Живая очередь

Процедура банкротства в России вызывает множество проблем и споров. В последнее время особую актуальность приобрел вопрос субординации требований участников должника, и здесь российский правопорядок находится в стадии выработки подходов. Включать ли требования по корпоративным займам в реестр и, если включать, к какой очереди реестра отнести кредиторов? Юрист компании «Лемчик, Крупский и партнеры» Андрей Бешкарев рассказал “Ъ” о том, как эту задачу решают суды.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Практика рассмотрения подобных дел прошла путь от сравнительно мягкого до достаточно жесткого подхода. Впервые Верховный суд (ВС) РФ затронул природу займов участников должника в определении от 6 августа 2015 года №302-ЭС15–3973 по делу №А33–16866/2013, указав, что выступление участника должника в роли займодавца само по себе не является достаточным основанием для вывода об отсутствии заемных отношений и направленности на реализацию внутрикорпоративных отношений. При этом ВС РФ неоднократно отмечал (см. определение ВС РФ от 30 марта 2017 года №306-ЭС16–17647 (1, 2, 6, 7) по делу №А12-45752/2015, определение ВС РФ от 25 мая 2017 года №306-ЭС16–17647 (8) по делу №А12–45752/2015), что действующее законодательство о банкротстве не содержит положений, согласно которым очередность удовлетворения требований аффилированных кредиторов по гражданским обязательствам, не являющимся корпоративными, понижается.

Стоит отметить, что эта позиция появилась в деле о банкротстве физического лица, где кредитор исполнил за должника его обязательство по кредитному соглашению перед банком. Приобретя права требования к должнику в порядке суброгации, лицо вошло в реестр требований кредиторов. Заявитель жалобы обратил внимание ВС РФ на аффилированность сторон, являвшихся братом и сестрой, длительное непредъявление кредитором должнику финансовых претензий (вплоть до введения процедуры банкротства последнего), а также на отсутствие раскрытия информации о соглашении между ними. Также заявитель указал, что изначально исполнение обязательства третьим лицом за должника перед кредитором являлось дарением, но после введения процедуры банкротства с целью уменьшения количества голосов, приходящихся на долю независимых кредиторов, кредитор решил включиться в реестр требований кредиторов должника.

ВС РФ в данном деле вывел правило: в случае аффилированности между кредитором и должником именно на кредиторе лежит бремя опровержения сомнений в недобросовестности его действий по отношению к независимым кредиторам должника. В дальнейшем указанное правило нашло свое отражение в практике окружных судов.

При этом часто требования контролирующих лиц подлежат субординации исходя из личности заявителя, а не из существа требований.

ВС РФ рассматривал дело, в результате которого акционер должника включался в реестр требований кредиторов на основании прав требований, полученных в порядке суброгации после исполнения за должника обязательств по договору поручительства. Сама по себе ситуация, когда поручитель, связанный с должником, исполняет обязательства должника за счет собственных средств, правомерна и не свидетельствует о корпоративном характере этих правоотношений. Однако другие кредиторы возражали, указывая на фактические правоотношения между кредитором и должником (выдачу займов должником в пользу иного подконтрольного кредитору лица). ВС РФ указал, что опровергать эти доводы следует кредитору и иным подконтрольным ему лицам—участникам процесса, поскольку они объективно обладают большим объемом информации (см. определение ВС РФ от 23 июля 2018 года №310-ЭС17–20671 по делу №А68-2070/2016).

Следующая проблема, стоящая перед правоприменителями,— вопрос существенности контроля между должником и кредитором: какой процент владения долями или акциями является достаточным для признания такого кредитора контролирующим?

В одном из дел, которое дошло до ВС РФ, нижестоящие инстанции включили в реестр требования кредитора-ООО, в котором должник обладал 100% долей в уставном капитале. Нижестоящие суды применили к кредитору обычный стандарт доказывания, ограничившись формальной проверкой представленных в материалы дела документов — отменяя принятые по делу судебные акты, ВС РФ отметил, что к данному кредитору должен быть применен повышенный стандарт доказывания (определение ВС РФ от 7 июня 2018 года №305-ЭC16–20992 (3) по делу №А41–77824/2015).

Отдельно стоит выделить не менее актуальное для российского бизнеса дело (определение ВС РФ от 4 февраля 2019 года №304-ЭС18–14031 по делу №А81–7027/2016). Кредитор финансировал должника в условиях корпоративного конфликта с другим участником должника, при этом между должником и банком был заключен кредитный договор, по условиям которого должник мог привлекать кредитные средства исключительно от участников группы компаний. ВС РФ признал наличие корпоративного конфликта разумным экономическим мотивом кредитования должника, а также расценил условия кредитного договора как соглашение кредиторов о порядке удовлетворения требований к должнику. Из дела следует, что требования аффилированного с должником лица не будут субординированы, если кредитор был лишен возможности финансировать должника иным способом.

При анализе практики складывается впечатление, что суды уровня первой и апелляционной инстанций не воспринимают практику вышестоящих судов и сформированные ими позиции, что приводит к высокому проценту отмены судебных актов на уровне судов округов. В то же время отсутствие четких критериев, закрепленных законодательно, дестимулирует добросовестных участников бизнеса защищать и докапитализировать общества с целью выхода из кризисных ситуаций, а формальный подход не всегда учитывает возможные нюансы конкретного дела. В итоге сегодняшняя практика формируется по принципу case-by-case с выработкой отдельного подхода в каждом конкретном случае.