В Российском музее этнографии открылась выставка одного из самых знаменитых бельгийских художников — Джеймса Энсора. Первая персональная выставка Энсора в России должна была представить публике большую национальную гордость. Представление состоялось, но то, что увидели петербуржцы, знаменитым Энсором является лишь отчасти. О том, что есть на выставке, и еще больше о том, чего на ней нет, рассказывает КИРА ДОЛИНИНА.
У Энсора, сына британца и фламандки, мультикультурность была в крови. Северное море Остенде он видел через почти парижский свет, устричную лавку матери писал как настоящий голландец, а изобильные натюрморты выдавали в нем фламандца. Получив классическое франкофильское образование в Академии художеств в Брюсселе, он вернулся в Остенде и стал играть со своей кистью, позволяя ей то ординарную скромность, то красочное буйство. Из скованного темным колоритом и строгими академическими уроками живописца он в одночасье мог превратиться в изощренного мастера светлейшей палитры. Энсор как самостоятельный художник был трудно уловим до тех пор, пока не нашел свои темы.
Так, поупражнявшись с импрессионизмом, развлекшись ироничной критикой буржуазии, Энсор окунулся в средневековый мистицизм, сочтя своими прямыми учителями не Курбе, Домье или Дега, а Брейгеля, Босха и отчасти Гойю. Главными героями его живописи и офортов стали Христос, скелет и маска. Религиозные и карнавальные мотивы смешивались в причудливых сочетаниях, Христос разгуливал по современному Брюсселю, скелеты жрали селедки, флиртовали на карнавалах и писали картины, маски могли быть похожи на лица людей и скелетов одновременно, а лица людей — на маски. Колористические метания приобрели смысл: темный мир отныне изображался им в пленительно нежных импрессионистических красках, а мир реальный — в темных и блеклых.
Мистицизм и черный юмор Энсора принесли ему славу. Его собственное поколение, с восторгом принимавшее раннюю его живопись, сперва встретило такой поворот настороженно, поудивлялись, но все-таки привыкли. Младшие современники приняли его безоговорочно. А потомки наградили художника чином символиста, что в ХХ веке давало пропуск в высший эшелон художественной иерархии.
Вот этого-то Энсора, специалиста по скелетам и маскам, ждали в Питере те, кто о нем вообще что-то знал. Привезли другого: из всего-то 19 полотен — много ранних, а те, что попозднее, отвечают за традиционные жанры и темы, которые даже открывший для себя пляски смерти Энсор тоже не бросил (портреты, городские и морские пейзажи, натюрморты). Один-единственный скелет-живописец на выставке оказался не в состоянии ответить за великого Энсора. Хотя бы потому, что показанный нам "другой" Энсор — мастеровитая, но бледная тень среднеевропейского модернизма. Замена не равноценная, публика озадачена. Винить можно устроителя — Королевский музей изящных искусств в Антверпене, но они представили то, что у них было. Полное название выставки — "Джеймс Энсор: Антверпен представляет художника" — неожиданно оказалось более чем верным. Антверпен признал когда-то Энсора — талантливого, но не слишком радикального художника. Когда тот стал радикальным и странным — Антверпен отстранился. Теперь тот, знаменитый Энсор, есть в Нью-Йорке, в Остенде, в Париже. Антверпену же осталось признаваться в своей ошибке. Таковым признанием и является сегодняшняя выставка в Петербурге.