 |
ФОТО: ДМИТРИЙ ЛЕБЕДЕВ  Снос "Военторга" — вопрос политический. Поскольку почти все, от кого зависело решение, согласны, что сносить его не надо,— куда направлен политический вектор в этой истории, я так и не понял |
24 августа, в воскресенье, я сидел на дежурстве в "Коммерсанте" и с опаской ждал новостей: полосы уже были сданы, и новости могли бы все испортить и заставить сдавать их заново. Тут и позвонил директор Музея архитектуры Давид Саркисян: "Ломают 'Военторг'! Да, прямо ломают! Отбойными молотками двое рабочих дробят павлинов. Помните павлинов? Их уже прямо сейчас не будет. Срочно приезжайте! Надо что-то делать! Как что вы можете сделать?! Подумайте что... Вы любите 'Военторг'? Любите — вот и думайте! Я перезвоню".
Он перезвонил через полчаса: "Мы напротив 'Военторга'. Я с Борисом Томбаком (Томбак — архитектурный фотограф.— Ъ). Павлинов уже нет. Томбак рыдает, я тоже. Приезжайте немедленно, будем рыдать вместе".
Я зарыдал и написал в газету некролог "Военторгу": "Пал 'Военторг', невольник власти, Убит отбойным молотком. Его разобранные части Уже везут грузовиком. А вы, надменные подонки, Известны подлостию города отцов, Таитесь вы под сению закона, Попрятались, и не найти концов..." Дальше про Божий суд — и на полосу.
Статья вышла, мне дали премию за лучший материал номера. Позвонили человек 30, все на мобильный — премиальные ушли на раз. Все скорбели и поздравляли, все выражали полное согласие и желали успехов в борьбе. К середине дня пошли передачи на радио и по телевизору. Снос "Военторга" осуждали самые разные люди, даже такие, от которых вроде и не ждешь. Скажем, Евгений Асс, очень радикальный архитектор, никогда не замеченный в излишнем пиетете по отношению к историческому наследию, со своего поста заместителя председателя Союза московских архитекторов вдруг заявил, что снос "Военторга" воспринимает как смерть близкого родственника. Я даже подумал, что, пожалуй, перебор: одно дело "Военторг", а другое — дядя по матери, но, с другой стороны, раз такое дело, все кстати. Я почувствовал себя причастным к мощному движению снособорцев, я понял, что нас не задавить. Стыдно признаться, я даже почувствовал себя во главе движения и минут 15 старался держаться поосанистее. Идет война народная, ярость благородная вскипает, как волна, тут не до нюансов.
Волна вскипела на следующий день в 9 утра. Домашние сказали мне, что звонил министр культуры, но разбудить меня не удалось, потому что я принял это за шутку и проклял телефонный аппарат. Не дозвонившись мне, министр послал телеграммы президенту Путину и мэру Москвы Юрию Лужкову с требованием немедленно остановить снос памятника.
У "Военторга" между тем сносили заднюю стену. Я понял, что министра, видимо, покоробило мое сонное поведение. Во всяком случае, часа через три мне позвонил опять же Давид Саркисян и спросил, что у меня случилось. Ему из министерства передали копии телеграмм, но сказали: Ревзину ни за что не показывать, а показать "Известиям". Как я его ни упрашивал, он не раскололся. По счастью, один мой бывший однокурсник, который работает в конкурирующей с "Коммерсантом" газете, достал эти документы по своим каналам и позвонил мне, решив, что я как-то причастен к составлению текстов. Он прочел их мне и спросил, что я имел в виду. Я объяснил и, пользуясь недоразумением, написал новую статью в газету.
На следующее утро мне позвонил первый вице-мэр Москвы Владимир Ресин и сказал прийти. Я понял, что "Военторг" спасен. Встречу назначили на 4 часа, но я решил прийти заранее — неудобно опаздывать. У вице-мэра как раз передо мной было заседание комиссии по сносам. И вот, идучи к нему, я последовательно встречал всех, кто принимает решения. Сначала главный московский историк-практик (в смысле готовит все заключения об исторической ценности зданий) Виктор Иванович Шередега. "Спасибо, Гриша,— поздоровался он.— Очень верно поставил вопрос. Ты нам очень помог. Сегодня благодаря тебе удалось отстоять один подвал XVIII века". "Не за что,— отвечаю несколько обалдело (я по подвалу не хлопотал).— А как же 'Военторг'?" "Ну, старик,— отвечает он,— тут уж извини, судьба! Но я тебе хочу сказать, мы тут абсолютно ни при чем, абсолютно". И такое у него стало лицо — как у белого офицера из князей, когда тот в Париже слышит о коллективизации: скорблю, дескать, но бессилен.
Иду дальше, встречаю президента Академии архитектуры, председателя экспертного консультативного совета при мэре Александра Петровича Кудрявцева. Авторитетнее человека по вопросам сохранения культурного наследия в Москве нет — особенно в глазах московского правительства. "Григорий,— говорит,— одобряю, полностью одобряю. Правильно поставил вопрос. Иди. Ждет". "А 'Военторг', Александр Петрович? Как 'Военторг'?" — "Сносят. Иди, Григорий, иди, а то опоздаешь".
Иду и совсем ничего не понимаю. Чертовщина какая-то! Без визы этих людей в Москве снести нельзя ничего. И уже лет десять как нельзя: есть порядок получения исходно-разрешительной документации на строительство в Москве, и на ордере на строительство должна стоять их подпись. Если они меня так вот прямо поддерживают, то как же его сносят?!
Ладно, думаю, сейчас мне Ресин все объяснит. Хоть одного сторонника сноса встречу, может, удастся переубедить, хотя вряд ли. С Владимиром Иосифовичем мы знакомы давно. Три года назад мы встречались на биеннале в Венеции, и он там тоже высказывался в том смысле, что все это старье надо снести и отстроить заново, потому что стыдно смотреть на такую труху. И я его там тоже ни в чем не убедил.
Владимир Иосифович — культурнейший вельможа, поэтому первые пять минут он вел светскую беседу: "Давно не виделись, Григорий. Два года? Три даже? Вот видишь...— укоризненно сказал, я даже смешался.— Ты все там же? Я, видишь, тоже... Ну и как тебе Москва? Хорошеет? Хорошеет! Ты вот тоже пишешь иногда... Да, читаю. И, кстати, прочитал — про 'Военторг'".
Ну, думаю, добрались. Сейчас он мне все скажет, а я ему в ответ: "Не могу молчать, гибнет национальное достояние, венский модерн, Владимир Иосифович! Элегантность и изысканность, Гвардейское экономическое общество, Сергей Залесский, в честь столетия Бородинской битвы..." "Очень,— говорит,— правильная статья, Григорий. Очень понравилась. Правильно ты ставишь вопрос, правильно пишешь. Только вот в конце, где ты говоришь, что надо памятники передать Министерству культуры, это ты зря. Это политика, зря ты в нее. Я тебе скажу, политика — это такое дело... У них в министерстве ни структур, ни мощностей, ты же знаешь. А по 'Военторгу' все правильно". "Как же,— говорю,— Владимир Иосифович, почему же тогда сносят?" "Ну, Григорий, ты же понимаешь. Это же еще когда строили — до революции, в такое время..." Дальше я не могу процитировать. Если качество проекта архитектора Залесского Владимир Иосифович оценил высоко, то качество дореволюционного строительства — в выражениях настолько критических, что вплоть до самых-самых. Большие вельможи иногда умеют так сказать, чтобы народу было понятно. "Но, Григорий, мы по новой построим и самые ценные элементы фасада сохраним. Скажи, чем хуже будет?"
Я попробовал объяснить: "Вот, говорю, Владимир Иосифович, у вас на стене висит прекрасная картина, изображающая храм Покрова на Нерли в весеннее половодье. А представьте себе, это будет не эта картина, а подделка? Если построить 'Военторг' заново, это будет не подлинное здание, а фальшивка. Фальшь — ужасное дело. Народ,— я решил подладиться к нему и выражаться государственно,— привыкает к фальсификации национального достояния и уже не может различить, где подлинное, а где ложь". "Ты, Григорий, узко мыслишь. Одно дело здание, а другое — картина. Но ты же понимаешь, это же интересы людей. Что я могу сделать? Я говорил хозяевам 'Военторга': его надо сохранять. А они, торопыги, снесли. Но подлинность-то сохранять надо. Мы на месте этого 'Военторга' построим шедевр с сохранением всех ценных элементов фасада. Я тебе скажу, нам твое мнение важно. Так что я тебе обещаю — будет шедевр".
На том и расстались. И я так и не понял, что это было. Ни один из тех людей, которых я встречал, ни разу не сказал, что со мной не согласен. Просто ни одного несогласного. Юрий Михайлович Лужков, правда, в ответ на письмо министра Швыдкого заявил, что работы будут продолжаться в законном порядке, что юридически "Военторг" не памятник архитектуры и культуры и что современное здание невозможно без парковки. Но это он сказал в раздражении на упреки, а я думаю, если бы его спросить, он бы тоже мне рассказал, что главное — это сохранять подлинность и что я правильно поставил вопрос. Мистика какая-то! Ну почему же его тогда сносят-то?
Я встречался с еще одним человеком из органов охраны памятников, имени которого не назову. "Что же вы-то ничего не делали? — спрашиваю.— Как же визу поставили?" "Как не делали?! Я организовал утечку в прессу. Уже два месяца назад была статья: собираются сносить".— "И все?" — "А что еще? Вы пресса, вам и карты в руки. А что мы можем?"
Это гениально! Они "сливают" журналистам, чтобы журналисты что-то делали. Журналисты пишут статьи, чтобы они что-то делали. Все при деле. "Военторг" снесли.