В Москве в тринадцатый раз состоялась акция «Возвращение имен», организованная обществом «Мемориал». На Лубянской площади весь день зачитывали имена жертв советских репрессий — причем в этом году большинство участников акции напоминали и о тех, кого они считают современными политзаключенными. Спецкорр “Ъ” Александр Черных поговорил с девушкой, которой выпало прочесть имя репрессированного члена особой тройки НКВД, подписывавшего расстрельные списки. А потом стал свидетелем, как две незнакомые соседки по очереди случайно выяснили, что их родственники работали вместе — и были расстреляны в один год.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Акция «Мемориала» с 2007 года проходит по одному и тому же сценарию: волонтеры выдают пришедшим листок с данными жертв из списка расстрелянных — имя, возраст, профессия, дата смерти. В списке 40 тыс. москвичей. Люди встают в многочасовую очередь, только чтобы дойти до микрофона и зачитать эти несколько строк. После этого многие коротко рассказывают о репрессированных родственниках. В прошлые годы некоторые участники акции добавляли имена тех, кого они считают современными политзэками, например, осужденных по «болотному делу». Вчера практически каждый второй заканчивал призывами: «Свободу Юрию Дмитриеву», «"Московское дело" должно быть прекращено», «Позор организаторам дел "Сети" и "Нового величия"» или просто «Свободу политзаключенным».
Корреспонденту “Ъ” достался листок с именем уроженца Винницы Александра Владимировича Зайковского, 43-летнего инженера одной из лабораторий РККА. Он был арестован в 1937 году как член контрреволюционной организации, осужден 14 июня 1938 года и в тот же день расстрелян на «Коммунарке». На сайте «Мемориала» нашлась фотография из дела: измученный мужчина с воспаленными от недосыпания глазами. И больше ничего.
А вот соседка по очереди, исследовательница международного «Мемориала» Екатерина Павленко получила листок с громким именем. Про Алексея Грачева есть даже подробная страница в «Википедии» — «советский партийный и государственный деятель». И самое важное: «Входил в состав особой тройки НКВД СССР, отмечен активным участием в сталинских репрессиях». В апреле 1938 года снят с должности «как не справившийся с работой и не оправдавший доверия», арестован, 28 июля осужден и расстрелян все на той же «Коммунарке». В 1957 году реабилитирован.
«Я не склонна делить людей на палачей и жертв. Это более сложная история, а я не сторонница упрощений,— сказала “Ъ” Екатерина Павленко.— Но и списать преступления человеку из-за того, что он потом сам стал жертвой, я тоже не могу. Мне кажется, в подобных случаях нужна не реабилитация, а какая-то другая процедура. Чтобы подчеркнуть — приговор был неправосудным, но нельзя забывать об их реальных преступлениях. А если говорить совсем просто: нет, мне не будет мерзко зачитать сейчас имя члена особой тройки. Потому что он и жертва тоже».
К микрофону подошла пожилая женщина, которая зачитала не только имя с листочка, но и длинный список репрессированных родственников — начиная с расстрелянного отца и закачивая дядей, «который в 1938 году возглавлял торгпредство СССР в Японии». На последних словах ее соседка по очереди удивленно подняла голову и подошла к женщине, когда та уже уходила с площади: «Кажется, мы с вами связаны через наших родственников. Отец моего дяди тоже работал в 1938 году в Японии. И расстреляны они были в одно время». Услышавший этот разговор корреспондент “Ъ” поговорил с обеими женщинами.
Елена Хор и Маргарита Андрющенко
Фото: Александр Черных / Коммерсантъ
Елена Хор и Маргарита Андрющенко
Фото: Александр Черных / Коммерсантъ
Маргарита Даниловна Андрющенко родилась в 1932 году в Москве, в семье врачей. Сестра ее мамы вышла замуж за Владимира Кочетова, который позже стал торгпредставителем СССР в Японии. Маргарита Даниловна вспоминает: когда тетя и дядя приезжали в Москву, они с мамой ходили к ним в гости в служебную квартиру «в большом доме на набережной», с балкона которого был виден Кремль. Впрочем, потом у семьи Кочетовых появится собственное жилье — в доме №5 на Каляевской улице. Квартиры в нем распределяли среди сотрудников наркоматов иностранных дел и внешней торговли. Уже через несколько лет это здание москвичи будут тихо называть «Домом вдов».
Первым арестовали отца Маргариты Даниловны — в 1937 году. «Мне было пять лет, но я все помню. Ночью свет загорелся во всей квартире, я сразу вскочила — это же необычно для ребенка. Шлепала по квартире в пижамке, никто на меня внимания не обращал. Меня возмутило, что незнакомые дяди все разбросали на письменном столе — а ведь мне говорили, что на папином столе ничего нельзя трогать. Они брали с полок книги, листали их, а потом бросали на пол. Это казалось самым странным, ведь меня учили, что книги надо ставить обратно в шкаф,— вспоминает женщина.— Бабушка в другой комнате собирала чемоданчик, и я до сих пор прекрасно помню, как она положила туда одеяльце. И я помню, как уводили отца. Он остановился в дверях и так внимательно посмотрел на меня… а я на него… и тогда они начали его выталкивать из квартиры…». Маргарита Даниловна начинает плакать.
Ее отца обвинили во «вредительстве по линии ветеринарии» и через несколько месяцев расстреляли. Позже арестовали и маму — ее на 8 лет отправили в АЛЖИР, Акмолинский лагерь жен изменников Родины. Там она внезапно встретилась с сестрой: «Тетя рассказала, что в 1938 году их внезапно вызвали в Москву. Ее муж, Владимир Николаевич, очень нервничал в полете, а перед выходом из самолета сильно-сильно сжал ей руку — то ли предупреждая об опасности, то ли прощаясь. У трапа их ждал черный автомобиль. И это было их последнее свидание, его расстреляли в 1938 году. И Владимир Николаевич, и мой папа — оба на "Коммунарке" лежат».
Обставленная японским фарфором квартира Владимира Кочетова в «Доме вдов» досталась сотруднику НКВД Федору Малышеву. Уже через год его уволили из органов как «ежовский кадр». Он вышел на работу в Министерство цветной металлургии; в 1956 году бывшего чекиста арестовали и приговорили к 15 годам по ч. 7 ст. 58 УК РСФСР (Подрыв государственной промышленности в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций). Срок он отсидел полностью, вышел на свободу 70-летним стариком, дальше его следы теряются. Не реабилитирован.
После ареста мамы Маргариту Даниловну хотели отправить в детский дом. «Бабушка меня спасла — плакала, кричала, что ребенка не отдаст. Я тоже ревела,— вспоминает женщина.— Тогда соседка из другой комнаты вмешалась: "Милый человек, у бабки забрали сына, только вчера увезли невестку. Побойся бога — помрет ведь старуха от горя, если еще и внучку заберешь. Приходи завтра". Кто знает — может, он и правда нас пожалел. Сказал, "хорошо, приду завтра" и ушел. Прекрасно понимая, что завтра здесь уже никого не будет».
Бабушка быстро собрала вещи в узел и пошла искать убежище. «У нее в Москве было две дочери, родные сестры отца. Пошли к старшей — и та сказала: "Вы, мама, можете остаться, а ребенка положено отдать в детский дом". Тогда пошли к младшей сестре, и она оставила нас у себя». Полгода бабушка с внучкой жили в бараке в районе «Аэропорт», но потом их попросили найти новое жилье. «Я была маленьким ребенком, мало что понимала, и часто спрашивала у соседей: "А где мой папа? А когда папа вернется?" Пошли слухи, было уже опасно… Сами понимаете, как соседи могли поступить. И меня отвезли к другой сестре мамы, потом мы все уехали в Оренбург». С матерью она встретилась только в 1946 году.
«Разумеется, наши родные были знакомы,— говорит Елена Хор, выслушав историю соседки по очереди.— В те годы советских работников в Японии было не так много, они обязательно должны были знать друг друга». В 1930-х представительство ТАСС в Японии возглавлял ее родственник по линии отца, венгерский коммунист Алексис Надь, «нет, не родственник Имре Надя».
В ноябре 1938 года Алексиса Надя внезапно вызвали из Японии в СССР. «Он прекрасно понимал, чем это закончится. А жена не верила, говорила, "ну какие глупости, это наша советская родина",— рассказала госпожа Хор.— В итоге дядю арестовали на перроне вокзала в Москве, как только они вышли из поезда. Обвинили в шпионаже и расстреляли через несколько дней. Его жена лишилась работы и жилья, осталась одна с шестилетним сыном. Им помог Илья Эренбург, выбил для них комнату в бараке в Лосинке». Сын Алексиса Надя стал инженером, через несколько дней ему исполнится 89 лет. «Единственная фотография отца, которая у него есть — карточка из дела, которую он получил после реабилитации,— говорит господа Хор.— Обычная для нашей страны история».
Елена Хор закончила МГЛУ имени Мориса Тореза, вышла замуж за англичанина, «причем свадьба была в день падения Берлинской стены». Сейчас проживает в Великобритании, где до недавнего времени преподавала политологию и историю в университете Эссекса. «Моя знакомая, британская историк Кэтрин Мерридейл, занималась темой жертв коллективизации. И однажды в девяностых брала интервью у женщины из семьи раскулаченных. Та никому не рассказывала о своем прошлом — даже после распада СССР боялась, что это может повредить. Даже мужу ничего не говорила,— вспоминает госпожа Хор.— Но когда Кэтрин уезжала из России, эта семья пришла ее проводить с цветами. Оказывается, после интервью она решилась рассказать мужу свою историю. И он признался, что точно так же всю жизнь скрывал историю репрессированных родителей».
«В этой очереди у Соловецкого камня сейчас стоят не знакомые друг с другом люди. Но я уверена, что многие из них связаны историями репрессий своих родственников,— говорит Елена Хор.— Наша встреча с Маргаритой Даниловной — чистая случайность. Но эта случайность одновременно закономерность жизни. Жертв репрессий были миллионы, это верно, но их судьбы до сих пор тесно переплетены».
