Татарский академический театр оперы и балета им. М.Джалиля открыл сезон оперой «Искатели жемчуга» Жоржа Бизе. Ввиду реконструкции оперного премьера состоялась на сцене театра им. Г.Камала. Что, как ни странно, пошло спектаклю на пользу - в стесненных условиях чужой площадки джалилевцы не стали отвлекаться на пышный декор и массовки, создав компактный, продвинутый и легкоусвояемый музыкальный продукт.
Место действия оперы - один из островов на юге Индии, предположительно Шри-Ланка, где у скал собираются «на дело» ловцы жемчуга, или, по-современному, перл-дайверы. Но об этом, не читая программки, можно лишь догадываться, потому что на скалы, море или какой-либо пейзаж вообще на сцене нет даже намека. Единственная статичная декорация представляет собой салон во дворце, отделанный в ориентальном стиле, эдакую «восточную гостиную», непременную в любой королевской резиденции: синий кобальт с золотом, камин, из камина торчит павлин, золоченая пальма подпирает потолок. Зрителям предлагается заведомая условность - не Индия, а игра в Индию со всеми кондовыми атрибутами вроде картонного слона или больших кубиков с наклейками, поразительно напоминающих коробки цейлонского чая. Танцы тоже - как бы индийские, а на самом деле модерн-балет, но с элементами «хинду» и «бхарата натьям» (древние языки поз и жестов, дарованные индусам танцующим богом Шивой). Жесты («мудры») и позы («саны») выдерживаются казанскими танцорами весьма старательно, чего не скажешь о мимике, третьей обязательной составляющей индийского танца - лицевые мышцы танцующих практически не задействуются.
Продуманная необязательность антуража настраивает зрителя на такой же прозрачный сюжет. Религиозный мотив есть, но он еле уловим. Имя Брамы и глаз Шивы, наличествующие в спектакле, не проявляют себя ни в каких божественных вмешательствах в человеческие жизни (в отличие от предыдущей постановки театра, «Набукко», где Иегова являлся незримым участником спектакля, там и сям демонстрирующим свою волю). Персонажи со своими проблемами разбираются сами, и жемчуг здесь, как и следовало ожидать, совершенно ни при чем.
Индийские охотники за раковинами Надир и Зурга делят девушку Лейлу, которая служит жрицей. Лейла должна принадлежать только великому Браме, а со смертным ей любовь заказана. Но она любит Надира и даже чуть было не совершает святотатство с ним прямо на холодном полу храма, под оком недремлющего бога. Казалось бы - вот тут бы высшим силам и вмешаться и излить свой гнев на головы сластолюбцам. Но бог безмолвствует, а намечающееся безобразие прерывает верховный жрец Нурабад, неизвестно по какой причине вломившийся ночью в храм, где Лейла, по официальной версии, скромно себе ночует. Гнев жреца хоть и картинный, однако не сравним с настоящим божьим гневом, если бы кто-то взялся его изобразить. Но спектаклю условностей это совершенно ни к чему, ибо он посвящен отношениям сугубо жизненным. И воспевает одну лишь драгоценность - всепобеждающую силу молодой, настырной любви, которая сама себе божественный закон.
Поверить в это заставляет замечательно подобранный актерский ансамбль: партии трех главных героев исполняют действительно молодые и красивые люди. Сусанна Чахоян в роли Лейлы нежна и прекрасна как голосом, так и обликом, подобно цветку лотоса, в чаше которого она приплывает в ночной храм. Роковой брюнет Юрий Ившин (Зурга) по-хорошему демоничен и по-человечески чувственен - его метания между дружбой и ревностью не омрачены обычным оперным безумием, а похожи на страдания нормального совестливого мужика. И, наконец, на диво хорош в роли Надира дебютант Максим Аксенов, свежее штатное приобретение татарского оперного. Молодой сибиряк с внешностью Брэда Питта и волнующим тенором поет уверенно и сильно, искупая некоторую неуклюжесть пластики обезоруживающим мужским обаянием и неподдельной искренностью. Затяжной поцелуй с Лейлой в его исполнении выглядит весьма реалистично, так же, как и коронная ария Надира «O, charmant souvenire», больше похожая на душевный романс или даже фрагмент из современного французского мюзикла, чем на классическую оперу. А частое пение «с пола», к которому прибегают все участники действия, включая хор ловцов, довершает их образы исключительно земных, ненадуманных существ. Полное очеловечивание характеров и мотиваций приводит к тому, что пьеса не обнаруживает ни одного отрицательного героя, а витальная музыка Бизе, сладкая и жгучая, как сама любовь, затопляет все условности разом. Напоминая в очередной раз, что истинные сладости, они же ценности, для всех времен и мест универсальны.
ЕКАТЕРИНА ВОРОБЬЕВА