Достоевский в «Красном факеле» не смертелен

В последний день сентября в театре «Красный факел» состоялась официальная публичная премьера спектакля «Dostoevsky–trip» по одноименной пьесе одного из наиболее значительных современных российских писателей Владимира Сорокина в постановке московского режиссера Юрия Урнова.

Первый закрытый просмотр для продюсерской группы из Германии, художественного совета театра и прессы прошел еще 15 сентября, и его почтил присутствием автор пьесы. Худсовет однозначно счел экспериментальную работу достойной внимания зрителей и включения в афишу. А известный своей смелостью и готовностью идти до конца ради продвижения собственных художественных идей господин Сорокин, как ни странно, настоял на том, чтобы отдельные нецензурные выражения заменить их аналогами. Например, известное слово из трех букв, к которому автор добавляет эпитет «божественный», вытеснило нейтральное fallos. На мой взгляд, это ничего не прибавило к тексту, выдержанному в грубоватой сленговой стилистике, напротив, убавило, укротило его энергичность. И получилось, как в поговорке: ни два, ни полтора.
Между тем нельзя не признать, что Dostoevsky–trip — самая удачная постановка Юрия Урнова в «Красном факеле» (ранее он выпустил две комедии — «Великую магию» Эдуардо де Филиппо и «Лисистрату» Аристофана). Его режиссерский почерк здесь отличается еще большей изобретательностью в плане построения эффектной и эффективной театральной формы. По сути на материале пьесы он выполнил самостоятельную фантазию, создал собственный мир, глобализировав заявленную Владимиром Сорокиным тему неожиданной расстановкой смысловых акцентов и целым рядом выразительных мизансцен. Юрий Урнов вообще наделен режиссерской «великой магией» — способностью устанавливать прямой, непосредственный контакт с актерами, делая их своими горячими единомышленниками и добиваясь слаженной «ансамблевости». Это очень чувствовалось и по азартной атмосфере «Лисистраты», где все исполнители ролей получали очевидный кайф от игры, подзаряжаясь от шалостей друг друга. Иное дело, что по части техники претензии все же возникали. Зато в новом спектакле альянс постановщика и актеров достигает оптимального результата: артисты безупречно справляются с формальными задачами и при том прекрасно понимают, что они играют. Выкладываются по максимуму.
«Dostoevsky–trip» стоит посмотреть уже ради одной только возможности подивиться разительным перевоплощениям знакомых актеров, большинство из которых принципиально сменили амплуа. Для этих новых амплуа устойчивых определений пока не существует, поскольку стилистика, в самом деле, новаторская. Она замечательно освоена и на уровне минималистского сценографического решения, и на уровне костюмов, выполненных художником–постановщиком Вадимом Коптиевским. Чего стоит юбка «Настасьи Филипповны» (Лидия Байрашевская), по ходу действия преобразующаяся в пламя?! Символичен облик искусителей–провокаторов, далее выступающих бесстрастными соглядатаями (актеры Александр и Юрий Дроздовы), — они одеты в одинаковые костюмы военизированного кроя, однако сшитые из твида, обожаемого истинными денди. Перечислять находки в этой области можно долго.
Очевидно, что просмотр сорокинского «Достоевского» требует определенных и немалых душевных затрат и от зрителей — примерно таких же, как сеанс психоанализа. Театр ведет себя по отношению к ним весьма уважительно и корректно: еще перед покупкой билетов предупреждает и насчет пресловутой ненормативной лексики и особенностей содержания, нелестно обрисовывающего человеческую природу. Спектакль еще до начала своей репертуарной жизни обрел репутацию сенсационно–эпатажного и, несмотря на довольно высокую стоимость билетов, приобрести их было проблематично. На премьере зал заполнила преимущественно весьма респектабельная публика, словно прошедшая дресс–код. А вот ее реакция оказалась несколько заторможенной. Далеко не всегда актеры легко и органично произносили матерные слова (в тех местах, где их еще оставили), и их смущение вводило зрителей в еще большую степень конфуза. Пожалуй, лучше всех с задачей справилась Лидия Байрашевская в монологе о детских воспоминаниях, который требовал наивности и жесткости одновременно. И было заметно, что справился бы Игорь Белозеров в образе Рогожина, декларировавшего: «Я хочу всех женщин мира! Я оплодотворю их всех», если бы из его «песни» не выкинули слов. Но главная досада, что зрители зачастую не считывали блистательную сатиру на социальные ритуалы, например, в том моменте, когда Князь вопит: «Я починю что угодно, только научите детей–сирот нормально играть на скрипке!»
Впрочем, тему, разработанную в «Dostoevsky–trip», целиком можно признать сатирой на ритуалы, одним из которых является чтение, сравниваемое Сорокиным с родом наркотической зависимости. И впрямь писатели мастерски манипулирует читательским сознанием. Владимир Лемешонок, входя в роль полуживого Ипполита, ярко живописует клиническую идиотию. Это было бы очень смешно, когда бы не было так грустно...
Финальную реплику и в пьесе, и в спектакле произносит Продавец: «Теперь можно с уверенностью констатировать: Достоевский в чистом виде действует смертельно». Но ни смертельного, ни катарсического воздействия «Dostoevsky–trip» в «Красном факеле» на зрителей так и не произвел.
ИРИНА УЛЬЯНИНА