В прокат вышел фильм Валерии Гай Германики «Мысленный волк», снятый по сценарию Юрия Арабова, патриарха радикального авторского кино и многолетнего сообщника Александра Сокурова. Михаил Трофименков пришел в недоумение от коктейля из «русской идеи», карельских туманов, православного ведьмачества и карикатурной демонологии.
Героини Елизаветы Климовой (слева) и Юлии Высоцкой изъясняются скороговоркой, но лучше бы вообще молчали
Фото: Русский Репортаж
Героини Елизаветы Климовой (слева) и Юлии Высоцкой изъясняются скороговоркой, но лучше бы вообще молчали
Фото: Русский Репортаж
Название фильма отсылает к молитве, приписываемой Иоанну Златоусту, но бродящий по карельским лесам серый людоед вместо врага рода человеческого на поверку оказывается чудовищным (в плохом, компьютерном смысле слова) Анубисом, которого героини, однако, именуют Диббуком — злым духом из мифологии восточноевропейских евреев. На исчезновение внука Васи, почему-то сыгранного девочкой Асей, развратная бабушка (Юлия Высоцкая) реагирует — что может быть естественнее в предполагаемых обстоятельствах — цитатой из Максима Горького: «А был ли мальчик?» Вкупе с отчеканенной той же бабушкой без видимого повода фразой «Постмодернистский нарратив не релевантен по отношению к дискурсу современности» вся эта вселенская смазь должна произвести на зрителей ошеломляющее впечатление столь же паранормальной, как Вася, глубокомысленности фильма.
Однако же в голову почему-то цинично лезет цитата отнюдь не из Иоанна Златоуста и даже не из «Интернационала», превращенного бабушкой в ведовской заговор. Суть фильма адекватнее всего отражает строчка из стихотворения, сочиненного «каким-нибудь либеральным помещиком», которую бормотал Степан Трофимович Верховенский в «Бесах» Федора Достоевского: «Идут мужики и несут топоры, // Что-то страшное будет».
Мужиков в фильме двое. Один из них — юный гопник (Федор Лавров), забредший в волчьей маске на хутор с многозначительным именем Небывалое, где обитает экс-балерина Юлии Высоцкой, таки действительно колет дрова. Другой — мастер на все руки Мухортов по прозвищу Патриот (Юрий Трубин) — щеголяет в камуфляже и с карабином. Оба они, очевидно, должны символизировать одновременно агрессивное мужское начало и нутряную жуть Руси. Страны, где, как скороговоркой тарабанит бабушка, не растет ничего, кроме картошки, покойников хоронят в затопленных ямах, а дорог нет и в помине — одни направления. Впрочем, иначе как скороговоркой бабушка и ее блудная дочь Алевтина (Елизавета Климова) и не изъясняются. Ведь никакой актерской техники не хватит, чтобы, не рассмеявшись, придать хоть какую-то осмысленность диалогам вроде такого вот: «А есть ли волк?» — «А есть ли Бог?» По сравнению с «Мысленным волком» другая вариация Арабова на тему «Как страшно жить на Руси» — «Юрьев день» Кирилла Серебренникова (2008) — кажется философским трактатом.
Собственно говоря, весь фильм строится на ожидании «чего-то страшного». Причем страх нагоняется средствами из арсенала не просто символизма-декаданса, но символизма-декаданса, с запозданием и по мере сил переработанного российской провинцией. У поганых болот чьи-то тени встают, ветер свищет, дом трясется, за окном — перманентное полнолуние. Разница между оригиналом и провинциальной копией такая же, как между «Кокаинеткой» в исполнении Вертинского и ею же, отбарабаненной провинциальной барышней в «Морфии» Алексея Балабанова. Или, скажем, как между поэзией Некрасова и прогрессистской поэзией в исполнении Верховенского. Недаром же Арабов увлекался демонологией Даниила Андреева, как раз вариантом запоздалого и заполошного символизма.
В дуэте с Сокуровым умение Арабова напускать мистический туман компенсировалось пластическим даром режиссера. В «Мысленном волке», судя по словам самой Гай Германики, о творческом равноправии речи не шло. Арабов категорически запретил менять хоть одно его слово, дабы не повредить «сценарной конструкции». О крепости конструкции можно судить хотя бы по тому, что ни один из сторонников фильма так и не смог увязать с основным действием загадочный пролог и не менее загадочный эпилог, кажущийся клипом на песню «Аквариума» «Поезд в огне». Об авторском вкладе режиссера можно говорить, наверное, лишь в том, что касается, выспренно выражаясь, «концепции семьи» по версии Гай Германики: семья — это гадость, мерзость, ад. Поэтому героини Высоцкой и Климовой ведут себя как буйнопомешанные. Причем настолько буйные, что на них с ужасом взирают страшные русские мужики: против таких бессильны что топоры, что карабины, если только они не заряжены серебряными пулями.