24 сентября в Новой Опере состоится церемония награждения и концерт лауреатов российской оперной премии Casta Diva. Одной из звезд вечера станет выдающийся австрийский тенор Андреас Шагер, один из крупнейших исполнителей вагнеровского репертуара: партии в операх Вагнера он поет на Байройтском фестивале, в Ла Скала, Метрополитен-опере, Парижской опере, Берлинской государственной опере. Андреас Шагер рассказал Илье Овчинникову о детстве на родительской ферме, о случайном начале своей вагнеровской карьере и о плюсах долгосрочного планирования.
Австрийский тенор Андреас Шагер
Фото: Lyrten71 / wikimedia
Австрийский тенор Андреас Шагер
Фото: Lyrten71 / wikimedia
— Награждение российской оперной премией— это для вас лестно?
— Конечно же, а почему нет? У России — давняя и славная история оперного пения, по всему миру выступают ваши великолепные певцы, в том числе владеющие немецким репертуаром, у которых есть чему поучиться. А моя жена, скрипачка Лидия Баич, русская и родилась в Ленинграде. Год назад вместе с ней мы участвовали в концерте «Кальман оперетта гала» на сцене Большого театра; насколько я знаю, в тот вечер оперетта звучала в этих стенах впервые. В начале своей карьеры я пел почти одну только оперетту на протяжении десяти лет, затем переключился на Вагнера.
— Когда вы побывали в России впервые?
— Семь лет назад дал несколько концертов в Санкт-Петербурге с Питером Гутом, тоже с музыкой Кальмана. Позже Валерий Гергиев пригласил меня спеть «Гибель богов» в концертном исполнении, так я вернулся. С Гергиевым у нас тесное партнерство, мы выступали также в гамбургской Филармонии на Эльбе, в Баден-Бадене и не только, я очень люблю с ним работать, это великий дирижер.
— Если честно, немного удивился, увидев, что вы приезжали и в Новосибирск.
— Это как раз объяснить просто: впервые я спел Тангейзера в Антверпене, где музыкальным руководителем тогда был Дмитрий Юровский. Он и пригласил меня. Я был очень удивлен, увидев этот огромный театр — огромная сцена, невероятное здание! К сожалению, я прилетал только на день и города почти не видел, но у меня сильнейшее впечатление: и сам театр, и его окрестности, и гостеприимство — все это незабываемо. В особенности — люди с их теплотой и открытостью.
— Не собираетесь ли спеть что-то из русского репертуара?
— Мне не раз предлагал это Даниэль Баренбойм, и уговорил: через три года в Берлинской опере я пою Германа в «Пиковой даме».
— Вы также пели в двух постановках российского режиссера Дмитрия Чернякова.
— Да, это мой друг и один из лучших режиссеров нашего времени: немного сумасшедший, в лучшем смысле слова. В его методе я очень люблю то, что он обоснован психологически, ты понимаешь поведение героев во всех деталях. В истории, которую он рассказывает, объяснено абсолютно все, это не просто красивые картины на сцене. У него в совершенстве проработана каждая подробность. Мы очень весело репетировали, хотя и работали изо всех сил. Конечно же, он не любит, когда певец «докладывает» свою арию, повернувшись к залу. Но поскольку в своих постановках Черняков и художник по сцене, у него все идеально продумано с точки зрения акустики: даже если ты поешь спиной к залу, тебя хорошо слышно. Он видит сцену словно в камеру, поэтому его оперы так хорошо смотрятся не только в театре: на DVD и в кинозале они тоже великолепны — и «Парсифаль», и «Тристан и Изольда», над которыми мы работали вместе. На экране они могут тронуть не меньше, чем в зале.
— Дирижер Кент Нагано, с которым вам также доводилось работать, называет Чернякова гением, вы согласны?
— Да, абсолютно.
— В ваших планах преобладает Вагнер; как ваш репертуар оказался сфокусирован на нем до такой степени?
— В том числе и по чисто практической причине: когда большие оперные театры решаются на «Кольцо нибелунга», это надо планировать за несколько лет вперед. Поставить четыре оперы продолжительностью шестнадцать часов — действительно большое дело, заслуживающее лучшего кастинга, который только возможен. В первую очередь начинают искать Зигфрида, Вотана, а Зигфрида сегодня в мире поют человек пять. Поэтому театр ангажирует вас на несколько лет вперед — так твое расписание наполняется Вагнером на годы. А поскольку я люблю его, для меня это только в радость. Кроме того, немецкий — мой родной язык, что облегчает работу над его партиями, я быстро их учу. Для меня и моего голоса это отлично, я нисколько не устаю от Вагнера. Иностранцам его учить, конечно, труднее. Как и мне партии на итальянском или на русском.
— Трудно ли было переключиться с оперетты на Вагнера?
— Это переключение выглядит достаточно радикальным, однако на деле все иначе: оперетта — великолепная школа для вагнеровского певца.
Перед тем как начать петь Вагнера, я спел большинство крупных оперетт, начиная с «Цыганского барона» и так далее. Эту музыку часто недооценивают, но она великолепна!
Все, что нужно певцу для исполнения Вагнера, нужно ему и здесь: и в том, как пропевать текст, и в свободе на сцене, в общем, это была отличная школа, как оказалось в моей «второй» музыкальной жизни.
— В интервью вы очень поэтически рассказываете о ферме своих родителей, о детстве среди коров, свиней и кур. Как в этой среде вырос вагнеровский певец?
— О жизни на ферме у меня самые лучшие воспоминания, думаю, мне это очень помогло. Родители основали ее после войны, они были небогаты и имели в виду, что фермер себя уж как-нибудь прокормит. Сначала у них была одна-единственная корова, и больше ничего… из пятерых детей я младший, и мы должны были постоянно им помогать. Это заполняло нашу жизнь целиком, и никакого разделения на «рабочее время» и «свободное» мы попросту не знали. Теперь мне приходится много путешествовать, и если ты не отделяешь «работу» от «досуга», успеваешь гораздо больше. Такое отношение ко времени кажется мне очень правильным, особенно при моей профессии. Все в нашей семье очень музыкальны, и у одного из моих старших братьев — прекрасный бас, но делать пение профессией он не стал.
— Забавно, что крупный вагнеровский певец нашего времени родился как таковой благодаря случайности, когда вам пришлось срочно заменять опоздавшего певца, не правда ли?
— О да. Я впервые пел Зигфрида в маленьком театре в Галле, дирижер был другом Даниэля Баренбойма, посоветовал ему меня послушать, и я пришел на дневную репетицию «Гибели богов» в Берлинской опере. После того как она закончилась, ко мне подошел директор и сказал, что через десять минут начинается «Зигфрид», а Лэнс Райан, который должен петь Зигфрида, отсутствует: оказалось, он думал, что спектакль в шесть, а он, что случается редко, был в четыре. Так я буквально впрыгнул в эту роль, а в антракте появился Райан — мне как раз надо было бежать в филармонию, петь «Волшебную флейту» с Саймоном Рэттлом. Загруженный был день! Он и стал началом моей вагнеровской карьеры.
— Тем заметнее в вашем репертуаре то, что не относится к Вагнеру: например, «Песнь о земле» Малера, «Песни Гурре» Шёнберга и особенно оперы Моцарта.
— «Песнь о земле» я очень люблю и откликаюсь на любое приглашение ее исполнить. То же могу сказать о «Песнях Гурре», это великая музыка, фантастическая, и концерты, где можно спеть ее, Восьмую симфонию Малера или «Песнь о земле», для меня огромная радость. Музыка для сердца. Что касается Моцарта, я не простился с ним и в декабре пою Тамино в Венской опере. Для голоса это просто чудесно, и мой близкий друг Рене Папе говорит: «Пока ты способен петь Моцарта, это держит твой голос в тонусе», так что возможность петь Моцарта — показатель хорошего состояния голоса.
— Ваш коллега Джеральд Финли рассказывает, напротив, что скачки от Вагнера к Моцарту были для его голоса самыми тяжелыми.
— Для меня это не так трудно. Три года назад была серия показов «Волшебной флейты» в Берлине, непосредственно перед этим я пел Тристана, а сразу после — «Гибель богов». Моцарт в этом промежутке был для голоса своего рода каникулами.
— Ваш репертуар сосредоточен на периоде с конца XVIII по начало ХХ века. Не интересно ли вам его расширить?
— Да, безусловно, но пока у меня нет свободных дат, а немецкий романтический репертуар идеально подходит моему голосу. Мне посчастливилось петь его с лучшими дирижерами нашего времени, каждый из которых уникален. Если ты пять раз поешь Парсифаля с Даниэлем Баренбоймом, это будут пять разных интерпретаций.
Дух вечера, настроение публики — они всегда разные. Лучшие дирижеры чувствуют это очень тонко, соответственно, каждый раз рождается новое исполнение. Поэтому с ними никогда не скучно.
То же могу сказать о Гергиеве, о Тилемане — в этом репертуаре они невероятны. Не говоря уже о Кенте Нагано, с которым мы сделали незабываемое «Кольцо» в Гамбурге. Он прекрасен и в личном общении, и в работе, никогда не повышает голос и всегда очень уважителен к окружающим.
— У вас ведь есть ангажементы на пять-шесть лет вперед, верно? А вдруг через столько лет настроения петь Вагнера у вас не будет?
— Не исключено, конечно, но я ведь не планировал оперной карьеры, она началась достаточно поздно, мне было уже около сорока. Это для меня стало неожиданностью, за которую я очень благодарен судьбе. Случалось, я смотрел в ежедневник и не знал, что пою через месяц или два, как заработать на жизнь… этого больше нет, мое расписание заполнено на годы, чему я только рад.