В Западном крыле Новой Третьяковки открылся основной проект VIII Московской биеннале современного искусства. Главной интригой выставки «Ориентирование на местности» стало назначение куратором профессионала из другой среды — оперного режиссера Дмитрия Чернякова. Результат, разительно отличающийся от предыдущих Московских биеннале, как и вообще от биеннального формата, явно обращен к самой широкой публике. Рассказывает Игорь Гребельников.
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Кристина Кормилицына / купить фото
Выставка, раскинувшаяся почти на весь второй этаж Западного крыла,— это и результат «ориентирования на местности» самого Дмитрия Чернякова: знаменитый оперный режиссер ступил на куда более беспокойную, чем театр, территорию современного искусства. Можно предположить, что и сам формат биеннале, требующий от куратора программных заявлений о судьбах мира и искусства, а заодно и поиска по разным странам самых новых работ художников, с основной режиссерской деятельностью совместить непросто.
Радикальную смену формата Московская биеннале пережила еще четыре года назад, когда ее комиссаром был Иосиф Бакштейн: из-за санкций и сокращения финансирования все свелось к 10-дневным дискуссиям кураторов и художников в Центральном павильоне ВДНХ, а выставка представляла собой создававшиеся на месте работы художников. Но теперь все иначе.
Нынешняя выставка получилась даже чересчур эффектной, слишком лихо миксующей произведения мировых классиков с работами молодых российских художников (особенно живописцев). И это при относительно коротком списке участников — 33 художника из 11 стран, среди которых и дочь президента Азербайджана Лейла Алиева с наивной анимацией о хрупкой красоте зримого мира.
Впрочем, тон задают работы посильнее. Партнером биеннале выступил венский музей Альбертина, откуда прибыла значительная доля экспонатов, включая произведения классиков — Георга Базелица, Герхарда Рихтера, Марии Лассниг, Алекса Каца. Да и российская часть местами выглядит весьма достойно. Трудно сказать, чем именно руководствовался Черняков, отбирая работы, но экспозиция сложилась в не лишенный театральности образ мира, населенного персонажами картин, скульптур, инсталляций и видео. Здесь ощутимо доминируют фигуративные произведения, изображающие людей,— словно герои разных пьес, неожиданно сошедшиеся в условном городе. Архитектор экспозиции Сергей Чобан придумал необычное пространство, которое само по себе произведение: без залов и секций, подчиняющих зрителя заданности маршрута, а как бы вольной планировки, так что посетителю предлагается фланировать по его улицам и закоулкам.
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ
В условном городе разное творится. Вот гигантские картины, забрызганные черной краской, а рядом на мониторах что-то странное, кровавое: классик «венского акционизма» Герман Нитш готовит очередную мистерию с участием многочисленной публики, воспроизводящую ритуал жертвоприношения. Вот немая сцена: группа мужчин в черных брюках и белых рубашках, вырезанная немецким скульптором Штефаном Балькенхолем из гигантского куска ливанского кедра,— клерки с отрешенными взглядами, словно переводящие дух от уставной корпоративной рутины.
Тут и узнаваемая Россия без прикрас. Пронзительная инсталляция Александра Бродского имитирует московский подземный переход, выложенный кафелем; на стены проецируется видео из 90-х годов: угрюмые бомжи, жертвы войны за собственную жизнь, струнным квинтетом (две балалайки, две домры, гитара) играют мелодии военных песен. Но биеннальный проект обязан резонировать с современностью, и вот обращение Павла Отдельнова к проблеме мусорных свалок: в пакетах с мусором он оставлял GPS-маячки, а затем отправился по местам, откуда они сигналили. А потом создал видео и живописные пейзажи со свалками размером с городские районы и перерабатывающими заводами, где вручную разбирают мусор.
Кураторский ход располагать парами работы наших и зарубежных художников, причем разных поколений, смотрится оправданно, когда один закуток делят скульптурный монумент «Молельщики и герои» Андрея Кузькина и картины Базелица.
Работы обоих художников обращены к теме героев и жертв. Более тысячи фигурок молящихся людей Кузькина (они вылеплены из хлебного мякиша: символизм не то евхаристический, не то тюремный) — дань «трагической истории страны, ее безвинным жертвам, ее слабости и жестокости». А картины Базелица из серии «Герои» с их усталыми, нелепыми, растерянными мужскими фигурами — повторения тех самых старых работ, которые в 60-е наделали в Германии много шуму напоминанием о недавнем прошлом.
В этом городе есть своя «часовня», чествующая фирменную абстракцию Герхарда Рихтера. Волнительный результат многократного нанесения и соскребания краски демонстрируют под фортепианные вариации Веберна, но в целом куратор в использовании музыки знает меру — все-таки у видеоработ есть свой звук. И порой он так настроен, что ощущаешь его физически, как в инсталляции классика феминистского искусства Вали Экспорт, где с потолка на зрителя с грохотом «сыплются» игральные кости.
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ
Фото: Кристина Кормилицына, Коммерсантъ
Есть в этом городе и безмятежные уголки — с яркими картинами американца Алекса Каца или аляповатыми полотнами некогда модного китайца Фан Лицзюня. Но есть и совершенно жуткие, как инсталляция голландцев Харма Вейстры и Эдди Бала: художники работают с кадрами расправ исламских террористов над мужчинами-гомосексуалами в Сирии и Ираке (со связанными руками их сбрасывали в пропасть).
Если говорить о «городке», выстроенном Черняковым и Чобаном, как о некоем художественном отражении нашего времени с его духом и проблемами, то этому образу все-таки недостает авторской интонации. Но зато он неожиданно подкупает другим: редкостно дружелюбным по отношению к публике экспозиционным настроем, на который многочисленные биеннале обычно не щедры.