«Театр должен стать инновационным»
о развитии Нижегородского театра оперы и балета им. А. С. Пушкина
Фото: Роман Яровицын
В июле в Нижегородском театре оперы и балета им. А. С. Пушкина поменялось руководство. В интервью Quality новый худрук и директор театра Александр Топлов рассказал, что понимает под «современным театром» и как измеряет успех постановок.
— Александр, до приглашения возглавить оперный театр вы были главным хормейстером Госхора им. А. В. Свешникова. Как себя ощущаете в новом качестве?
— Если быть точным, то я в Госхоре был не только главным хормейстером, но и помощником художественного руководителя. В какой-то момент я понял, что внутри этого коллектива мне тесно: захотелось более широкого развития. Искусство должно жить в разных формах, оно гораздо шире аудиального восприятия. Кроме того, помимо музыкального у меня есть еще и танцевальный опыт — 18 лет занимался спортивными бальными танцами. Все это сошлось в новой должности, и сейчас я себя чувствую органично.
— Как изменится концепция художественного развития и позиционирование театра? Существенно ли поменяется репертуарная политика?
— Среди глобальных задач — вывести театр в так называемую категорию «А». Эта квалификационная «планка» подразумевает высокое качество по многим направлениям. Хочется, чтобы о нас заговорили сначала в России, а потом и в мире. Нижегородский театр оперы и балета должен соответствовать тем амбициозным задачам, которые есть у руководства региона. А именно: он должен нарастить международные контакты, стать прорывным, прогрессивным, инновационным. При этом нас не интересует инновация ради инновации. Я не предлагаю переносить действие «Пиковой дамы» в подводную лодку в 23-м веке. Для меня современность и уважение к классике — это не антагонистические понятия. Уместнее всего здесь процитировать Густава Малера: «Традиция — это передача огня, а не поклонение пеплу». В театральном ремесле многие слепо поклоняются псевдотрадициям, не видя того, что искусство идет вперед. Это касается и режиссуры, и технического оснащения, и исполнения. Театр не должен превращаться в музей, он должен быть живым и очень чутко реагировать на требования и реалии сегодняшнего дня. Но в то же время делать только современный и прорывной театр было бы не совсем правильно по отношению к эстетическим представлениям уже сформированной публики. Некоторые «музейные» постановки должны оставаться.
— Что в этом сезоне точно нельзя пропустить?
— У нас ничего нельзя пропускать.
— Другого ответа я и не ожидала услышать. Главный показатель успеха театра — это касса. Согласны?
— Нет. Театр — это не бизнес. Театр не всегда должен работать на потребу публике. Могу сравнить это с сеансом у психотерапевта: иногда вы уходите приподнятые и возвышенные, а иногда униженные и опустошенные. Такая разница эмоций полезна. Далеко не все люди способны понять, что они обретают, когда покупают билет на качественный спектакль. Вы становитесь богаче, но не в денежном эквиваленте: театр заставляет по-другому мыслить, по-другому чувствовать, по-другому воспринимать этот мир.
— Тогда резонный вопрос про финансирование. Сколько в структуре доходов оперного театра приходится на дотации, сколько на кассу? Нужна ли вам сейчас господдержка?
— Поддержка всегда нужна, ведь сейчас в России ни один государственный оперный театр не является коммерчески успешным или хотя бы рентабельным. И в целом это мировая тенденция. Наш оперный театр зарабатывает за год приблизительно 20% в структуре своих доходов, остальные 80% — субсидии на выполнение государственного задания.
— Будет ли театр поддерживать благотворительные проекты?
— Это очень тонкий момент. В уставе театра не прописана благотворительная деятельность. Но это не означает, что мы против нее. Другой вопрос — какова форма этой благотворительности. Для меня это понятие гораздо шире и не всегда лишь денежные отношения. Например, когда мы готовили премьеру «Шопениана, или Японские этюды», мы подружились с Еленой Крупновой, которая возглавляет благотворительный фонд НОНЦ. Специально к нашему спектаклю дети, борющиеся с онкологией, нарисовали картины на японские мотивы. Их работы мы разместили в фойе театра, и теперь эта галерея стала уже частью спектакля. Для детишек, которые проходят стационарное лечение, очень важно понимание того, что их картины живут за пределами больничной палаты. Сейчас мы подали заявку на грант, чтобы этот спектакль смог гастролировать по Японии, и я пообещал, что если все сложится, то картины, нарисованные нижегородскими детьми, тоже поедут с нами.
— Напоследок расскажите про ваше самое сильное культурное потрясение за последнее время.
— Если говорить о самом ярком творческом переживании, то это моя работа с Владимиром Юровским. Когда ты работаешь с великими людьми и прикасаешься к их ауре высочайшего мастерства — это каждый раз счастье. Сильное впечатление на меня произвели «Сказания о Пугачевском бунте» Ю. М. Буцко и «Борис Годунов» М. П. Мусоргского, над которыми мы работали с Владимиром Михайловичем.
Отдельным радостным событием для меня была премьера «Шопениана, или Японские этюды», прошедшая в Нижегородском театре оперы и балета. Шопен — гений, и его музыка гениальна. И то, что это удалось показать, — большая удача.