«Опера Дега — это вымышленный мир, фантасмагория»
Анри Луаретт о Дега и Парижской опере
В Музее Орсе проходит выставка «Дега в Опере», подготовленная совместно с Национальной галереей искусства Вашингтона и приуроченная к 350-летию Парижской оперы. Впервые Опера — как центральный мотив творчества Дега — вынесена отдельной темой. Мария Сидельникова поговорила с куратором выставки, бывшим директором Музея Орсе, Лувра и одним из самых уважаемых экспертов по творчеству Дега Анри Луареттом о Дега-художнике, Дега-зрителе и Дега-поклоннике Парижской оперы
«Дега в Опере» — это о каком театре? Opera Le Peletier или Opera Garnier?
Имеется в виду зал на улице Лепелетье, который сгорел в 1873 году. С него началась любовь Дега к Опере, и он остался верен ему до конца. Его приметы можно увидеть даже на поздних пастелях — узнаваемые ложи, кулисы, которые он мешает с выдуманными элементами. Зал Гарнье Дега не любил, хотя никогда этого и не показывал. Но только представьте, каково ему было находиться в стенах, где все претило его художественным вкусам и убеждениям, где его окружало искусство, с которым он всю жизнь боролся. Дега писал Оперу, которой не то что не существует сегодня, а не было уже тогда. Он, например, игнорировал электричество — в его Опере по-прежнему горели свечи. Мы видим оркестр, классы, экзамены, кулисы, но не стоит искать в этом документальную достоверность. Писатель всегда точнее передает чувство эпохи, нежели историк. Так и у Дега. Его Опера — это вымышленный мир, фантасмагория.
О Дега принято думать как о живописце балерин. Но на выставке мы видим довольно мрачного художника, живущего на зыбкой границе между реальностью и своими странными фантазиями. Идея была показать Дега, который неизвестен широкой публике?
Вокруг его творчества много бессмыслицы и недоразумений. Мы считаем, что про Дега все понятно — художник-реалист, бытописатель жизни танцовщиц и Оперы. Балерины — действительно его главный мотив, самый долгоиграющий из всех. Но его взгляд на Оперу, этот «храм иллюзии и фальши», не только бытописательский. Здесь и социальная критика — его танцовщицы чаще всего в компании мужчин в черном, и их давление очевидно. И поиск своего языка: Опера была его творческой лабораторией, он экспериментировал с освещением, цветом, ракурсами, жанрами, форматами. Дега работал в разных техниках, был художником, скульптором, графиком, немного фотографом — это уникальный художник того времени. Вместе с Моне, Писсарро, Ренуаром и Сислеем его причисляют к импрессионистам, он же говорит, что не пишет с натуры. Свою Оперу он создавал у себя в мастерской, она — плод его воображения. «Мы видим, как нам хочется видеть,— говорил Дега,— это обманка, неправда, фальшь, фикция, и это и есть искусство».
То есть он себя импрессионистом не считал?
Никогда, и не любил это слово. Оно навязалось само собой. Дега действительно был частью группы художников, которые с 1874 года боролись против выставочных нормативов, желали получить большую самостоятельность и выделиться на фоне доминирующей в то время «академической» живописи. Но если говорить о влияниях, то он был продолжателем традиций старых мастеров. Дега — последователь Энгра. Культура рисунка, точность линии по памяти или с копий — это все от него. А копировал он много — как художников итальянского Ренессанса, так и Веласкеса, и Ван Дейка, поэтому рисунок для него всегда первый этап.
Откуда у него интерес к музыкальному театру?
Дега вырос в семье меломана. Отец — наследник семейного банка — устраивал салоны старинной музыки, приглашал важных коллекционеров, страстных ценителей XVIII века. И во время этих салонов у сына была возможность писать портреты музыкантов и известных певцов — так советовал отец, тогда все портретами зарабатывали. Дега никогда не играл на инструментах, в отличие, например, от сильно повлиявшего на него в молодости Гюстава Моро, который мог и партитуры читать, и арии исполнять. Зато у Дега с самого начала был интерес к театру. Еще на этапе ученичества, копирования его влекут жесты, движение, композиция — он сознательно выбирает театральные сцены, религиозные церемонии, скачки. Его картину 1860 года «Спартанские девушки вызывают на состязание юношей» можно считать первой сценой балета.
«Спартанские девушки вызывают на состязание юношей», 1860
Фото: The National Gallery, London
Но Опера появится только спустя семь лет. Первой картиной станет портрет Эжени Фиокр в балете «Источник». Как так получилось, что молодой неизвестный художник пишет портрет звезды, которая позирует Карпо и Винтерхальтеру?
Фиокр действительно была звездой Оперы, очень популярным персонажем, но не этуалью. Она скорее Софи Марсо, чем Орели Дюпон, относительно ее танцевальных талантов все-таки были большие сомнения. Прославилась Фиокр травестийными партиями — знала, как привлечь публику. В ней античная стать уживалась с доступностью гризетки — очень привлекательное сочетание для Дега. Премьера «Источника» на музыку Минкуса и Делиба в постановке Артура Сен-Леона стала событием. Дега ходил на этот балет несколько раз и тоже попал под очарование Фиокр. Кто и как их познакомил, неизвестно, но не исключено, что она действительно позировала ему.
Какие у него вообще были отношения с танцовщицами?
Про близкие отношения нам ничего неизвестно. Вообще, Дега был очень скрытным человеком, зажатым, молчаливым. Бывал и неприятным, часто раздражался. Но в Опере преображался — как актер на сцене, становился более открытым. Из писем Дега известно, что за некоторых он просил, писал влиятельным знакомым с просьбой обратить внимание, посодействовать карьере. Имена танцовщиц, которые ему постоянно позировали, он подписывал, и мы их указываем на выставке.
«Репетиция в Foyer de la danse», около 1870–1872
Фото: The Phillips Collection
Пытался ли Дега в своих картинах что-то рассказать о судьбах этих танцовщиц? Он им сочувствовал, жалел их?
Не пытался. Его позиция — просто показать, как есть, как он это видит. Он очень любил Оперу, и они были частью этой страсти и частью его искусства. Как-то он задержался в Новом Орлеане и писал оттуда, что жить без Оперы — для него настоящая пытка. Но его взгляд на общество, на самого себя в принципе очень мрачный — эта мрачность была на лицах его жокеев и гладильщиц, она же досталась его танцовщицам. Дега обладал каким-то своеобразным пристальным вниманием к несчастью, и оно последовательно проходит сквозь все его творчество.
В 1885 году Дега получил долгожданный пропуск за кулисы Оперы, в прославленное Танцевальное фойе. К этому времени он был признанным художником, досконально знавшим изнанку оперной жизни, зачем ему так нужен был абонемент?
В письмах Дега неоднократно пишет о своем желании получить абонемент на три дня (понедельник, среда, пятница), чтобы войти в этот очень закрытый клуб привилегированных состоятельных мужчин, которые имели право бывать в Foyer de la danse. Процедура это сложная, дорогостоящая, нужно было ждать, пока освободится место, иметь поддержку дирекции. В итоге все сложилось в 1885 году — и до 1892 года он был абонентом. Нельзя сказать, что это сильно повлияло на его творчество. Мы точно знаем, что за этот период он 77 раз бывал в Опере, из них 54 — за первый год. Энтузиазм быстро пошел на спад. Возможно, проблема была в смене поколений. Дега любил большую французскую оперу — Обера, Мейербера, Рейера, с которым они дружили. А в 1890-е в Оперу приходит новое поколение композиторов. Возможно, поэтому он постепенно отдаляется. Начинается период затворничества, он меньше выходит, больше времени проводит в мастерской, множит сюжеты из прошлого и начинает терять зрение.
«Дега в Опере». Франция, Париж, Музей Орсе, до 19 января