На Театральной олимпиаде в Санкт-Петербурге показали спектакль Филиппа Кена, худрука театра «Нантер-Амандье» — самого авангардного театра парижских предместий. С подробностями — Алла Шендерова.
В малой экосистеме, которую воссоздает Филипп Кен, предусмотрено все, даже пенный огнетушитель
Фото: Francois-Xavier Rouyer
В малой экосистеме, которую воссоздает Филипп Кен, предусмотрено все, даже пенный огнетушитель
Фото: Francois-Xavier Rouyer
До того как возглавить в 2014-м «Нантер-Амандье», Филипп Кен объездил все престижные фестивали со своей «Вивариум Студио» (Vivarium Studio), основанной еще в 2003 году. В нулевые спектакли «Вивариума» становились самым изящным пунктом программы Авиньонского фестиваля. Стены Папского дворца сотрясали театральные байопики от мэтров вроде Кастеллуччи, Макберни и Марталера, а параллельно где-то в предместье шел «Swamp Сlub» — то ли перформанс, то ли инсталляция, в которой зрители наблюдали за кучкой чудаков, собравшихся на крошечном заболоченном островке, в гроте которого жил гигантский крот.
С выхода трех таких кротов и начинается действие спектакля «Crashpark», в русском варианте названного «Парк крушений. Жизнь одного острова». Это вообще принцип Кена: каждый следующий его спектакль начинается примерно там, где кончается предыдущий. И если вы видели другие его постановки — «Эффект Сержа» (2013, фестиваль NET), «Swamp Club» (2014, Александринский фестиваль),— сходу узнаете не только крота, но и ту легкую, ироничную, ни к чему не обязывающую атмосферу, что и делает эти зрелища такими пленительными.
Хотя в чем-то нынешний «Парк крушений» подрастерял свою беззаботность, получив взамен конкретный, вполне киношный сюжет (о кино, причем старом, напоминает и неумолкающий механический звук «таперского» пианино). В прологе зрители смотрят видео: стюарды в самолете разносят еду, капризные пассажиры сначала дружно и неаппетитно жуют, потом засыпают — пока бортовой персонал во главе с капитаном воздушного судна по кругу выпивает бренди из колпачка бутылки. Экран гаснет, а по темной сцене кружат люди в белых халатах, держа над головами модель самолета и обкуривая публику густым дымом. Когда он рассеется, слева в глубине (в Санкт-Петербурге спектакль шел на Новой сцене Александринки, где игровое пространство начинается у ног первого ряда) окажется дымящийся обломок самолета, а справа — крошечный остров с двумя пальмами и гротом, который спешно покидают три крота человеческого роста.
Жаль, конечно, что в России не показывали «Меланхолию драконов» (2008), в финале которой стайка пожилых рокеров, тщетно пытавшихся чинить сломанную в ходе турне машину, основывала «Парк аттракционов имени Антонена Арто»,— в каком-то смысле «Парк крушений» продолжает именно тот спектакль. Оглушая зал ужасными стонами, из иллюминаторов вылезают жертвы катастрофы. Они в шоке, под ногами вода, сбоку — пара спасительных утесов. Картину апокалипсиса дополняет тропический дождь. Когда он закончится, а несчастные уймут свои крики, выяснится, что руки-ноги целы (у одной из пассажирок уцелел даже самолетный обед), а земля, то бишь остров — в двух метрах. Как восемь человек добираются до суши, кто — цепляясь за трос, кто «плавая» по полу (вода на сцене едва доходит до щиколоток), стоило бы описать отдельно.
Ты вроде бы видишь, что все понарошку, крики отчаянья вторят героико-романтической мелодии пианино, а чемоданы звучат не хуже тамтамов, и все равно чуть не плачешь от счастья, когда вся компашка оказывается среди зелени. Последний «плывет» к острову на спущенной надувной лодке, используя вместо весла гитару, на которой сразу начнут музицировать. Островок крутится, люди бегают и поют, то и дело вскрикивая от радости: тут бананы, там кокосы — природа снисходительна и дружелюбна. Дружелюбен и Филипп Кен, режиссер, художник и демиург этой малой экосистемы — не журит и не грозит пальцем, даже когда люди швыряют в воду банановые шкурки. Важна ведь не только экология земли. Человек тоже экосистема, напоминает Кен, его мир — уютный мирок, в котором все помогают друг другу и предаются искусству. Сперва танцуют, облачившись в папуасские одеяния из пальмы (среди выживших обнаруживается профессиональный контратенор), потом переодеваются в платья а-ля диско — чей-то несгоревший багаж в салоне обнаружит чудом очнувшийся капитан корабля (тот самый, что пил бренди из колпачка). Когда все переоденутся, самая пожилая и деятельная из выживших пригласит их в бар, устроенный в кротовьем гроте. А пока они будут танцевать под шлягер «What's inside volcano», в грот залезет гигантский спрут и примется всех душить. Чудовище одолеют и даже начнут есть. Актер, только что управлявший щупальцами, примкнет к спасенным.
И только тут станет заметно, что теперь все они в костюмах XVIII века, совсем как персонажи «Острова рабов» — последней постановки великого Джорджо Стрелера. Как знать, может, Стрелер и ни при чем, может, 49-летний Кен умудрился никогда о нем и не слышать. Просто он решил уместить всю историю человечества на одном маленьком острове. Не зря же в обгорелом салоне найдется связка книг: «Робинзон Крузо» Дефо, «Буря» Шекспира, «Утопия» Томаса Мора, «Счастливые дни» Беккета и что-то из Жиля Делёза. Список можно продлить — финал спектакля, как всегда у Кена, открыт, продолжение следует. И никакая катастрофа не становится последней.