люди, кажется действительно поверившие, что итальянец дарует им чуть-чуть бессмертия. Или увидевшие в нем социального работника, который хотя бы выслушает. Одна дама, вывалив на ксерокс кипу бумаг и вырезок, пустилась в рассказы о своих подругах и о любимой актрисе Ольге Волковой, календарик с фотографией которой выбрала для репродуцирования. Многие принесли довоенные или фронтовые фотографии: "Мои мадре и падре э муа". От этого почему-то хотелось плакать.
Происходило не чудо, а античудо. Художник не сберегал, а похищал чужую память, становился ее автором, растворял в анилиновых разводах. Господин Колин — жгучий пример постмодернистской пошлости, тем более невыносимой, что защищена она броней политкорректности. Им уворована не только частная, но и коллективная память ХХ века. Цикл "Историческое настоящее" — аляповатые наложения классических образов на фотографии. "Вавилонская башня" Брейгеля и падение нью-йоркских "близнецов": визуализация набившего оскомину штампа. "Снятие с креста" Понтормо и рыдающая алжирская женщина: женщины во все века плачут одинаково, это тоже клише. Измученный Христос с картины Грюневальда и скованный курдский лидер Оджалан: мягко говоря, смелая параллель. Окровавленный мраморный бюст с картины Магритта и узники с желтыми звездами: здесь даже визуальной параллели нет, но обращение к холокосту страхует от любой критики.
Возможно, господин Колин — пародист-затейник? В "Историческом настоящем" издевается над живописью Ренато Гуттузо. В "Портретах из бумаги", отксеренных скомканных обложках журналов с лицами Арафата или Мадонны, — над Энди Уорхолом. Но над кем тогда он смеется в цикле "15.7.95", также скомканных газетах разных стран мира, вышедших в один день? Над журналистами, над читателями, над Михаилом Кольцовым, придумавшим 70 лет назад книгу "День мира", портрет человечества через совокупность новостей? Да ни над кем он не смеется. Просто Жан Луиджи Колин — идеальный представитель эпохи, когда добрые чувства тиражируются на ксероксе, а эксперты боятся слово сказать поперек, поскольку сами давным-давно размыли все критерии искусства.